- Эти грибы, - объяснял профессор, - Содержат то самое вещество, о котором говорил Федор. – Псилоцибин? – Нет, не псилоцибин. Особый белковый комплекс, мы назвали его «теодорин», в честь Федора. Проблема в том, что он очень нестойкий и нам не удалось найти средство закрепить его. Он содержится в живом грибе, в его соке и после контакта с воздухом распадается за несколько секунд, но некоторое время, до полутора минут сохраняется в виноградном вине. Кроме того, он довольно неприятен на вкус. Поэтому лучшим вариантом является выдавить гриб, он очень сочный, в половину стакана с вином и сразу выпить. – И что произойдет? – Вы станете осознавать тот комплекс, который работает в вас на бессознательном уровне. – Но на что это будет похоже? – Понятия не имею, я не атлант. Но Федор кайфовал. – Я не упаду? Не свалюсь без сознания? – Ни в коем разе, вы выйдете отсюда, смеясь, под руку со мной, средство опробовано много раз. Начнем? – Начнем.

Профессор достал из карманов фляжку с мадерой и маленький стакан, припасенный заранее, налил вино. Затем быстро срезал толстенький грибок и выдавил его в стакан, - Пейте. – Он выпил. Выпил с удовольствием, вопреки предупреждению профессора, смесь оказалась очень вкусной. Да и вообще, все было очень хорошо, подвал был освещен ярким, но не режущим глаз, розовым светом, в нем восхитительно пахло грибами, рядом стоял человечек с длинной седой бородой и совершенно дебильным лицом - ах, да, профессор. Он похлопал профессора по плечу, преодолевая желание подергать его за бороду, - Ну что, пойдемте наверх, док? – Дебильный карлик забавно затряс лысой головой и показал на уши. Ах, да! Он сделал над собой усилие и сказал по-русски, - Ну, что, пойдемте на свежий воздух? Я бы поплавал. – Да, да, конечно, - радостно закивал профессор, - Вы попробуйте, пожалуйста, соотнести язык с чем-нибудь знакомым, вы же филолог, у нас никогда не было такой возможности, чтобы изнутри. – Этому языку восемнадцать миллионов лет, - сказал он раздельно, как глухому, - С чем он может быть соотнесен? – А-а-а…, - начал, было, профессор. – Вы же говорили, что работали с атлантами сорок семь лет, вам что, никто не сказал? – Да они просто не знали! – воскликнул профессор, семеня вслед за ним по ступенькам. – Ну, вы и въехали!

Они выбрались из подземелья на берег, и он с наслаждением вдохнул свежий морской воздух. О, как он любил море! И моментально сбросив с себя одежду, он разбежался по молу и прыгнул в воду. – Александр Васильевич! – завопил за спиной профессор.

Вода обожгла тело роскошным огнем холода. Он чуть не завыл от восторга. Он ощущал, он видел, как горячая, красная кровь отхлынула к сердцу и снова мощным толчком рванулась к поверхности кожи, согревая его. Он нырнул и, быстро преодолев десять метров, долго плавал, рассматривая раковины, затем вырвался на поверхность, в клубах пара и поплыл особым, ритмичным способом, почти выскакивая из воды при каждом гребке.

Сделав круг по бухте, он вернулся к берегу, где, кутаясь в ватную куртку, его ждал совершенно обалдевший профессор. – Зря вы так увлекаетесь, Александр Васильевич, - говорил профессор, пока он, посмеиваясь от наслаждения. Обтирался своей шерстяной рубашкой, - Многовато для первого раза будет, да и дел у нас много. – Каких дел? – Таких дел. Сейчас надо закреплять нейрологический стереотип. Говорить, вспоминать, делать. А вы забудете все через час и будете с насморком ходить. – Ему очень хотелось обругать профессора длинными, изысканными ругательствами, но он воздержался, поскольку понимал, что тот совершенно прав. – Что я должен делать? – Поднимите блок, - профессор ткнул рукой в сторону волнолома. Он посмотрел на один из блоков, и блок взлетел в воздух. – Выше! – Блок подпрыгнул и завис на высоте десяти метров. – Медленно опустите. – Он медленно опустил блок на то же место. Он не чувствовал совершенно никакого напряжения, но от тела повалил пар и ноги слегка задрожали, он нахмурился, недовольный своей слабостью. – Теперь, - наставлял профессор, - То же самое медленно, стараясь запомнить, что вы при этом чувствуете. – Он исполнил без труда, но что-то тонко и неприятно завибрировало в его солнечном сплетении, и от этого его охватила ярость, блок вспыхнул в его глазах, затем все потемнело, и он свалился на песок без сознания.

- Ну-ка, ну-ка, Саша, открывайте глаза, я знаю, что вы уже пришли в себя. – Он открыл глаза и увидел плавающие в тумане золотые очки профессора. Смигнул пару раз, и туман рассеялся. Профессор протягивал ему чашку, - Выпейте, вам станет лучше. – Что это? – спросил он слабым голосом. – Коньяк с водой, сахаром и лимоном, очень тонизирует. – Он медленно, поддерживаемый профессорской рукой под затылок, выцедил напиток, оказалось очень вкусно, по телу разлилось приятное тепло. Потом до него дошло. – А лимон-то откуда? – спросил он. Профессор хмыкнул, - Да тут дружок ваш заскакивал, он и принес. – Какой еще дружок? – Александр-с, - профессор покряхтел, - Я, было, совсем уже с жизнью распрощался, вы без сознания, пристукнет, думаю, рожа бандитская, обоих, ему не впервой. – И что? – А ничего. Справился о здоровье, пожелал скорого выздоровления и – адью. Гостинец, вот, оставил, лимонов, апельсинов. Я тут позволил себе…, - профессор смущенно кивнул на гору апельсиновых корок, высившуюся на столе, стоявшем рядом с кроватью. – Давясь и чавкая? – слабо осведомился он. – Именно, - радостно кивнул профессор. – Ну, тогда хорошо. Главное, чтобы впрок. Ну, - он помолчал, - А со мной что? – Профессор засопел, - Дурость, вот что. Я же предупреждал. А вы, как с цепи сорвались. В воду прыгнули, нырять затеяли, как дельфин. Я вообще удивляюсь, как сердце выдержало. Организм-то у вас, - профессор снял и начал протирать очки полой пижамы, - Ослабленный. Вы что же думаете, то, что вы годами травили себя водкой, питались кое-как, а то и вовсе никак – даром прошло? Вы что же полагали, что можно вот так вот, в сорок лет, атлантом стать, за один сеанс? – Профессор нацепил очки на нос и внимательно посмотрел на него, - Хотя, не скрою, я удивлен вашими резервами. И далеко не уверен, что любой из ваших сородичей мог бы сделать то, что сделали вы. – А что я сделал? – Вы распылили блок. Весом в полторы тонны. На атомы, - профессор почесал кадык, - То есть, я не знаю, что произошло, но я видел, как он вспыхнул и исчез. Такого я не видел никогда. Разумеется, я не понимаю, каким образом атланты производят свои феномены, но очевидно, что здесь потребна какая-то энергия. Чего же удивляться, что вы выключились, как свет? Это вам не посуду бить, молодой человек. – Вы говорили, что Федор вырыл котлован в море, и ничего. – И ничего, - кивнул профессор, - Но я также видел, как люди впадали в кому, пытаясь сделать то же самое, и уже не выходили из нее никогда, - профессор отвел глаза, - К сожалению. Кони, знаете ли, дохнут от того, что позволено Юпитеру. – Профессор снова посмотрел на него с любопытством, - Вы помните, как говорили на атлантском языке? – Нет. – А вы вообще можете восстановить ход событий? – Он напрягся, вспоминая, - Было чувство силы, эйфория. Помню, как плавал, помню, как поднимал блоки. – Это был один блок или два разных блока? – Он подумал, - Два. – Характер ощущений можете припомнить? – Нет. Просто смотрел, желал и они поднимались. – Профессор помолчал, проделал весь комплекс подергивания бороды, поглаживания лысины и потирания носа, - А дальше? – Что дальше? – Почему блок вспыхнул? Не было такого уговору, блоки поджигать. – Не знаю. – Нет, знаете, - профессор повысил голос, - Вспоминайте. Вы же не хотите, чтобы мы тут оба сгорели только потому, что у вас, скажем, зачесалась пятка? – Ну, - он нахмурился, - Я почувствовал злость. – Отчего вы почувствовали злость? – У меня задрожали ноги. – Отчего? Вы же сказали, что не ощущали напряжения? – Не ощущал! Но ноги задрожали, я разозлился, увидел вспышку. Все. – Хорошо, хорошо, успокойтесь. – Профессор взял апельсин, очистил его от кожуры чуть подрагивающими пальцами и разломил на две половины, - Съешьте. Хорошая вещь, давненько, знаете ли, не едал. – Некоторое время они помолчали, апельсин был действительно великолепен – огромный, величиной с хороший грейпфрут и очень сладкий. – Плохо, - наконец изрек профессор, вытирая липкие руки о пижамную куртку. – Что именно? – Вы выходите на контакт с силой через аффективную эмоцию. Это примерно то же самое, что вы делали и раньше, только мощность повысилась, вот и все. – Но я же поднимал блоки в спокойном состоянии. – Что-нибудь подобное вы могли делать и до того, просто не пытались. Ну, не блоки, так кирпичи. Нет принципиальной разницы, вот в чем дело. – Ни в чем нет принципиальной разницы, в основе всех эти феноменов лежит одна и та же причина. – Это вы верно уловили, вы умны, Саша и это обнадеживает. Но силой можно владеть так, как владеет ею, скажем, человек, управляющий бульдозером, а можно владеть так, как владеет ею кусок динамита – кусок динамита взрывается от неподвластных ему причин. – Не преувеличивайте, Анатолий Кириллович, не так уж я взрывоопасен. – Да? А что произойдет, если я влеплю вам пощечину, плюну вам в лицо? – Они помолчали. – Ваш дружок сделал из вас бомбу, вот что он сделал для вас, - сказал профессор, - И теперь надо срочно заняться механизмом управления, - профессор потер нос, - Пока он сам не занялся. – Почему не прямо сейчас? Используя проверенный атлантский способ? – А-а-а, - усмехнулся профессор, - Вы уже подсели на грибок? – А что он, кстати, из себя представляет? – Ничего особенного. Повсеместно распространен на Кавказе, соседствует с горным дубом, на обычных людей не действует совершенно. – Но вы говорили, что Федор записал формулу. – Собственно, не формулу. Несколько цифр и латинских букв, остальное – описание гриба и где его взять, пиктограмма, своего рода. – Но кто кем пользовался при написании, Федор атлантом или атлант Федором? – Профессор задумался, почесал кадык, - Взаимодействие между человеческой психикой и атлантской структурой очень сложно, оно ни разу не повторилось, ни в одной паре из всех известных нам случаев, нет статистической базы для анализа. Но, в целом, все выглядит так, как если бы структура обладала способностью накапливать информацию, исходящую от человека, при полной или частичной неосведомленности человека о наличии структуры. – Из вашего рассказа у меня сложилось впечатление, что Федор стал другой личностью. – Нет. Он не стал другой личностью. Но структура модифицировала его личность. Вы что же, полагаете, что остались прежним, приняв грибок? Да вы обращались со мной, как с холопом! – Но исполнял ваши указания. – Исполняли. Потому, что это были вы, а не мистер Х, а вы умны и хотите овладеть структурой. Федор же предпочитал, наевшись жареной свинины и напившись «Абрау-Дюрсо», спать. И видеть сны, как показывал энцефалограф, приятные атланту, надо полагать. – А что с ним произошло дальше? – Профессор долго молчал. – Суицид, - наконец произнес он, - Страшный суицид. Через два года, как и было предсказано, умерла его дочь. Он уехал на похороны и больше мы его не видели, хотя и очень хотели, - в то время он был единственным объектом для исследований. Контора, которая курировала проект, могла достать, кого угодно, уверяю вас. Но его не достала. Он исчез. А через пять лет возвратился, убил жену, сына и застрелился сам. – Профессор невесело усмехнулся, - Ну что, вы все еще хотите продолжать? – Он ответил такой же невеселой усмешкой, - А что, у меня есть другой выход?