Глава вторая

Эллиот, Лав, Барли и их друзья оставались у нас и пировали весь следующий день, но покинули наш дом в девять вечера, с полуночным приливом. В день похорон Уолтера их уже не было, а воды в устье реки стали такими тихими и прозрачными, словно ни один корабль никогда и не нарушал в них отражения холма, деревьев, и дальнего форта. К моему удивлению, бабушка так и не упомянула о том, как той ночью обнаружила под дверью меня.

Наступила весна, а в солнечное утро мы, дети, учились нехотя, стремясь к свободе и приключениям. Обычно мы не выходили за пределы частокола, но иногда осмеливались благодаря конюху Роузу, который нередко на свой страх и риск разрешал нам бродить где попало. У нас была лодчонка с единственным парусом и парой вёсел; на ней мы порой далеко заплывали вверх по реке.

Оба речных берега, за исключением пятачков, где располагались дома и деревни, заросли густым тёмным лесом, испещрённым болотистыми тропинками. Лес изобиловал белками, барсуками, лисицами и зайцами, а иногда даже под ногами попадалась гадюка с поднятой вверх головой. Пастор Мертер строго-настрого запрещал нам вторгаться в эту дикую местность, но иногда мы углублялись на пару сотен ярдов. Об этих лесах рассказывали много необычных историй: что они древние, как сам мир, и влияют на родившихся и живущих в нём людей.

Там процветают странные секты, а вдали, где сужаются ручьи, живут ведьмы. Эти ручейки заполняются сверкающей маслянистой водой во время прилива, но дважды в день вода сходит, оставляя после себя жёлтую грязь, безмолвие которой нарушают лишь пение и порхание птиц. Много неразумных детей, как нам говорили, заблудились в лесу и не вернулись. Крики некоторых крупных птиц напоминали плач потерявшихся детей. А кто сказал, что это не сами дети?

Летом мы проверяли волшебство древнего леса, ныряя и плавая под водой прямо на границе наших земель у входа в залив Пенрин. В этом месте остались деревья, которые росли здесь ещё до появления реки. На глубине трёх саженей скрывались целые скопления пней от орешника, дуба, бука и ели, а во время отлива выглядывали болотные ирисы и папоротники.

На мысе, отделяющем залив Пенрин от реки Фал, жила семья Трефузисов, но мы редко общались с ними или наносили им визиты. Тогда я не знал почему, и, разумеется, принял сторону отца, но две семьи враждовали не одно поколение, и было хорошо известно, что Джон Трефузис не одобрял своеволия Киллигрю. Мой отец обычно говорил, что устье реки Фал зажато между клешнями замков Пенденнис и Сент-Моус, и мыс Трефузис чувствует удар каждый раз, когда клешни смыкаются.

Вверх по Фалу, на левом берегу у переправы, стоял Толверн, в котором жили наши кузены — ветвь семьи Аранделлов. Джонатану, старшему, было больше двадцати, но Томас и Элизабет были нашими ровесниками. Их отец, сэр Энтони Аранделл Толвернский, в то время отличался чудаковатым поведением: вёл затворническую жизнь, зачастую не вставал до пяти вечера, иногда не ложился до рассвета. Отец говорил, что его околдовал лес.

Однажды в начале мая нас пригласили туда на денёк, так что мы поплыли по реке в обществе Роуза и ещё одного слуги. Толверн оказался гораздо меньше нашего дома, но куда удобнее по размерам, не такой растянутый, и если бы не его темнота и теснота, то он вполне бы сошёл за милое строение. Перед главными окнами располагалась пустынная лужайка, окружённая плотной стеной деревьев, с тропинкой, проложенной вдоль них к реке. Многие деревья рядом с домом были хвойными и даже зимой не пропускали свет. Мне, выросшему на просторах холмистого Арвнака, этот дом всегда казался таинственным и причудливым.

В тот день помимо троих детей Аранделлов мы встретили там Гертруду и Хоблина Карью — детей Ричарда Карью из Энтони, что близ Плимута. Гертруде было около семнадцати, а Хоблин был на два года младше. Ещё там была Сью Фарнаби из Треворгана близ Труро — изящная девочка четырнадцати лет. Склонив копну чёрных волос, она хитро смотрела на окружающих. Довершал компанию Джек Аранделл из Трерайса. Ему было пятнадцать, но он возглавил семью ещё в младенчестве, после смерти своего отца.

Хотя Джонатану Аранделлу из Толверна уже стукнуло двадцать пять, но он с удовольствием проводил день вместе с нами, особенно если в компании оказывалась Гертруда Карью. Вскоре мы затеяли игру под названием «Кто из домика?» на всей территории обширного сада и прилегающих к нему участков, и, к своей лёгкой тревоге, я оказался в паре со Сью Фарнаби. Чтобы оказаться вот так вдвоём с девчонкой-ровесницей — такого со мной ещё не случалось. А ведь суть игры состояла в том, чтобы тебя не заметили, и без шепотков, хихиканья и ореола заговора тут не обходилось, а это сразу сближало.

Сью имела преимущество, поскольку уже играла в эту игру в Толверне, поэтому отлично знала места и тропинки в лесу, где лучше всего спрятаться. Вскоре мы потеряли из виду остальных и оказались на узкой тропинке у реки, откуда увидели нашу лодчонку, на которой Роуз удил рыбу, гребную шлюпку, что пересекала реку, и тридцати-сорокатонную шхуну, с трудом идущую против ветра по реке.

— Нам лучше переждать здесь, — сказала она. — Все станут искать друг друга у дома. Дадим им время, пускай разбредутся, а после проберёмся обратно и будем первыми в домике.

Она устроилась на каменном выступе и пригладила тонкий шарф, повязанный вокруг головы.

— Мой папа — торговец и фермер. Треворганом мы не владеем, а арендуем у твоего отца. А мама моя была знакома с твоей в Девоне.

— С моей матерью? — переспросил я и тут же понял, что она говорит о миссис Киллигрю.

— Да. Они выросли неподалёку.

— Она мне мачеха. А моя мать умерла.

— Ой, мне так жаль... Моя мама едва не умерла, когда я родилась. Поэтому я единственный ребёнок в семье.

— Тебе одиноко дома?

Она обернулась и одарила меня широкой улыбкой.

— О нет... У меня так много друзей.

Эта улыбка совершенно изменила её. Девочка посмотрела вдаль из-под ладони.

— Ты знаешь сэра Энтони Аранделла? Это не он там на переправе?

В лодке было два человека.

— Тот, что на носу, в малиновом плаще? Конечно, как не узнать его седую шевелюру.

— Мы с Элизабет Аранделл очень давно дружим, — продолжила Сью. — Я часто здесь бываю, и она тоже у нас гостит иногда. Хотя мы живём гораздо скромнее, конечно. А почему тебя назвали Моган? Это уэльское имя?

Я рассмеялся.

— Нет, что ты. Оно по-другому пишется. Был же такой святой Моган. Он ещё построил церковь у Падстоу. Я даже не думал. Почему тебя назвали Сьюзан?

— Сюзанна — это в честь бабушки, — ответила она.

Мне вновь стало смешно. Разговор был пустой, но мне было так легко, весело и радостно непонятно от чего. Мы долго болтали, а потом Сью поднялась и протянула мне руку.

— Пора идти. Нас уже, наверное, заждались.

Весело хихикая, мы крались к дому другой тропой. Я готов был бродить по этим лесам весь день, следуя за изящной, бледной и темноволосой девочкой, которая одной рукой вела меня, а другой удерживала впереди свои юбки, чтобы уберечь их от колючек ежевики. Она смеялась, и на её жемчужных зубах мелькали внезапные блики солнечного света. Её кожа была удивительно нежной и тонкой, а глаза сменяли одно выражение за другим, становясь то серьёзными и темными, то насмешливыми и серо-зелёными. В ту минуту она была моей тайной и олицетворяла для меня очарование. Она была самой первой.

Мы увидели дом. Впереди мы обнаружили Белемуса, скорчившегося за кустом, а с ним маленькую Оделию Киллигрю, которая выбрала его своим партнёром. Мне не хотелось заговаривать с ним, но Сью Фарнаби настояла на этом, поэтому через три минуты мы «захватили» их и начали обсуждать, как добраться до победного пункта с другой стороны от дома незамеченными.

Сью предложила пройти через дом: в каменной стене прямо перед нами была арочная дверь, а за ней ступеньки к другой, более узкой двери, которая была открыта. Мы оказались в мрачном помещении странного вида. Оно было украшено орнаментами и маленькими картинками, чувствовался запах жжёных трав. Мы уже покидали странную комнату, когда в неё вошёл сэр Энтони в сопровождении человека, который был с ним в лодке.

— Прошу прощения, сэр, мы играли и заблудились, — сказала Сью.

Отец говорил, что когда-то сэр Энтони был красив, но сейчас лицо этого человека было плоским и одутловатым. У него был болезненный вид, казалось, тело его медленно распадается под воздействием переживаний. Он взмахнул рукой, отпуская нас, но его спутник внезапно спросил:

— Это ваши дети, сэр?

Мужчина был тучным, но его полнота совершенно отличалась от полноты сэра Энтони, как крепкая тугая верёвка отличается от потёртой и растянутой.

— Нет… Друзья моих детей. Это Сюзанна Фарнаби из Треворгана. А это Моган и Оделия Киллигрю, а вот Белемус Роскаррок, он тоже живёт в Арвнаке.

— Роскаррок, — повторил мужчина. — Весьма распространённая католическая фамилия.

— Мой отец — католик, — сообщил Белемус.

Мы уже собрались удалиться, и тут вошла леди Аранделл.

— Ой, Анна, это мистер Хэмфри Петерсен, — воскликнул сэр Энтони. — По-моему, ты ещё не знакома с ним. Хотя наверняка слышала, как наши кузены о нём говорили.

— Вы приехали из Чидеока? — равнодушно поинтересовалась леди Аранделл.

— Не совсем, миледи, хотя знаю эти места. Несколько месяцев я находился за границей.

— Значит, у вас есть новости о войне?

— Ничего хорошего. Англичане потерпели тяжёлое поражение в Бретани.

— Да? — воскликнул сэр Энтони. — Я не знал!

— Что ж, сэр, этого вполне хватит, чтобы надолго разрушить все надежды англичан во Франции. Мы осадили Краон – тысяча англичан, около шестисот немцев и часть примкнувших к нам французских войск под командованием герцога Домбского и герцога Конде. Неожиданно пошли в атаку крупные силы испанцев и Лиги и разгромили нас. Французские части пострадали гораздо меньше, однако пустились в бегство и скрылись в соседних городах, тогда как мы не нашли места для убежища, сэр, и к рассвету нас уже едва ли можно было назвать армией.