Во второй половине дня они вышли в бухту порыбачить, у профессора нашлись и лодка и снасть для этого. Рыбалка оказалась великолепной, в короткое время они вытащили на блесну двух крупных судаков, затем еще трех, помельче. – Хватит, - сказал профессор, - Все не съедим, а сушеной рыбы у нас и так хватает. – А пиво вы не варите, Анатолий Кириллович? – Свободно мог бы, есть все необходимое. Но не хочу, не люблю я его. – Ну, тогда давайте к берегу, чай будем пить.

Выпотрошив рыбу, они расположились на уже традиционное чаепитие, чаю требуется много тому, кто бросает бухать.

- Я не пойму, Анатолий Кириллович, - сказал он, откидываясь в кресле с чашкой чаю в руке, - Атлантов должно существовать некоторое количество. Почему же некому сообщить атланту о том, что он – атлант? – Потому, что им плевать друг на друга. Атланты не образуют никаких сообществ, - ответил профессор, - Социализация – это способ защиты, в социуме легче выжить, чем в одиночку. А зачем все это нужно атланту, который способен выжить где угодно и при любых условиях? И при этом еще и испортить жизнь ближнему? Атлант – это абсолютно асоциальное и абсолютно безнравственное существо. – Почему безнравственное? – Потому, что нравственность – это производное социализации. Чтобы жить в социуме, люди должны как-то притираться друг к другу. Для этого они вырабатывают мораль – не убий, не укради, не возжелай жены ближнего. Социум защищает, но он же и давит, как панцирь. Поэтому люди создают семейную ячейку и семейные узы. На стыке общественной и семейной морали возникает тот комплекс, который мы называем нравственностью: любовь к ближнему, дружба, милосердие, доброта, альтруизм. А тот, кто проявляет эти качества, имеет право рассчитывать и на проявление их по отношению к себе. Таким образом, нравственность становится средством защиты от двойного давления агрессивной среды – внешней и социальной. А зачем она нужна атланту, который является самым могущественным существом в биосфере Земли? И где бы он мог ее взять, даже если бы захотел? – Так что же они и детей своих не любят? – Они их нередко и убивают, чтобы не путались под ногами. Любовь к детям – это способ самозащиты, выработанный в социуме. Чем больше приплод, тем сильнее род, тем выше общий уровень безопасности. Но атланту следует опасаться только своих родственников, больше некого. – Неувязочка выходит, господин профессор. – И в чем же она состоит? – Кто-то же дал им по мозгам так, что 95% вылетели напрочь? – В корень смотрите, господин атлант. Этот кто-то, надо полагать, стоит так высоко, что находится вообще вне сферы конкуренции. Этот кто-то, можно предположить, и был инициатором нейрологической революции. Как дал, так и взял. Вы не знаете, кто бы это мог быть? – Они помолчали, глядя друг другу в глаза. – Атланты лгут, - вздохнул профессор, - Только для развлечения, изредка. Некоторые из тех, с кем я имел дело за эти сорок семь лет, соблаговолили изложить следующую теорию. Я подчеркиваю, некоторые, поскольку ни умственное развитие, ни познания, ни силы атлантов не одинаковы. Так вот, некоторые из них полагали, что в некие отдаленнейшие времена некое могущественнейшее существо создало биосферу Земли в качестве генератора некоторой таинственной энергии, в котором две человеческие расы служили чем-то вроде катализатора, а растительность, деревья – передатчиками энергии для нужд этого существа. – А в чем же заключался процесс генерирования? – Профессор усмехнулся, - Атланты считали, что это была война. Война всех против всех. Не мне судить, правда ли это, но то, что на Земле всегда и по сей день все живое воюет между собой – это научно достоверный факт. – А зачем две расы людей? – Профессор усмехнулся еще шире, - Атланты полагали, что в некий период своей ранней истории они кушали братьев своих меньших, питались ими. Вторая раса, собственно, люди была просто подсобным хозяйством, пока их не научились приспосабливать к чему-то более полезному, - К чему? – Служить. Главным-то делом была война. Но атлант не может использовать свои паранормальные способности против атланта, поскольку тот их нейтрализует. Им тогда, как и сейчас, приходилось убивать друг друга голыми руками. Или какими-то предметами, зажатыми в руках. Значит, кто-то должен был делать оружие, кто0то должен был носить его вслед за атлантом, кто-то должен был позаботиться о провизии, - профессор расхохотался, - Если сам не хотел стать провизией. – И почему же закончился этот праздник жизни? – Потому, что атланты между делом научились пользоваться своими мозгами. А, научившись, стали контролировать и биосферу, и атмосферу и геологические процессы, не только механизм генератора, но и его корпус. Они разобрались в сущности генерируемой энергии. И решили оставить ее себе. Они отказались платить день, - профессор рассмеялся, - Тот затейник, который все это придумал, забыл вставить в них предохранитель – они не умели подчиняться, они были существами войны и мыслили категориями войны, они решили, что смогут одолеть сюзерена. Тогда сюзерен их наказал. Он вышиб из них мозги, как вы изволили выразиться, не забыв при этом и обслуживающий персонал, он уничтожил обе расы людей, а заодно и всю растительность, которая как-то участвовала в ходе забастовки. Но некоторые немногие из атлантов, которые не все свое время посвящали баловству с ножом и топором, а успели кой-чему научиться и обдумать пути отхода, оказались хитрее своего Бога. Они сумели уцелеть в катаклизме и вывели своих людей. Так вот и началась человеческая история. Самое забавное, - профессор выдвинул челюсть и почесал бороду, - Что, как полагают атланты, генератор продолжает исправно функционировать и по сей день. В нем просто поменяли кое-какие детали, вот и все. – А детали, то есть, проигравших войну выбросили на помойку? – Что? – профессор удивленно поднял брови, - Они вовсе не считают, что проиграли войну. Они считают, что игра перешла на иной, более интересный уровень сложности. Ничего не закончилось, просто жить стало лучше, жить стало веселее. – Профессор усмехнулся, - Вы ведь тоже игрок, не так ли? – Никогда в жизни ни во что не играл. – Лукавите, Саша. Вы всю жизнь играете с вашей жизнью. И не только с вашей. Вы в намного большей степени атлант, чем я полагал вначале, - он помолчал, - И я думаю, они придут за вами.

Ближе к вечеру он пошел навестить место своей службы – понадобились кое-какие припасы.

Здесь ничего не изменилось, перевернутое кресло валялось на песке, дверь была закрыта, но не заперта. Он вошел внутрь. Уходя, он выключил генератор, водонагреватель и котел, но радиостанция тоже оказалась выключенной. А вот этого он уже не помнил. Однако, по инструкции, станцию следовало держать на приеме постоянно. Он подошел и щелкнул тумблером, в древнем корпусе медленно разгорелась покрытая пылью лампочка, но ничего не было слышно, кроме треска статических разрядов, никто не вызывал остров Рака. Он усмехнулся, отходя – пусть себе трещит.

Направляясь к кладовой, он бросил взгляд на кухонный стол, где стояла почти полная трехлитровая бутыль с самогоном, укупоренная пластиковой крышкой. Не то, чтобы он забыл про нее, конечно же, нет, он даже видел ее во сне. Но зримая ее предметность действовала компульсивно, мгновенно вызывая цепь ассоциаций и физиологическую реакцию, как порнографическая карточка на подростка. Сейчас он не испытывал похмельной потребности, но психологическая зависимость, она с вами всегда, она ваш лучший друг, она вас никогда не покинет.

Усмехаясь и прекрасно понимая, что с ним происходит, он взял стул и сел напротив бутыли, глядя в глубину прозрачной жидкости, как в магический кристалл. Сколько дней, месяцев, лет исчезло в этом кристалле. Сколько надежд, стихов, романов, смеха утонуло в нем. А он всегда здесь, всегда на месте, всегда ждет, он возникнет и на гималайской вершине и на дне морском – если сильно позовешь.