Стрела попала в бедро, опалило болью ровно огнем. С хрустом переломив древко, начал было княжич падать на колено, как услыхал неподалеку родной боевой клич. Хазарин, что готовился свалить его ударом плашмя по голове, вдруг захрипел, упал с седла с пробитым стрелой горлом – и обезумевший конь уволок его застрявшее в стременах тело куда глаза глядят.

А Мстислав, утерев рукавом кровь с лица, увидал, как в конный строй его полонщиков врезаются клином десятка два всадников на черных и белых конях, а впереди, на острие атаки летит, крутя в могучей кисти меч-кладенец, новгородский сотник. Врезавшись в хазарское кольцо, русские дружинники начали разворачивать строй ровно крылья орла, расшвыривая врага в разные стороны. Ярослав же, срубив по ходу пару конных хазар с луками, несся прямо туда, где, припав на колено, стоял Мстислав.

На короткий миг осадил шедшего наметом коня, протянул руку, рыкнул:

– Прыгай!

Мстислав, пересиливая боль, ухватился за эту руку, толкнулся от земли что было силы и вспрыгнул на круп коню за спиной Ярослава, обхватив его руками за пояс. Могучий конь под двойной ношей присел, храпнул и, починяясь всаднику, рванул вперед. Немедленно вкруг Ярослава сомкнули ряды уцелевшие дружинники – и пошли крупным галопом в сторону холма.

Увидав, что сын вне опасности, Владимир жестом правой руки кинул в бой таившийся за холмом засадный полк – чтобы добить врага и позволить Ярославу с дружинниками вывезти из боя раненного Мстислава.

Раненая рука немела, в голове мутилось, Мстислав держался из последних сил, и Ярослав, чуя это, взял узду одной рукой, другой же стиснул здоровую руку княжича, обвивавшую его стан.

– Держись, друже, хоть зубами, но держись. Чуть-чуть потерпеть осталось.

Едва ощутив, как конь Ярослава переходит с галопа на рысь, затем на шаг, Мстислав позволил боли окончательно овладеть сознанием и кулем рухнул на землю.

Очнулся, когда войска Владимира, утопив остатки вражеской конницы в реке, уж лагерем встали. Обвел глазами потолок шатра, глянул на перетянутое чистой тряпицей плечо, тронул здоровой рукой повязку на голове. Шевельнулся – враз бедро пронзило острой болью. Откинулся на подушки. Зажмурился. Выругался, вспоминая дурость свою.

Полог шатра откинулся, внутрь, на ходу снимая с головы шлем, шагнул Ярослав. Увидал, что киевский сотник в себя пришел, улыбнулся. Присел возле его ложа, звякнув кольчугой.

– Очухался?

– Как видишь.

– Как чувствуешь себя?

– Собакой побитой.

– Будет терзаться-то. В бою всяко да со всяким случиться может. Благословение Перуну, я вовремя подоспел.

– А вот теперь и ответь мне, друг мой Ярослав, сотник новгородский, с чего это ты с такой прытью кинулся меня спасать? Какую такую выгоду в том увидал?

– Какую выгоду? – опешил Ярослав. – Что несешь?!

– А такую. Решил, видно, к отцу моему покрепче подмазаться, благоволения княжеского сыскать. Помню я, что свой ты во всем этом интерес имеешь!

– Видать, и в самом деле крепко тебя тот хазарин ятаганом угостил, что ты в уме помутился, – зло сверкнул глазами Ярослав. Наклонился к лицу раненого и прошипел: – Будь у меня интерес, о котором говоришь, полез бы я за тобой в эту сечу?! Я бы тебя там подыхать оставил!

Встал во весь рост. Глянул сверху вниз.

– Мне власти да почестей и в Новгороде достанет. С своей сам крутись.

И вышел, не оглянувшись.

Мстислав хотел было остановить сотника, резко приподнялся с одеял, да и ухнул обратно без памяти.

Уже вечерело, когда к костру, возле которого на седле сидел хмурый новгородец, подошел сам великий князь. Увидав Владимира, Ярослав встал на колено, склонил в поклоне голову с волосами, убранными золотым обручем с красным камнем.

– Встань, – промолвил, усаживаясь на чурбан, Владимир.

Помолчал.

– Ты сыну моему жизнь спас. Награжу. Чего пожелаешь?

– Пустяк то, всесветлый князь. Безделица. Не надо мне никакой награды. Разве что домой отпустишь...

– Пустяк, говоришь? – прищурился вдруг Красно Солнышко. – Это жизнь-то княжьего сына, наследника, безделица?

– Жизнь Мстислава, – твердо глядя в глаза князю, сказал Ярослав, – самая большая драгоценность. Я за него живот положу, не колеблясь. А вот то, что я сделал, и есть безделица. Мстислав – знатный воин, он бы и сам управился. Просто (улыбнулся странной улыбкой)... мочи ждать да глядеть не было.

Потянулся вдруг Владимир со своего места, взял Ярослава за подбородок, поднял лицо к себе, посмотрел в глаза.

– Клятву-то свою помнишь?

– Век не нарушу, княже...

– Трудно тебе будет с сыном моим. Норовом он больно крут да несдержан. А ты терпи. Как отец твой меня всю жизнь терпит.

Улыбнулся князь, поднялся и, не сказав больше ни слова, отошел от костра.

– Терплю, – прошептал вслед ушедшему Ярослав. – Куда ж деваться, коли...

И оборвал сам себя на полуслове.

* * *

Утром Владимирово войско свернуло лагерь да домой возвращаться собралось. Мстислав лежал на подводе и смотрел, как мимо тянутся конные и пешие ратники, и искал в веренице знакомую фигуру. Возле подводы остановил коня Владимир.

– Здрав будь, отец, – приподнялся было на локте княжич, но Владимир остановил его движением руки.

– Лежи уж, горе мое горькое.

– Прости, – потупил тот синие свои очи.

– Урок тебе будет.

– Да уж будет... Ярослав мне жизнь спас, знаешь?

– Правда? – деланно приподнял бровь, пряча усмешку, великий князь. – Я ему награду было предложил, а он сказывал – безделица, мол, ты бы и сам управился. Али врет?

– Врет, – тихо ответил Мстислав, красноречиво оглядывая повязку на руке и ноге. И после паузы добавил: – Знаешь, отец, сколько в нем силы-то? Мои дружинники за ним влет пошли, не задумавшись.

– Уж не на измену ли намекаешь? – прищурился Владимир.

– Господь с тобой, отец, какая измена?!

Договорить Мстислав не успел – увидал, как с противоположной стороны дороги в направлении, противном тому, куда двигалось Владимирово войско, потянулась вереница всадников на вороных конях, несших на древках копий новгородский вымпел.

– Куда это они? – заволновался Мстислав, узнав дружинников Ярослава.

– Новгородская дружина? Домой, куда ж еще. Боле нет пока в ней у Киева надобности, пускай отдохнут – полгода уж дома-то не были.

– А... Ярослав?

– Где дружина, там и сотник. Это уж как водится, – видя тревогу сына, усмехался Владимир. – А ты чего ерошишься-то?

– Как же так – домой... Я ж и поговорить с ним не успел, – не слыша отца, приподнялся, превозмогая боль, Мстислав, выглядывавший в рядах новгородцев золотую голову одного известного сотника. Ярослав ехал мимо, отвернув глаза в другую сторону, и, как ни молил Мстислав всех известных ему богов, не поворотился. Знал, что, ежели встретит отчаянный взгляд синих глаз, все простит и не сможет уехать.

А уехать как раз и надо было. Чтобы там, далеко от Киева, дома, в суматохе привычных дел, успокоиться и постараться понять, что же такого есть в этом странном черноволосом княжиче с диким норовом, что заставляет его, Ярослава, чуять опасность – и все равно тянуться к нему всем сердцем...

* * *

По возвращении княжьего войска в Киев Мстислав извел отцову дворню дурным своим настроением. Маялся юный князь и от боли телесной, а пуще – от боли сердечной. Не давала ему покоя мысль, что ни за что ни про что обидел хорошего человека. Клял себя последними словами за то, что не совладал с норовом, выплеснул обиду и раздражение на ни в чем не повинного Ярослава, клял и отца – за то, что отпустил новгородскую дружину домой, не дав ему возможности повиниться.

– Хм... Повиниться...

Мстислав возлежал на своем ложе, разглядывал сводчатый потолок, ковырял пальцем дырку в полотняной простыне – и пытался придумать способ, как вернуть утерянное дружеское расположение Ярослава.

Через порог покоев княжича шагнула Демьяновна, держа в руках деревянный поднос, уставленный плошками да мисками. Поставила ношу на табурет возле кровати, поклонилась князю. Ни слова не говоря, сдернула с Мстислава покрывало и принялась осматривать рану на бедре, безжалостно разминая плоть жесткими цепкими пальцами.