— Ну-с, — так же медленно произнес Риккерт. — Насчет злопамятности это еще большой вопрос. И что? Ты намерен принять подарок или ты хочешь задолбать меня своим благородством?

— Намерен.

— Тогда садись вон к тому столу и порежь огурец, который лежит, прикрытый газетой, рядом с маленьким кусочком вчерашнего сыра, а я пока поскребу по сусекам и вскрою закрома. Только не цапай мои кинжалы! — Он хлопнул Воронцова по руке.

— Там есть скальпель, которым я совсем недавно делал резекцию желудка, он лежит рядом с огурцом.

Риккерт удалился куда-то за стеллажи и отсутствовал намного дольше, чем требовалось Воронцову для резекции огурца, а когда вернулся, то в руке его была банка со спиртом, а под мышкой клетчатая деревянная коробка для шахмат.

— С чего начнем? — спросил он, присаживаясь к накрытому столу.

— С шахмат, — ответил Воронцов. И Риккерт открыл коробку.

То, что лежало там, могло убить слабонервного человека, одним своим видом — у него был девятимиллиметровый ствол, длиной в двести миллиметров, и мрачная, рубчатая рукоять, похожая на кистень.

— Эту штуку надо носить на плече, как мушкет, — заметил Воронцов.

— Ты можешь повесить его на стену и показывать друзьям.

— Тебе, то есть для этого мне понадобится пара железно-дорожных костылей.

— Тебе что, не нравится? — обиженно вскинулся Риккерт.

— Очень нравится. Я буду ходить с ним на охоту. Где ты его украл? В артиллерийском музее?

— Не юродствуй. Это у вас в ментуре практикуют воровство. А я интеллигентный человек, мне подарил его один покойный профессор, очень заслуженный ветеран.

— Он подарил тебе его до или после смерти?

— Ну, какая принципиальная разница? Вещь в хорошем состоянии, и к ней подходит пээмовский патрон, вот, что имеет значение.

— Я знаю, что к нему подходит, у меня уже был такой, только не таких чудовищных размеров.

— Ну, разумеется, — легко согласился Риккерт.

— Куда твоим размерам до моих.

— Нет, это мои размеры, — Воронцов взвесил в руке «люгер» и внушительно постучал им об стол.

— И куда твоим, до моих.

— Согласен, — поспешно ответил Риккерт. — Долой приоритет размера. Наливай.

— Ну, хорошо, ну ладно, — говорил Риккерт через час, возбужденно размахивая руками. — Ну, допустим, я мог бы сказать тебе, что раны пилой и бритвой нанес один и тот же человек. Зачем тебе это знание? Ты и так это подозреваешь, вот и действуй по своим подозрениям, подозревать — это твоя работа.

— Не учи меня моей работе. У меня слишком мало времени жизни, чтобы работать по всем, кого я подозреваю. Я подозреваю всех.

— А в чем ты подозреваешь меня?

— В том, что взамен моих бесценных раритетов ты всучил мне ничего не стоящее ржавье.

— Что-о-о?! — Риккерт схватил «люгер». — Да это же наградная вещь, ни единой царапины и надпись: «Дорогому Готтлибу от камерадов»!

— Вот эта надпись меня особенно трогает. Интересно, профессор сам перерезал глотку «дорогому Готтлибу», или это сделал кто-нибудь другой?

— Да ну какая принципиальная разница! Профессору тоже перерезали глотку, все мы там будем.

— А пистолет сбросил тебе опер, который занимался убийством, за литр спирту? Ты же интеллигентный человек, Риккерт.

— Ты страдаешь профессиональными маниями, Воронцов, тебе надо обратиться к специалисту.

— Вот к тебе и обращусь в свое время с сопроводиловкой на большом пальце правой ноги.

— У тебя полностью разрушена психика, Воронцов, я боюсь отдавать в твои дрожащие руки эту великолепную вещь. Нет, ты посмотри, какая насечка на рукояти, у меня сердце разрывается, когда я расстаюсь с ним.

— У кого предки торговали на базаре, Риккерт?

— У меня. Я это точно знаю. Но твои стояли где-то рядом. Ты посмотри, как ходит затвор, неужели ты ничего не понимаешь в оружии? Ты посмотри, как легко он выбрасывает патрон! — Риккерт защелкал затвором.

— Перестань дрочить эту волыну! — возмутился Воронцов. — Ты что, пристрелить меня хочешь?

— Успокойся, я умею обращаться с оружием, в отличие от тебя. — Риккерт собрал патроны в магазин, загнал его в рукоять и щелкнул предохранителем. — На, пользуйся. Моим размером.

— Кинь в ящик пока, потом я проверю, на что он годен.

Когда еще через час Воронцов выполз от Риккерта с шахматной доской под мышкой, судьба наблюдала за ним из-за угла двумя парами глаз из-под тонированных стекол мотоциклетных шлемов.

Первоначальное решение было принято обитателем башни на основании указаний Голоса и сообщения подруги о том, что мент работает на опорном пункте. Базар облегчал задачу, вычислить мента, стоя в толпе, было намного безопасней, чем торчать под райотделом. Голос говорил что-то о пороге, который надо переступить, о силе, которая находится в доме у мента. Значит, следовало провести его до дома и кончить, переступив порог вслед за ним, в его доме и вместе с его силой, чем бы она ни являлась.

Но когда охотник увидел поддатого сыщика, выползающего из здания судмедэкспертизы с шахматами под мышкой, у него мгновенно созрел иной план, отменяющий первый. Зачем было рисковать, сталкиваясь с силой, сидящей в доме у мента? Охотнику предоставлялся шанс поставить точку изысканно, по всем правилам искусства и доказать Голосу, что он продолжает оставаться лучшим. Он сделает это в присутствии Голоса, медленно и не спеша отпилив жертвенную голову остро отточенной пилой. Это будет намного изящнее, чем рубить мента наспех, лишив его возможности осознать и прочувствовать происходящее. Пьяная ищейка была слишком заманчивой добычей, чтобы не воспользоваться шансом и не умыкнуть ее в башню для сладостной расправы, охотник не сомневался, что легко обездвижит немолодого, нетрезвого и нетренированного мента.

Уже смеркалось, и начал накрапывать дождь, но фонари еще не зажгли. Воронцов быстрым шагом шел по тихой улочке к своему дому, когда сзади раздался негромкий рокот мотоцикла, на который он не обратил ни малейшего внимания, занятый мыслями о том, что засиделся у Риккерта и запаздывает на встречу с Илоной.

Вдруг мысли разлетелись от удара в затылок, и он растянулся носом в асфальт, в глазах потемнело, коробка вылетела у него из рук. Кто-то рванул пистолет из поясной кобуры, кто-то схватил за воротник пиджака сзади и начал выворачивать руку за спину. Двигаясь вслед за рукой, Воронцов извернулся винтом, слепо ударил ногами и куда-то попал. Ему даже почти удалось подняться, но удар тяжелым ботинком в грудь сшиб его на спину, он проехался по асфальту, правая рука ударилась о раскрывшуюся шахматную доску.

Он увидел перед собой качающуюся фигуру в мотоциклетном шлеме или две, или четыре — в глазах у него двоилось. Он сунул руку под доску — и рубчатая рукоять легла в его ладонь.

Фигура в мотоциклетном шлеме занесла ботинок, Воронцов сбросил предохранитель и нажал на курок, грохнул выстрел, вспышка ослепила его.

Фигуры сломались, рассыпались, снова сложились вместе, бросились к мотоциклу, он пытался поймать их стволом, но все плыло в его голове. Взревел мотор.

В конце дороги показались автомобильные фары, когда Илона, выскочив из машины, кинулась к нему, Воронцов уже вставал на дрожащие ноги.

— Нелегко ты зарабатываешь себе на хлеб, — сказала Илона.

Они сидели на кухне у Воронцова и пили, Воронцов — джин, Илона — кофе, девочка — «Спрайт» из красивой банки, которую привезла Илона.

— Что ты видела? — спросил Воронцов.

— Я видела мотоцикл, который удалялся на большой скорости, и двух наездников на нем, — Илона усмехнулась. — Номер был не освещен и залеплен грязью.

— Какой мотоцикл?

— Старый. Черный. Задние дуги, два самопальных багажника.

— Седоки?

— Темные куртки, темные брюки, темные шлемы, Илона пожала плечами. — Задний выглядел каким-то скособоченным. Они хотели тебя убить?

— С чего ты взяла?

— Я видела ПМ и гильзу, которые ты поднял с асфальта.

— Больше ты ничего не видела?