В моей голове не укладывалось, что бабушка, истинная леди, будет сидеть между ним и Эллиотом.

Также на обеде присутствовали незамужняя сестра моего отца Мэри Киллигрю, Генри Найветт и Бетия Вулверстон. Бабушка была дочерью Филипа Вулверстона из Саффолка, а миссис Вулверстон — ее сестрой, изможденной болезненной женщиной преклонных лет. Генри Найветт был сыном моей бабушки от первого брака. Этот Генри Найветт жил со своей женой и четырьмя детьми в одном из поместий моего отца, в Розмеррине, но из-за разногласий с супругой питался он чаще в Арвнаке, а его второй сын Пол все время жил с нами.

В углу у лестницы трио музыкантов исполняло различные мелодии, и на протяжении всего ужина музыка становилась то громче, то тише, словно плот в непогоду, наполовину затонувший в море голосов.

Отец всегда был на высоте во время подобных визитов, в те дни он выглядел красавцем — чуть за сорок, небольшого роста, но со свежим цветом лица и прекрасной копной светлых волос, невозмутимыми, довольно примечательными голубыми глазами и светло-каштановыми, шелковистыми и ухоженными усами над твердым подбородком с ямочкой. Он безответственно и беззаботно тратил бо́льшую часть времени на пьянство, азартные игры и распутных девок, но имел переменчивый нрав и мог проявить удивительную решимость, когда его благополучию что-то угрожало.

Неожиданно эту шумную, разгоряченную, грязную компанию посетил пастор Мертер, моргая от шума и света, он крался вдоль стен комнаты, как таракан, пока не подошел к отцовскому стулу и прошептал ему несколько слов на ухо. Музыканты как раз доиграли очередную мелодию, а разговоры затихли, и всё внимание гостей и слуг оказалось приковано к ним.

— Что такое, Джон? — спросила леди Киллигрю, моя бабушка. — Новости о Уолтере?

— Да. Уолт умер. — Отец бесстрастно повернулся к остальным. — Это мой пятилетний сын. Мой духовник прочтёт за него молитву.

Все встали, а пастор Мертер пробормотал длинную молитву и собирался начать новую, но отец хмыкнул и оборвал его. После того как мы все уселись, капитан Эллиот шёпотом что-то спросил, но отец ответил:

— Нет, Боже упаси. Ему не поможет, если мы сейчас разойдёмся. Сейчас с ним мать. Он умер христианином. Что мы ещё можем сделать?

Но прошло ещё какое-то время, прежде чем разговоры в зале возобновились. Отец выглядел бессердечным, но не думаю, что он действительно был таковым. Он продолжал вытирать усы грязной салфеткой и больше ничего не ел, только с каменным выражением лица и прищурившись рассматривал комнату поверх своего кубка.

В наступившей тишине я услышал, как капитан Барли сказал моей бабке:

— Мы очень нуждаемся в этом, миледи. Такого в любом порту не найдёшь. И вы знаете, мы хорошо заплатим.

— Чем? — спросила леди Киллигрю, но из-за проходившего рядом слуги с бряцающей посудой ответа я не расслышал.

— Чем? — прошептал Белемус. — Лягушачьими почками, куриными глазами и внутренностями замученной собаки. Вот чем он может заплатить, ведь его мать — ведьма.

Крючкотвор вновь вышел из зала, и я с облегчением понял, что сегодня нас оставят в покое, а не погонят в постель.

— Шесть приступов четырехдневной малярии, — угрюмо сказал отец. — Многие бы оправились, но Уолтер был слишком благородных кровей. Прекрасное возносится к Богу, а грубое остаётся здесь на потеху дьяволу.

— Думаю, дело не только в малярии, — сказала леди Киллигрю. — У него ведь печень была увеличена. По той же причине я потеряла двух твоих сестёр, а печень второй я разрешила вскрыть. Печень была ржавого цвета и раздувшаяся — зрелище не из приятных.

Отец яростно оттолкнул от себя тарелку, но промолчал. Никто не горел желанием привлекать сейчас его внимание. В неловком молчании леди Киллигрю сделала знак лакею, чтобы музыканты исполнили другую мелодию.

— Что вы там говорили, капитан Эллиот?

— Что я говорил, миледи? Ах да, я говорил, что в Ирландском море нет военных кораблей, а если есть, то единицы, а каждый день туда приходят ценные грузы. Странно, что мистер Киллигрю не подал ходатайства.

Леди Киллигрю поправила брошку.

— У мистера Киллигрю нет полномочий командовать в Ирландском море, капитан Эллиот. Он и так в трудном положении, поскольку Тайный совет выделяет мало средств на защиту замка и береговой полосы от пиратов.

— Ну и скаредность, — заявил Барли. — Не могу понять, как они могли лишить столь важный пост обычных боеприпасов.

— Вот именно, что могли, капитан Барли, — подтвердила бабка. — Вы удивитесь, какие усилия прилагает мистер Киллигрю, отправляя письма и обращаясь с личной просьбой, чтобы получить незначительное вооружение. Но воз и ныне там. Даже сегодня, когда испанская угроза нисколько не уменьшилась, мы всё израсходовали. Как капитан, мистер Киллигрю получает двенадцать пенсов в день, и столько же получает каменщик-подрядчик на причале Боскасл. У нас есть заместитель капитана — Фостер; главный канонир — Карминоу; ещё два канонира, и мы зовём людей из Будока, если нужно. Для них у нас не более двадцати аркебуз, четырёх бочонков пороха и трёх передвижных кулеврин. Мистер Киллигрю потратил кучу собственных средств, как он и говорил вам.

— Миледи, очень вам сочувствую, — сказал капитан Эллиот. — Горько признавать, но чем больше служишь родной стране, тем чаще приходится побираться.

— Кое-кто всё же находит эти подвиги полезными, — сказал капитан Барли, опрокинув в себя ещё глоток и вытерев рот рукавом. Что бы он ни произносил, всё звучало с глумливой усмешкой.

Вскоре знатные гости покинули зал, и слуги, пробираясь меж опрокинутых стульев, пролитого вина и полудюжины дрыхнущих моряков, принялись за уборку. Трое в углу были заняты игрой в карты, и среди них Аристотель Тотл, моряк со злобным лицом. Дело у игроков, похоже, шло к драке. Свечи мерцали, воск капал на столы. Буковые дрова в очаге совсем прогорели, осыпавшись серым пеплом. Музыканты закончили свои труды, и Дик Стэйбл, арфист, скармливал объедки отцовским спаниелям.

— Гляди, — толкнул меня локтем Белемус. — Капитаны удалились, чтобы поговорить наедине. Ты спрашивал, чего эти люди сюда явились. Ну вот, если подслушать — узнаешь.

— Нет, я не могу, так что и не узнаю.

— Посмотрим, а вдруг узнаешь.

— Но как?

Мы покинули большой зал и неспешно шли по обшитому деревянными панелями коридору в южном крыле. Миновали гостиную, где, скорее всего, находились гости. Из двух трещин в двери лился свет. Белемус понизил голос:

— Вот, растяпа, можешь заглянуть внутрь.

— Но ведь кто-то может прийти.

— Если тебе интересно, я посторожу.

Я поколебался, раздираемый сомнениями и любопытством, а потом подошёл к двери. Верхняя трещина оказалась почти на уровне моих глаз. Дерево рассохлось и раскололось, можно было заглянуть внутрь. Я услышал хриплый кашель бабушки.

Говорил капитан Барли.

— ...Если добавить ещё пять фунтов голубого левантского шёлка и два мешка инжира, это более чем достаточная цена за две жалкие бочки пороха.

— Я не могу дочиста обобрать мою хлипкую оборону. Если придут испанцы...

— Ох, мистер Киллигрю, если придут испанцы... — Капитан Эллиот бормотал не особенно внятно. — Десяти бочек не хватит. Если явится... Армада, то вдвое больше, чем в прошлый раз... и с кнутами для голых спин англичанок... но не этим летом.

— Откуда такие сведения?

— Частный источник, однако надёжный, миледи. «Дельфин» много где плавает... В прошлом месяце — Блаве, Гройн в декабре... Так что можете отдавать последнюю пушку, не пострадаете.

Кристиан, один из псов, шевельнулся и заворчал во сне. Мне видна была лишь отцовская голова со светлыми свисающими усами, покоящаяся на его руке. Где-то позади него послышались глухой стук кубка и журчание вина.

— Сделайте нам более щедрое предложение, которое стоит рассмотреть.

— Но, леди Киллигрю, вы не хуже нас знаете, к чему это может привести...

— Нет, — отрезал отец. — И могу сказать, что сегодня ночью не расположен узнать. Мой ребёнок только что скончался и лежит наверху...

Эллиот шёпотом выразил сочувствие.

— Моё положение таково, — продолжил отец, — что я несу огромную ответственность, имея при этом совершенно ничтожные и ограниченные ресурсы. Я вынужден ежемесячно писать Сесилу... Но безопасность Англии, само её выживание во многом зависит от стойкости её немногих подлинных военачальников на юго-западе. Гренвилль, упокой, Господи, его душу, был согласен со мной. Согласен и Рэли, и он обещал...

Потом что-то произошло, точно не знаю, что именно, — наверное, капитан Барли бросил какую-то фразу, и отец тут же возмутился. Вообще, отец нередко впадал в ярость, поскольку отличался вспыльчивостью.

— Я вам не холуй и не позволю над собой издеваться! Наш род в этом замке служил четырём монархам, при этом мы лишились половины имения! Выслушивать обвинения в моём собственном доме...

— Да, ваша милость, однако так говорят. Также ходят слухи, что вовлечена была сама леди Киллигрю, и двое её слуг за это повешены...

Кубок с вином покатился по полу.

— Если вы о поклепе, который на меня возвели...

— Прошу прощения, миледи, — послышался голос Уильяма Лава. — Готов поклясться, что Ричард Барли не имел намерения нанести оскорбление. Если даже...

— Можете обсуждать это как вам угодно. Я не намерена более в этом участвовать.

Собеседники переговаривались, смягчая и сглаживая острые углы. Однако мне следовало распознать предупреждение, чего я не сделал до тех пор, пока трещину в двери не накрыла тень. Я запоздало отшатнулся, когда кто-то распахнул дверь перед бабушкой, и встретился с прямым взглядом её серых холодных глаз.

Через дыру в двери я мало что видел, но теперь за бабушкиным плечом мне открылась вся комната — изгиб подсвечника, отблески пламени, освещающие тусклые волосы и массивную фигуру Барли, злобно усмехающегося. Он сидел в кожаном кресле, Лав стоял у него за спиной, Эллиот теребил золотое кольцо в ухе, а отец наливал вино — лицо раскраснелось, расшитый жёлтый дублет распахнут и смят.