Сбитый с толку, Сокол остановился. Теперь ему стало ясно: Сулаж-Гора нужна финну так же, как и ему. Сухтайнен пошел к озеру. В этом месте Заречное достигает ширины не меньше восьми километров. Вокруг нет жилья. На озере лыжнику делать, конечно, нечего. Значит, он пойдет дальше в лес, туда, в сторону Скандинавских отрогов, в сторону Финляндии.　

К кому и зачем летел этот неутомимый и искусный лыжник?　

По тому, как быстро уменьшалась фигура, Виктор понял, что финн развил огромную скорость. Между тем сам он, ослабевший, мокрый от пота, с трудом стоял на ногах. Силы его совсем уж иссякли, бежать за финном он, конечно, не мог. Да есть ли в том смысл? Ночь на редкость темна, нетрудно наткнуться на финна вплотную. Кто знает, как воспримет Сухтайнен неожиданную с ним встречу. Во всяком случае, нож у нею всегда на поясе, а владеет он им не хуже, чем лыжами, — за двадцать метров пробивает насквозь дюймовую доску. Это Соколу приходилось видеть уже не однажды.　

Остается одно — возвращаться домой. Повернув лыжи, Виктор оттолкнулся палками. Ноги по привычке торопливо, словно совсем рядом была ленточка финиша, понесли вперед. Ее надо достигнуть первому, как когда-то в студенчестве достигнуть, порвать грудью. И тогда… Тогда понесут на руках товарищи и подарит улыбку Айна.

«Какой же ты молодец, Витя», — скажет она и, может, даже обнимет, прижмется к лицу горячей щекой.　

Бред! Все это бред, тихий бред измученного человека, шепот больного мозга. Лыжи сами несли по таежной тропинке ослабевшее тело, больно ломило в висках, а впереди лежала все та же темная, непроглядная, бездонная пропасть ночи.　

Усталый, разбитый, с тугими закаменелыми мышцами, утром следующего дня Виктор постучался к Стопову. Приветливый хозяин усадил его завтракать.　

— Спасибо, не хочу, — отговаривался Сокол.　

— На спасибо сыт не будешь, — пробурчал Стопов, помогая жене, маленькой хлопотливой женщине, расставлять на столе посуду. — Кто-кто, а я уже прелестей холостяцкой жизни испытал через край, на четвертом десятке женился.　

— Я, собственно, по делу к тебе, Кузьма Илларионович. Кое о чем по секрету посплетничать надо.　

— Дела от нас не уйдут… Давай-ка двинься ближе к столу, Машенька! А ну-ка горячих соседу, со сковородки!　

Жена Стопова поставила перед Соколом наполненную пышными горячими блинами тарелку, пододвинула растопленное в чашке масло, сметану.　

— Прошу вас, Виктор Петрович, кушайте, — с улыбкой проворковала женщина. Ей, как и каждой молодой хозяйке, было приятно видеть в своей квартире гостя.　

— Спасибо, сыт я, — снова отговорился Сокол.　

— Затвердил, как сорока, сыт да сыт, — повысил голос хозяин, — знаю, какой он сытый… Ешь, говорю, не то за пазуху блинов натолкаю. Постой, постой, что это вид у тебя такой мятый? Болеешь, что ли?　

Виктор отрицательно покачал годовой.　

— Ночь я сегодня не спал, — сознался Сокол.　

— Не на свидании, ли был, дорогуша? Примечал я, на центральном участке звеньевая одна на тебя очень пристально смотрит — старика Булатова дочка. Не она ли, случаем, ночь у тебя своровала?　

Сокол украдкой посмотрел на хозяйку и, встретившись с загоревшимся любопытством взглядом женщины, давясь, проглотил целый блин.　

— Ты, Кузьма Илларионович, за пустяками подглядываешь, а серьезных вещей не видишь.　

— Критику отложи до собрания, а то ведь мы тебя в списки молчунов записали, — засмеялся Стопов и ласково приказал жене: — Машенька, проведай соседку, а? Побалагурь с ней маленько, у нас с ним мужской разговор будет.　

Едва она вышла за дверь, Стопов стал серьезным.　

— Ешь и рассказывай, управляйся с двумя делами.

Виктор подробно рассказал о Сухтайнене, о паре золотых часов, о таинственных прогулках финна за Сулаж-Гору.

Стопов, не перебивая, выслушал рассказ агронома, встал молча прошелся по комнате.

— Прогнозы мои подтверждаются.

Он набросил пальто, взял шапку.

— Ты, Виктор Петрович, иди отдыхай пока, а я буду действовать… И смотри, никому ни слова.

Стопов ушел на лыжах к Сужегорску.

В городской квартире Сухтайнена долго не открывали. Только после того, как вышедший из себя начальник городского отделения НКГБ Бобров приказал взломать дверь, она неожиданно открылась, и на пороге появилась сморщенная старушонка в аккуратном белоснежном переднике. Бобров подал ей ордер на обыск. Старушка злыми, подслеповатыми глазками небрежно окинула взором бумажку и протянула ее Боброву.

— Не понэмайм! — с ярко выраженным финским акцентом произнесла она.

— Растолкуй ей, товарищ Стопов, — коротко приказал Бобров, — а мы займемся делом.

Осматривая сарай, Бобров заинтересовался старым поцарапанным креслом с изъеденной молью обшивкой.

— Тяжеловато, не по конструкции, — взвешивая его на руке, заметил он. В спинке кресла обнаружилась коротковолновая радиостанция.

О том, что Сухтайнен — сын крупного канадского лесоторговца, Боброву было известно еще до обыска. Зачем попал в Карелию, какие планы осуществлял здесь, установить не удалось.

Смутила Боброва найденная при обыске пачка новеньких американских долларов, дата выпуска которых оказалась значительно поздней, чем пребывание финна в Канаде.

— Старушка остается на ваше попечение, — приказал Бобров одному из своих помощников. — У Сухтайнена наверняка здесь солидные связи. Надо установить их и забрать всех без лишнего шума.

Опасаясь, что финна смогут предупредить об аресте, Бобров решил встретить его у Сулаж-Горы.

— Ты говоришь, товарищ Стопов, что в понедельник к восьми утра он должен явиться на станцию?

— Да, это уж как закон, — убежденно ответил Стопов.

— Наша задача взять его раньше, взять так, чтобы на станции ни одна душа не узнала.

В темноте уходящей ночи Бобров во главе небольшого отряда выехал к Сулаж-Горе. Отряд состоял преимущественно из хороших лыжников и нескольких конников городской милиции. Проводником пошел Сокол,

Он все еще чувствовал в теле усталость, его знобило, болела голова. Однако выполнить просьбу Стопова согласился охотно и, едва встал на лыжню, тут же забыл о всех болях. Холодный ветерок освежил его, ходьба разогрела.

Отряд передвигался неторопливо и осторожно. Надежно прикрепленные за спиной карабины придавали лыжникам воинственный вид. Сначала оружие за спиной немного смущало Сокола, как будто даже стесняло движения. Но, подходя к Сулаж-Горе, он уже вошел в роль военного, с карабином чувствовал себя даже увереннее.

Мысли Виктора по-прежнему занимал Сухтайнен. «Чемпион, лесоруб, ударник и вдруг — шпион? Даже в голове не укладывается! А я-то думал, здесь пахнет одной контрабандой».

Рассвет застал отряд у Сулаж-Горы. Бобров сам расставил в засаде людей. По сигнальному выстрелу замаскированные в лесу конники обязаны были пересечь дорогу Сухтайнену, а засевшие на горе лыжники выехать с горы прямо ему навстречу. Таким образом, шпиону бежать будет некуда: ни вперед, ни назад.

— Без моего разрешения ни единого выстрела, — приказал Бобров, — этого голубчика надо схватить без шума и крови.

Сокол, как и все остальные, не отстегивая лыж, лег в кусты, взял на изготовку оружие. Он неотрывно смотрел туда, на опушку леса, где застыла в поклоне раскидистая, убеленная снегом сосна. К ней воровато подкрадывалась выползавшая из леса свежая лыжня. Здесь и ожидали Сухтайнена. Он не мог идти иным путем, потому что переезд через Сую был лишь один, в других же местах стремительная река даже в самые лютые морозы не замерзала.

Стрелка часов клонилась к семи. Разгоряченных ходьбой лыжников беспокоил холод. Они нетерпеливо заерзали на снегу, зашептались друг с другом.

Из-за Сулаж-Горы выкатилось скупое январское солнце. Снежная даль склона заискрилась, налилась слезящим глаза светом. Сокол тоже продрог, ему захотелось закурить.

— Потерпи! — сурово бросил Бобров. Виктор послушно сунул папиросы в карман куртки. Мерзли ноги, пощипывало кончики пальцев.