Генерал покинул здание, сильно пострадавшее от бомбардировки и в последних боях за город. Он вышел на улицу, двигаясь широким шагом, прямой, гордый и бесстрашный. Солдаты корпуса заняли улицу, заполненную воронками, завалами из камня и бетона, и сейчас все её участки держались под прицелом Японского оружия. Кое-где дымились остовы машин, как военных, так и гражданских. Генерал замер у стены, его стальной взгляд скользил по пейзажу города объятого пламенем войны. Где-то в северной части грянул взрыв, а вслед за ним стрекот автоматов. На втором этаже здания, которое он только что покинул, засвистели пули, кто-то закричал…

Генерал едва заметно улыбнулся, поймав взглядом красивое белое здание, возвышавшееся над руинами города всего в километре от этого места. Там пламя войны пока не полыхало. Там, именно там, будет дан последний важный бой на этой земле. Разбитые части врага и гражданское население не пожелавшее принять власти Императора, стекалось туда. Генерал запретил преследовать тех, кто отступал к Белому дому – они погибнут позже, погибнут с честью, храбро сражаясь за свой дом, как подобает настоящим воинам…, если бы союзники были сейчас с ними, они бы не позволили американцам копить свои силы прямо у себя под носом. Нет, немцы повели бы себя как трусливые китайцы, уничтожая всех и вся.

Много японцев погибло во время этой компании, много ещё погибнет – но никто не посмеет сказать, что хоть один японский солдат опозорил себя!

Генерал посмотрел на лезвие своего меча. Как жаль, что теперь место мечу есть лишь в коротких и редких рукопашных схватках. Наверное, сейчас предки так же печалятся, как и он – ведь этим мечом, один из Величайших самураев Японии, Наруто Тагава, сражался в сотнях битв, убил тысячи сильных воинов…, те времена давно канули в вечность. И даже сами японцы почти не помнят того, кем они когда-то были. Время пули, время трусливых войн…

Ямамото Тагава, чей род всегда приносил славу и был эталоном чести, на время оставил наступление, остановил пламя битвы, что бы зажечь его позже, в месте последнего оплота Американского народа. Он вернулся в штаб, двигаясь шагом и держа свою спину прямо, игнорируя возможность попасть под пулю снайпера, и занялся планированием предстоящей битвы. Нужно было отдавать приказы, изучать карты…, но душа требовала вернуться туда, где лилась кровь, что бы схватиться с врагом лицом к лицу.

Ветер. Слабый, но всё же ветер. Он несётся над этой землёй, взбивая чёрные вихри. Поднимает в небо много пыли, много сажи…

Что-то вновь не получилось. Вокруг многие километры выжженной дотла земли. Руины…, радиоактивные руины…

Посреди разрушенного полного сажи и пепла, укрытого тоннами пыли и припорошенного чистым белым снегом города, стоял полуметаллический человек – Толеран, дитя иного будущего, того будущего, что уже потеряно безвозвратно. Бесстрастная фигура, неподвижная и, на первый взгляд, столь же мертвая, как и всё вокруг. Радиация здесь сгубила все, что сумело пережить взрывы и огненные стены вырвавшейся на волю силы атома. Ничего не осталось, только пепел и руины, только прах…

-Пустыня Евтар. – Бесстрастно произнёс Толеран. Лицо наполовину из металла повернулось в одну сторону, потом в другую. Автоматические системы засекли движение.

Толеран сдвинулся с места. Медленно шагая, он шёл к месту, где было зафиксировано движение. Расчёт возможных траекторий ухода неизвестной цели из точки обнаружения был проведён, направления просканированы. Цель не была обнаружена. Толеран продолжил движение к точке обнаружения.

Некогда большое здание, сейчас сохранившее только часть стен, почти полностью засыпанное чёрным пеплом, строительным мусором - останками самого здания и белым снегом, с синеватым отливом. Радиационный фон здесь был поразительно высок. Толерану он, конечно, не мог повредить никоим образом – его тело считало нормальной средой обитания, ту среду, где подобный фон и фоном не считался. Но как нечто, пока не известное, сумело тут быть? Насколько знал Толеран, ни один организм этой эпохи не сумел бы пережить такого уровня радиационных излучений.

Он замер у стены и стал ждать. Почти три часа объективного времени ничего не происходило. Толеран стоял и считывал информацию, которую фиксировали различные системы восприятия – слух, зрение, нюх. Простые слова, за каждым из которых крылось не менее десятка различных модулей. Слух – модули позволяли считывать звуки всех диапазонов. Ни одно полностью органическое существо не могло слышать так. И ни одно органическое существо не смогло бы обработать такой поток данных.

Неизвестный проявил себя – он не обладал выдержкой толерана, выдержкой машины, умеющей ждать столетиями, если это было необходимо.

Чёрная пыль взметнулась вверх плотным столбом и с чудовищным рыком, нечто прыгнуло на неподвижную фигуру не полностью органической человеческой единицы. Огромная волосатая туша упала на свою жертву и…, и застыла на месте, недоумённо озираясь. Мускулистые лапы напряжённо подрагивали. Когти глубоко зарылись в остатки асфальта, когда-то укрывавшего собой всю улицу. Огромная морда, оскалив устрашающего вида кривые клыки, медленно поворачивалась, шумно вдыхая отравленный радиацией воздух. Длинный костистый хвост, лишённый шерсти нервно хлестал почву. Существо потеряло врага, и его янтарные глаза напряжённо искали. Есть он не хотел – он не ел органическую пищу, слишком мало её тут было, что бы существо могло выжить, питаясь органикой. Он ел металлы, но металл непонятного зверя, только что стоявшего тут, не был съедобен. Какие-то сплавы…, существо принюхалось ещё и ощутило едва уловимый запах титана. Несъедобного. Титан был испорчен смесями…, сплавами. Существо заворчало, хмуря выпуклый лоб, защищённый дополнительными внешними костями. Что-то такое он помнил…, что-то насчёт сплавов…

Монстр шумно вздохнул и покачнулся. Стоять было тяжело. Он прилёг, поджав лапы под себя. Прикрыл глаза – почему-то сильно хотелось спать. Уже начав видеть образы одного из тех странных, непонятных снов, где он был другим, странным, слабым и занимался всякими непонятными делами, вместо того, что бы искать пищу, монстр заметил странное серебристое свечение справа от себя. Какая-то туманная дымка, едва видимая дымка…

Толеран запустил все молекулярные манипуляторы какие имелись в наличии и теперь осторожно соединял их с наименее пострадавшими участками мозга существа. Когда оно прыгнуло, он просто отскочил в сторону, ускорив метаболизм организма, тем сжав объективное время в соотношении десять к одной единице субъективного. Когда существо опустилось на лапы, манипуляторы уже проникли сквозь его череп. А когда оно сделало первый вдох, они уже соединились с основными участками мозга, и существо было погружено в сон. Толеран поступил так по причине того, что существо могло быть мутантом не животного происхождение. И как оказалось, он был прав - существо было мутацией человеческой, а не животной единицы.

Он закончил работу по соединению с мозгом существа. Аналитические системы занялись сбором информации. Системы зрения зафиксировали движение в 15,7 метра от него. Металлическая рука поднялась, вывернулась под невозможным, для органического существа, углом и выплюнула сгусток горячий плазмы. После алой вспышки и грохота рушащихся руин, движение прекратилось. Толеран продолжил сканировать местность, не мешая работе автоматических систем…

Генрих кричал – хайль! Преданно взирая на величественную фигуру своего фюрера, принимавшего этот парад с трибуны, что высилась над всем вокруг. Для создания этой трибуны специально переделали крышу и один этаж высотного здания на Бюргер-штрассе. Тысячи немцев стояли тут сейчас: фронтовики, бойцы тыловых частей, солдаты не арийских подразделений, солдаты боевых частей СС и даже простые граждане города. Тут были все, все кто искренне радовался наконец-то одержанной победе! Победе, что объединила весь мир под флагом Третьего Рейха! Военная мощь Германии подчинила тех, кто не желал подчиниться, а её не обыкновенная мощь и абсолютно верная идеология, подчинила других, даже без войны! Японский император сам попросил фюрера принять из его рук, власть над народом Японии…, Генрих быстро выбросил из головы эту мысль, что бы не портить себе настроение. Желтозадые макаки теперь считались гражданами новорожденной империи, а это было просто отвратительно! Гордые арии должны считать этот человеческий шлак, равными себе…, мерзость. Как истинный ариец, он это понимал. Но, видимо, Великий Фюрер, знал что-то чего не знали такие как он и потому приходилось мириться с этой ситуацией…, хотя, и было очень унизительно даже просто говорить со всеми этими славянами, французами, жёлтыми, другими обезьянами и выродками…