— Да. Ты предсказала мне, что умру я от руки друга славянина... А видишь, я жив и невредим возвращаюсь обратно... Там же, — кивнул в сторону Ильменя Рулав, — друзей славян не было... Были и остались одни враги. Видишь, не всегда ты верно гадаешь. Целым и невредимым стою я пред тобою. Не сбылось твоё предсказание!

Старуха взглянула на Рулава и покачала своей головой.

   — Не сбылось моё предсказание, стало быть, сбудется...

   — Ты вот товарищу моему погадай! — попросил Рулав.

   — Хорошо, — согласилась старуха.

Она подошла к Избору, взяла его за руку и устремила на него свой проницательный взгляд.

Юноше стало жутко под этим пристальным взглядом, он чувствовал, что какая-то непостижимая сила не даёт ему опустить глаз.

Наконец старуха отошла от него и, взяв углей, кинула их в костёр, разложенный на земляном полу.

Костер разом вспыхнул, яркое пламя озарило хижину. Багровый сноп взвился к отверстию в потолке, и вслед за тем всё окутал густой дым.

Пламя озаряло фигуру прорицательницы, застывшей над костром. Она смотрела на пламя, лицо её принимало то страдальческое, то радостное выражение...

Наконец дым рассеялся.

   — Видела, всё видела! — прошептала она и подошла к Избору. Старуха опустила свои костлявые руки ему на плечи, и он стал прислушиваться к её отрывистому шёпоту: — Видела я в дыму будущего страну великую. Много городов в ней крепких и сильных. Богата и могуча эта страна, славнее всех она, сильнее всех она между остальными странами мира... и все населяющие её города и веси довольны и счастливы!..

Старуха сняла свои руки с плеч Избора и, выпрямившись, громко воскликнула:

   — Великое будущее у тебя, юноша! Такого никогда ещё ни у кого не было и не будет! Слава, почести, власть ждут. Ты будешь повелителем той огромной страны, которую я видела... Солнце никогда не будет заходить в твоих владениях, и из рода в род будет увеличиваться твоя страна. Сотни лет будут править ею твои потомки, а имя твоё перейдёт в память всех во веки веков!.. — И она низко-низко поклонилась Избору.

   — Когда же это будет, матушка? — спросил юноша.

   — Когда ты будешь соколом! — ответила старуха.

Приильменских славян постигла беда: точно волны морские по песчаной отмели разлились дружины скандинавские по земле славянской. Запылали ярким полымем селения. Где проходили скандинавы, там уже и следа жизни не оставалось — всё стирали они с лица земли... Много было среди скандинавских дружин славянских варягов, шедших теперь с огнём и мечем на родину свою. Знали они её леса и дубравы и по таким дебрям, где, казалось, не было проходу ни конному, ни пешему, теперь проходили целые отряды. Напрасно прятались в леса жители выжженных селений, напрасно закапывали они в землю все свои богатства — всё находили скандинавы. Гневу богов приписывали славяне успехи чужеземцев, не подозревая, что главная причина этих успехов заключалась в тех славянских выходцах, прекрасно знавших Приильменье, которые шли вместе со скандинавами, да ещё в розни, что царила на Ильмене, не только между отдельными племенами, но даже и родами.

Ни один старшина с берегов Ильменя не хотел покориться другому, каждый хотел быть старшим; не было и тени согласия, и последствием этого были постоянные поражения. Норманнские дружины были хорошо организованы, да и вооружение у скандинавов было гораздо лучше славянского.

Было и ещё одно обстоятельство, которое способствовало успеху набега варягов: вёл их не кто иной, как Избор.

На берегах Ильменя никто и не вспоминал о нём... Да и кто бы мог подумать, что во главе варяжских дружин стоит изгнанник, отвергнутый родиной...

Избор не терял в Скандинавии даром времени. В Упсале он радушно был принят королём Биорком и скоро сумел показать себя таким храбрецом, что его имя с уважением стало произноситься в фиордах. Мало того, выходцы из славянщины, поселившиеся на полуострове Рослангене и называвшиеся варяго-россами, признали его своим вождём. Избор стал по положению своему равным всем конунгам Скандинавии, а когда престарелый Биорк выдал за него дочь свою Эфанду, многие думали, что он будет наследником конунга.

Но не того жаждал Избор.

Он не забыл своей клятвы и лишь только упрочил своё положение, поднял норманнов и варягов в поход на Приильменье.

Быстро достигли победоносные варяжские дружины Ильменя. Пал под их натиском Новгород. Овладев им, рассыпались варяги по берегам великого озера, грабя прибрежные селения и выжигая их.

Вадим, ставший после смерти отца старейшиной, храбро защищался, но не смог долго держаться под натиском северных дружин.

День быстро близился к вечеру. Красные облака стояли на небе. Густой дым столбом поднимался над тем местом, где ещё так недавно было цветущее селение наследника Володислава... С горстью последних защитников бьётся против варягов Вадим. Отчаянная храбрость его вызывает удивление врагов. Спасения нет и быть не может — нечего и дорожить собою. Но силы оставляют Вадима... Смутно, словно сквозь дымку тумана, видит Вадим, как взмахнул тяжёлой палицей над его головой гигант варяг... Тупая боль разлилась от головы по всему телу... Вадим зашатался и с глухим стоном рухнул на груду мёртвых тел.

И в этот последний свой миг он услышал победный клич врагов и как один из них говорит:

   — Здесь, конунг, лежит последний из сопротивлявшихся нам славян... Вот он!

Вадим приоткрывает, на мгновение глаза и видит, что варяг наклоняется, чтобы взглянуть на него, и узнает Избора...

   — Мал, ты был прав! — чуть слышно шепчет Вадим.

Избор тоже узнал Вадима... Грустный, печальный возвратился он в свой шатёр...

   — Вот и исполнил я клятву! — произносит он. — Ужасна месть отвергнувшей меня родине, но отчего так тяжело на сердце?..

Имя его прославляется скальдами. У него новое отечество, у него в Скандинавии семья. С ним вместе в походе брат его жены Олоф, конунг Урманский, один из храбрейших викингов Скандинавии, здесь его братья Сигур и Триар, которых послал к нему Гостомысл, как только они подросли.

Он видит свою родную страну в море огня, родная кровь — кровь его братьев — льётся рекой... Он привёл сюда толпы свирепых чужеземцев, он пролил потоки родной крови... всё это он, он...

Угрызения совести жестоко мучили Избора...

А кругом гремели победные кличи норманнов, торжествовавших свою победу над Приильменьем...

Вдруг под сень шатра с весёлым смехом вбежал Олоф Урманский.

   — Поздравляю, поздравляю тебя, наш славный вождь! — громко воскликнул он. — Теперь, когда наши храбрецы сломили отчаянное сопротивление последних славянских дружин, славу твою скальды разнесут по всему миру...

Тревожные думы не мучили Олофа. Ведь он чужеземец в этой несчастной стране. Её беды ему совершенно чужды. Победа доставила ему только славу... Чего же более желать удалому викингу!..

   — Перестань грустить, вождь, — говорил он, обнимая Избора, — я сообщу тебе весть, которая наполнит радостью твоё сердце...

   — Весть? Какую? — спросил Избор, грустно улыбаясь.

   — Ты не раз говорил в фиордах, что хочешь переменить своё имя. Так вот теперь и это твоё желание исполнилось!

   — Нет, Олоф, не говори так, не терзай моего сердца... Если я и приобрёл новое имя, то это имя полно позора, это имя предателя...

Олоф с изумлением смотрел на своего друга.

   — Не могу понять, почему ты считаешь себя предателем... — пробормотал он.

   — Разве не я привёл вас на ту землю, которая была моей родиной?

   — Ах, вот что! Ну, забудь об этом... Кто знает, может быть, для блага этой страны привели нас сюда светлые Ассы... Храбр твой народ, но дик он... Но хватит об этом. Хочешь знать, как зовут тебя побеждённые, как произносится среди них твоё имя? Рюрик!

   — Что? — воскликнул Избор, — Рюрик... Не может быть!