«Почему после всего этого ужаса я все-таки продолжал эксперименты? Вы — психиатр; я — психолог. Вы должны это отлично понимать… Мне было невероятно интересно! Казалось, я получил отмычку ко всем тем ксероксам книг, что доставались мне с таким трудом (в самиздате. — А.Д.). Мне как человеку инстинктивно сами эти «глюки» страшны невыразимо. Но как психологу они мне в то же время и в высшей степени интересны. Кислота — это ужас, но замешанный на высочайшем интеллектуальном кайфе… Я же работаю. Обыкновенно, мои попытки медитировать начинаются и заканчиваются тем, что у меня нет для этого ни места, ни времени: дома — семья, на работе — сотрудники; а кислота… это, кроме всего прочего, еще и очень простой способ попасть в тот самый, влекущий меня мир. Вы меня поймете».

Здесь, кроме чувства «новизны» переживаний, обнаруживается новый компонент — интеллектуальный интерес, потребность в расширении сферы познания. Очевидно, он настолько силен, что способен на некоторое время отодвинуть даже страх растворения, исчезновения собственного «Я» — составляющую тотального страха смерти.

По всей видимости, здесь вырисовывается новая черта метафизической потребности. Многие люди связывают свое желание принять очередную дозу наркотика с, «интеллектуальным», или «умственным», интересом. Можно говорить о том, что с помощью галлюциногенов человек удовлетворяет часть своей потребности в познании себя и мира, которую мы выше назвали потребностью в формировании «Я»-концепции.

Добывать сведения об окружающей реальности посредством галлюциногенов, согласитесь, трудно. Следовательно, речь должна идти о потребности в познании иного рода. Т. Лири в своих «проповедях» называл LSD не иначе как «обретенным «философским камнем» алхимиков».

О чем мечтали древние алхимики? В чем суть их кропотливой работы?

Они пытались отыскать в мире физическом, трехмерном, некое тайное, но подвластное «избранным» человеческим рукам средство, мгновенно открывающее доступ к предвечному. Именно так — мгновенно открывающее и, следовательно, мгновенно преображающее человеческую душу.

Какая же потребность руководила ими?

Не только из растений — из всей природы они хотели выделить «алкалоид». Найти квинтэссенцию — суть — божественного творения. Эта «квинтэссенция» должна была преобразить вещи, с которыми взаимодействовала, — она и была мечтой о «философском камне». Он должен был обладать способностью «трансмутации» не только металлов, но и человеческой души.

«Мастера… работали для единого испытания природы. Ибо, искусивши уже в высокой науке, не щадили ни прилежания, ни издержек, дабы избежать страдания во человеках… предстали бы оные целые в величии их».

Иоанн Исаак Голанд,

«Сочинение о философическом камне»

(цитируется по единственному русскому изданию

1787 года)

Золото материальное избавило бы человечество от бедности; «золото души», прекратив вечные страдания, сделало бы ее цельной.

Цельная душа — это душа не разделенная. Не разделенная на противоположности — на человеческое и божественное, на духовное и материальное; на душу и тело, на мужское и женское, на сознательное и бессознательное. «Золото души» алхимиков — это «самость» Карла Юнга.

Живя лишь в материальном мире вещей, человек теряет ощущение божественного смысла собственного существования, чувство духовной наполненности бытия. Эта потеря кажется материалисту ничтожной, но ее результатом становятся в конечном итоге насилие и наркотики.

Без трансцендентного измерения своей души человек одинок и потерян. Он жаждет целостности, он хочет преобразиться, Дабы в новом бытии своей «самости» обрести смысл — цельный смысл самого себя. Но человек слаб, и ежечасное познание трансцендентного внутри самого себя через пост, молитву и духовное трезвение представляется выше его сил. Он хочет, чтобы вожделенное преображение произошло здесь и сейчас, чтобы оно случилось мгновенно, как по волшебству. Человек не хочет достигать преображения, он желает, чтобы кто-то со стороны дал ему ощущение собственной цельности.

Поиск «философского камня» есть все то же желание мгновенного преображения своей природы с помощью посторонней силы — «волшебной палочки».

Причина широкой распространенности психостимуляторов, рассмотренная в предыдущей книге как потребность в новизне ощущений, — лишь эмоциональная составляющая давней нашей потребности в чудесном преображении своей жизни.

Потребность в галлюциногенах — это потребность в чуде.

Но что такое чудо? В жизни большинства из нас чудес не происходит. День за днем тянется череда обычного существования. Засасывает скука.

Человек постепенно приходит к выводу, что чудеса случаются в каком-то ином измерении, ином по отношению к его «Я», к его телесной оболочке. Это обозначает, что жизнь, исполненная ощущения неполноты и тревог, — жизнь, определяющаяся чувством онтологической неуверенности, — может преобразиться, найти бы только подходящее влияние из внешнего мира. Подобная мысль абсолютно естественна для цивилизации, выросшей на католических представлениях о Боге как внешней (по сути, колдовской — управляющей человеком) силе.

Но внешние силы для реального человека XX века — это силы отнюдь не божественные. Внешний мир материалиста ограничивается «объектами» — вещами, аппаратами, врачами или химическими веществами…

Заметим, что наш пациент-психолог не говорил о потребности в чуде. Он говорил лишь о том, что ему было «интересно»; но само выражение «интеллектуальный кайф» обнажает стародавнюю потребность в чуде, только выраженную языком человека конца XX столетия.

«Интеллектуальный кайф» — это чувство осуществления потребности в знании, которая является составляющей глубинной потребности в преображении самого себя.

Прием галлюциногена для пациента-психолога — это попытка с помощью нового знания (нового эмпирического опыта) достичь цельности своего чувства «Я», с помощью магического химического вещества — волшебной палочки.

В эпоху Просвещения, несомненно, само это слово являлось для массового сознания понятием основополагающим. Постепенно, по мере своего укоренения в жизнь, оно подменяло собой религиозное понятие преображения. Французский философ Рене Декарт первым в истории объявил логический разум священным и самодостаточным началом.

Учение Декарта способствовало отчуждению человеческого ума как мыслящей субстанции от любой зависимости. Декарт отделял категорию ума не только от Бога, но даже от естественной связи с телом — гарантом жизнедеятельности человека.

Человеческий разум, по Декарту, абсолютен. Не апеллируя ни к Богу, ни к каким бы то ни было авторитетам, он способен изнутри самого себя извлечь весь полный и окончательный свод знания, разделенного на ряд ясных и простых истин, прирожденных разуму априорно (как сказали бы сейчас — генетически) и постигаемых простым актом интуиции.

«Простое рассуждение здравомыслящего человека имеет больше ценности, чем все, усвоенное из книг и школ, так как основывается на непосредственной уверенности интуиции… которая не может обмануть».

Рене Декарт

Откуда берет свое происхождение сама интуиция, философа почему-то не интересовало…

Он объявил тем не менее, что накопление знаний является единственной «пищей», которой человек имеет право «кормить разум». Кормление и стало единственной задачей просвещения.

Возникший культ разума оказал огромное воздействие не только на прижизненное Декарту XVIII столетие. Новая «религия» создала такие понятия, как «наука» и «прогресс». Следующие поколения принимали эти слова как данность, не задумываясь об их смысле.