Эта мысль ободрила Избора. Он быстро вскочил на ноги, наклонился над Вадимом и приник к его груди. Прошло несколько томительных минут. Как ни чуток был Избор, как ни привык он различать каждый шорох, биения сердца всё-таки не было слышно...

Что про него подумают, что скажут про него, когда он вернётся один и сообщит роду Владислава страшную весть о гибели единственного сына старейшины? Как будет убиваться его старуха мать!.. Да и никто не поверит, что он, спасшись сам, не мог спасти товарища, которого вызвался перевезти через озеро...

Неужели на всю жизнь оставаться опозоренным?

И как только решился, зная седой, грозный Ильмень, пуститься в плавание перед бурей?..

Избор с болью взглянул на распростёртое тело старейшинского сына. Он уже не сомневался, что Вадим мёртв.

Он огляделся вокруг. Да никак он в заповедной роще, в роще, посвящённой громовержцу Перуну! Так и есть... Ведь каждому, кто в эту священную рощу ступит, смерть грозит. Горе дерзкому! Ничья нога по священному лесу ступать не должна, иначе разгневается грозный бог и нашлёт страшные бедствия на все племена славянские. Потому так строго и охраняют служители Перуна священную рощу.

Знает Избор, что у норманнов не Перун вовсе, а Один. Он куда могущественнее славянского бога. А вот ещё рассказывали: есть народы, которые в неведомого Бога веруют. Сходил на землю Единый Сын этого неведомого Бога. Он совсем не то, что Перун или Один, заповедал любить всех. А как это сделать? Нельзя этого совсем... Меня обидели, и я за это отомстить должен; на мести весь свет держится; дай-ка только обидчикам волю, житья от них не будет, кто сильнее, тот и прав. А тот Единый Сын неведомого Бога обидчикам прощать велел, убить себя Сам дал злым людям, и когда Его эти злые убивали, Свою смерть им простил.

Добрый Он, кроткий, говорят, был, никого никогда не обидел. Одним словом Своим мёртвых воскрешал; славянский Перун этого сделать не может.

Разве попросить Его, чтобы он теперь в беде помог? Про воскресших по Его слову мёртвых верные люди сказывали. Быть может, Он Избору и окажет милость Свою.

   — Единый Сын неведомого Бога! — воскликнул Избор, опускаясь около тела Вадима на колени, — я слышал о Тебе, Ты был добр и милостив, окажи теперь милость Свою бедному варягу. Говорят, что Ты велел прощать обиды врагам своим; обещаю Тебе простить зло врагу моему заклятому, сделай только, чтобы Вадим, сын старейшины, воскрес!

В благоговейном ожидании поник молодой варяг головою. Он ждал чуда и в то же время сомневался в нём.

Вдруг он выпрямился, глаза его широко раскрылись от изумления, он глядел на Вадима и не верил. Молодой варяг ясно слышал, как забилось сердце старейшинского сына.

Вадим долго ещё не приходил в себя, но теперь Избор был счастлив, бесконечно счастлив. Он мог смело явиться в селение, мог смело глядеть всем в глаза.

«Слава Тебе, Сын неведомого Бога! — думал он, с восторгом глядя на небо. — Я знаю теперь, что Ты сильнее, милостивее нашего Перуна, и если бы я был тогда, когда Тебя убивали злые люди, я бы сумел заступиться за Тебя».

Потом он принялся что было силы растирать закоченевшее тело Вадима. Труды его увенчались успехом. Вадим скоро открыл глаза. Однако он был настолько слаб, что идти ещё не мог.

   — Придётся переночевать здесь, куда же тебе идти? — заметил Избор, передав ему все подробности их чудесного спасения из бездны бушующего Ильменя.

Вадим слушал его рассеянно; казалось, рассказ Избора его нисколько не тронул. Он даже позабыл поблагодарить его за своё спасение. Только последние слова Избора расшевелили его.

   — Как, здесь оставаться?! — воскликнул он.

   — А что же?

   — Но ведь ты знаешь, какое это место?

   — Знаю, да только жрецы Перуна здесь нас не найдут, ты поправишься, и мы благополучно выберемся отсюда.

   — Нет, нет, этого нельзя, никак нельзя.

   — Да почему же, ведь я же тебе говорю, что мы спрячемся так, что никто нас не увидит здесь.

   — Да ты знаешь ли, почему это место так строго охраняется? Знаешь ли, почему этот лес считается заповедным?

   — Нет, не знаю. А почему?

   — Этот лес — жилище страшного волхва...

   — Я что-то слыхал про него, — задумчиво произнёс Избор.

   — Много-много лет тому назад, ещё мой покойный дед совсем мальчиком был... он мне о волхве и рассказывал, поселился в этом лесу волхв, разные чудеса он делал: и зверем лесным, и птицей обёртывался; колдовал, а потом всех, кого в лесу ни находил, пожирал... В бурю на самой лёгкой ладье на Ильмень спускался, и все, кого он в бурю на Ильмене заставал, его добычей делались... Много страху на окрестные роды он нагнал — все его боялись и в реку из Ильменя идти не смели... Вот и поставили наши жрецы кумира Перуна на холм; с тех пор волхв удалился от истока реки и поселился где-то здесь...

   — Что же, он и теперь жив? — перебил Вадима Избор.

   — Говорят, и теперь... Многие, особенно в бурю, на озере его видели, а иногда около этого места, над лесом, заметен дым... сидит, верно, проклятый, и ждёт.

   — Так ты его боишься?

   — Я ничего не боюсь... Страх мне неизвестен, — хвастливо сказал Вадим, — только я здесь не останусь.

   — Твоё дело! Но как же мы выберемся отсюда?

   — Придумай, как. Ты эти места лучше меня знаешь... Только бы поскорее уйти отсюда...

   — Но ты совсем идти не можешь!

   — Нет, я пойду, я ничего, — попробовал было приподняться Вадим, но тотчас же опустился на траву.

   — Вот видишь, куда же ты пойдёшь? — сказал Избор, — останемся здесь до вечера, а волхва ты не бойся... Его страшиться не надо, и он, и Перун бессильны, они простые деревянные истуканы и ничего больше!

   — Что ты говоришь! — с ужасом воскликнул Вадим, — ты перестал верить в могущество Перуна!..

   — По правде признаться, не перестал, а перестаю... вот с тобой я убедился, что все наши боги — ничто перед тем Богом, в которого веруют некоторые народы...

   — Что же это за Бог?

   — Великий Бог! — с убеждением произнёс Избор и рассказал Вадиму всё, что ему было известно о Едином неведомом Боге, рассказал ему и о своём обращении к Нему, и о чуде, которое, по его мнению, совершил этот Бог, воскресив Вадима...

Старейшинский сын слушал рассказ Избора, но отец его так близко стоял к жрецам Перуна и Вадиму, так часто приходилось беседовать с ними, что ко всем рассказам о иных верованиях, кроме верования в Перуна, он относился с большим недоброжелательством.

   — Э, полно! — отозвался он на слова своего товарища, — зачем нам искать другого бога, когда у нас есть свой, мы должны поклоняться тому, чему поклонялись отцы наши... Лучше подумай, как нам выбраться отсюда, мне во что бы то ни стало надо быть дома...

Вдруг взгляд Избора упал на мокрый песок, где ясно отпечатались человеческие следы.

   — Гляди-ка, князь, это что такое? Мы здесь не одни, кажется, — показал он следы Вадиму.

Тот взглянул на следы и задрожал.

   — Мы пропали! — воскликнул он с испугом, — никто не смеет, кроме жрецов, ступить сюда... Эти следы оставил не кто иной, как страшный волхв...

   — Волхв? — переспросил, побледнев, Избор. — Ты так думаешь, княже? Но откуда же взялся он? Ведь о нём сколько уже лет ничего в наших краях не слышно...

   — Ничего не значит! Он живёт в этом лесу, это говорил мне старый Велемир, жрец Перуна... Да и кому же боле здесь быть, как не ему, этому страшному волхву... Надо бежать, бежать...

Забыв о своей слабости, Вадим вскочил на ноги.

   — Веди, веди меня из этого проклятого леса, — закричал он Избору, тоже заметно взволнованному и испуганному, — это ты нарочно завёл меня сюда, проклятый варяг... Ты хочешь во что бы то ни стало погубить меня.

Избор с нескрываемым изумлением посмотрел на старейшинского сына.

   — Что ты, Вадим? Зачем мне желать твоей гибели? На что мне нужна твоя жизнь?.. Я погибал вместе с тобой и в страшную смертную минуту не оставил тебя... подумай сам...