— Да, с Феней мне, пожалуй, не сладить.

— Ну, а если со мной? — выпятил широкую грудь Василий.　

— С тобой, может, и слажу.　

Васек от души, рассмеялся.　

Да я, Виктор Петрович, вас пополам, как сухую ветку, сломаю.　

Неожиданно для Булатовых тихоня-агроном сбросил с себя куртку. Тонкие ноздри его дрогнули.　

— А ну давай, переламывай.　

Васек, глуповато улыбаясь, вылез из канавы и оправил поясной ремешок,　

Все с любопытством высунули из котлована головы. Игнат заранее торжествовал победу: «Эх, и намнет мой Васек ему косточки». 　

Борцы, один невысокий, широкий, как пень, другой на голову выше, по-девичьи тонкий, обхватили друг друга руками.　

— Давай, давай, Вася! — подзадорил соперника Сокол.—Ломай!　

Но едва молодой Булатов сдавил крепкими руками агронома, как неожиданно тот подтянул его вплотную к груди. Лицо Васька побагровело, крупные, вены на руках набрякли кровью. Он засопел, затоптался и, покосившись на братьев, попытался рывком свалить агронома.　

Сокол лишь слегка покачнулся и рванул крепыша, но не в бок и не на себя, а вверх. Одно время Сокол увлекался вольной борьбой, знал несколько приемов, «Использую свой коронный», решил он. Васек, словно тряпичная кукла, беспомощно взболтнул ногами, попытался было порвать цепкое объятие Сокола, уперся в его подбородок руками, как вдруг тот сильным рывком опрокинул его на землю. Васек, больно ударился головой и понял, что лежит на лопатках. Не пытаясь стряхнуть себя победителя, молодой Булатов сконфуженно произнес:　

—Сдаюсь!　

Сокол помог ему встать, заботливо отряхнул от пыли, заметив, что из разбитой губы грабаря сочится кровь, смутился.　

— Прости... Нечаянно.　

— Ничего, заживет,— бодрился Васек:　

— Здорово он тебя припечатал! — сердито заметил Булатов сыну.

Ни он, ни братья Васька, Дмитрий и Фока, не ожидали такого исхода борьбы. Они знали, что Васек без труда справлялся дочти с любым раздоленскйм парнем, был крепок и вынослив как бык, и вдруг неказистый на вид агроном, изнеженный городской человек, так легко, без борьбы опрокинул его на землю.　

— Кончай озорство! — прикрикнул на подшучивающих над Васьком сыновей Булатов, — Лопаты скучают! А ты что уселся, мешок несуразный? — гаркнул он на Васька.— Кто за тебя котлован очищать будет? Дядя? 　

Игнат был раздосадован.　

«Скажи-ка, как он его хрястнул, Васька и глазом моргнуть не успел».　

«Так его и надо — хвастуна нашего», — поглядывая на брата, думала Феня.　

В эту ночь она плохо спала. Медленно тянулось время, казалось необычно душно в комнате. За дверью, утомленные тяжелой работой, спокойно спала братья, отец, невестки. 　

Феня не завидовала им: что сон? Ведь можно так проспать и все свое счастье! Куда приятнее смотреть в темноту ночи а давать волю воображению. Вот он стоит перед ней, стройный, гибкий, по-девичьи нежный, но такой сильный, ловкий и скромный. Серые задумчивые глаза его глядят на нее. Как много в них тепла и света! 　

Он подходит ближе, садится у изголовья, легко поднимает ее и кружит, кружит, кружит…

— Милый, не надо,— в забывчивости шепчет Феня и вдруг, чувствует, что, теряя опору горячих рук, падает.　

Перед глазами, брат Василий с кровавою пеной у губ. За ним встревоженный отец.　

— Не балуй, дочка, не балуй… Или не видишь, не нашенский он, чужой…

Но Фене не хочется слушать отца.　

— Витенька, Витя, — шепнет она, всматриваясь в густой мрак ночи. Спокойно дыхание людей, тихо мурлычет в ногах котенок.　

«Что же это со мной? — вздохнула Феня. — Неужели любовь?»　

Не открывая век, Виктор чувствует, что наступило утро, что, оно уже хозяйничает в его квартире, настойчиво и властно зовет с постели.'　

Сбросив одеяло и схватив полотенце, Сокол бежит к Суе и с размаху бросается с берега. Сегодня Сокол обеспокоен. Он должен впервые на станции провести прививку выращенных им сеянцев. Часть их он решил оставить для селекционной работы, остальные привить полученными из Мичуринска черенками. «Мичуринцы выживут»,—уверенно решил он.　

Прививку — эту тонкую операцию — никто, кроме Сокола, никогда не проводил на станции. Чтобы овладеть хотя бы основами нового дела, неопытным карельским садоводам пришлось изрезать сотни пучков лозы.

Прививка требует не только большой аккуратности, но и мастерства, хорошей натренированности рук. Чем быстрее проведет операцию садовод, тем больше надежды на то, что привитое дерево будет жить. На прививку растений Сокол назначил наиболее расторопных девушек станции, в том числе и Феню Булатову. 　

 «Руки у девушек понежней, чем у парней, — решил он, — да и сама они аккуратнее».　

И вот Сокол в поле.　

На дымчатой, недавно отвоеванной у леса земле тянулись к солнцу дички яблонь. Окруженный девушками Сокол говорил:　

— Прошу отнестись к работе как можно серьезнее, от успеха прививки зависят первые опыты нашей станции. Надеюсь, вы помните: операцию надо проводить быстро и точно, нельзя, чтобы на место прививки попадали соринки. Пожалуйста, посмотрите еще раз…　

 Виктор выдернул из ведра черенок и, нагибаясь над маленьким деревцем-сеянцем, легким движением ножа сделал на его штамбике похожий на букву «Т» разрез. Отделив от черенка почку, он вставал ее под кору яблоньки и туго завязал место прививки мочалкой.　

— Ясно? 　

— Понятно, Виктор Петрович— ответила за всех Феня.　

— Очень хорошо. Начни-ка ты, Феня.　

Заливаясь румянцем, Феня бросила на агронома смущенный взгляд, Она взяла черенок, сделала надрез, срезала почку. Нож в ее руке дрогнул, не послушался.　

— Хорошо, хорошо, я отвернусь, —  с готовностью проговорил Сокол.　

Ловкими, уверенными движениями Феня привила дерево. 　

— Неплохо,— похвалил Сокол.　

Еще бы она сделала плохо! Кто же лучше других наблюдал за работой своего учителя, кто после занятий, сидя у окна, так старательно резал свежие ветки лозы.　

Феня любила труд. Давным-давно, когда в их селе организовался колхоз, она, впервые за всю свою жизнь не посчитавшись с волей отца, подала заявление вместе с сельчанами. С тех пор всюду: на жатве, на сенокосе и даже на пахоте — колхозники видели Феню всегда впереди.　

Зачем она ушла из колхоза? Что заставило ее покинуть родные места? 　

Председатель долго уговаривал Феню остаться в колхозе,　

Он говорил ей о том, что Гришу теперь не вернуть, а ей самой волноваться не надо. Колхоз на ноги поставит. Будут в Раздолье и ясли, и садик детский, и хорошие воспитатели. Да и Фене по душе дело найдется. На курсы поедет, мужнино место в конторе займет. За отцом ходить незачем. Игнат из-за своей жадности к деньгам все равно пуп себе надорвет. Кто поможет ему тогда? Сыновья? Как бы не так. Рано или поздно, а в колхоз Игнату подаваться придется.　

Фене до слез жалко было расставаться с Раздольем, с его просторными покосами, садами и нивами. Но в отличие от братьев Феня не боялась, а искренне любила отца.　

Федор Сергеевич, председатель колхоза, был прав — возразить ему нечего. Братья, конечно, держатся за старика до тех пор, пока у него крепкие руки и мертвая волчья хватка в работе. Ослабь отец вожжи, заболей — и останется он один, как подброшенный на чужое крыльцо младенец. Кто придет тогда к нему? Кто подаст кружку воды, на чье плечо оботрется старик? Кроме дочери, пожалуй, никто его не поддержит.　

— Федор Сергеевич, я ведь вернусь, — говорила Феня председателю, — вернусь не одна, сами увидите.　

Как капля воды долбит камень, так и она сломит упорство отца, откроет ему глаза. Да и устанет же он, наконец, бродяжить по свету.　

Участок с маленькими яблоньками чем-то напомнил колхозное поле. 　

Час, другой, третий. Подруги остались где-то далеко позади, а она все спешила и спешила, словно впереди, за околицей сада, давно ожидал полюбившийся ей парень. Но усталость брала свое. Хотелось упасть на землю и долго-долго лежать.　

«Нет, нет, отдыхать пока что нельзя», — гнала от себя соблазн Феня. Солнце еще не выкаталось за полдень. Вот когда солнце повиснет над головой, тогда можно распрямить спину