Все, что нас окружает, создавалось не плавно и постепенно. История и культура, как и человеческое мышление, изменялись рывками, о которых мы упоминали в первой беседе. Прорывы в течении мысли создавали «скачки» исторического процесса.

Два главных рывка привели в небо — сделали нас способны­ми летать. Первым было открытие Леонардо да Винчи, великого итальянца, жившего в XV веке и научившегося сочетать научный и художественный подходы при решении самых разных проблем. Он во многом ошибался, но ошибки его чаще всего касались окончательного, теоретического понимания явлений или пред­метов, а не его смелых идей.

В целом его представление о процессе полета носило неверный характер. Но вместе с тем как книга Мальтуса послужила толч­ком для Дарвина, так и выдвинутые Леонардо идеи относитель­но природы полета подтолкнули братьев Райт, которые изобрели пропеллер.

Внимательно изучая птиц, Леонардо анализировал, как они устроены. И Джорджо Вазари писал, что однажды мысль, «которая пришла к нему, как легкий ветерок», помогла ему понять: птицы могут летать не просто за счет взмахов крыльев, а потому, что они используют восходящие потоки воздуха. «Птицы, поднимающие­ся вверх по спирали, — писал Леонардо, — держат крылья очень высоко, так, что клинообразный ветровой поток помогает им вознестись». В результате он сконструировал серию летательных аппаратов. Один из них напоминал вертолет с гигантским архи­медовым винтом радиусом примерно четыре с половиной метра. Леонардо писал: «Думаю, если этот аппарат снабдить достаточно крепким вертикальным пропеллером, скажем, из прочного на­крахмаленного холста, сильно его раскрутить, то он сможет под­няться высоко вверх». Леонардо как будто уловил сходство двух различных вещей: он обнаружил связь между свойствами архиме­дова винта и принципами воздухоплавания. «Если придать винту форму пропеллера, — думал гений, — тот сможет удерживаться в воздухе, словно шуруп в доске, хотя и не столь надежно».

Форма разработанного Леонардо пропеллера требовала слиш­ком много мышечных усилий, чтобы человек мог оторваться от земли. Для полета крупногабаритных аппаратов требовались зна­чительно более мощные источники энергии, и только с появле­нием двигателей внутреннего сгорания братья Уилбер и Орвилл Райт смогли решить возникшую во времена Леонардо проблему летательных аппаратов тяжелее воздуха.

Кстати говоря, и к братьям Райт это решение тоже пришло внезапно. Но что-то еще, кроме внезапности озарения, всегда присутствует в механизмах, делающих жизнь осмысленной. На­верное, кто-то из читателей уже давно задумался и хочет спро­сить: почему наши беседы о гениальности больше похожи на лекции, а не на воображаемые спектакли в театре наших соб­ственных фантазий, почему нам предлагают мало упражнений, ставших привычными для слушателей радиопередачи «Серебря­ные нити»?

Это происходит вот почему: для того чтобы человек имел право начать учиться взрывному мышлению, внезапным озарениям, он сначала должен научиться долго и тщательно думать над про­блемой — концентрировать на ней свое внимание. Примерно так происходило с Дарвином и Леонардо, примерно так же это про­исходило и с братьями Райт.

Прорыв к уровню смыслов бытия требует концентрации вни­мания.

Братья Райт никогда бы не подняли летательный аппарат в воздух, если бы другой человек в конце XIX века не доходил до болезненных расстройств психики, пытаясь изобрести электро­двигатель на переменном токе.

Гениальный физик и изобретатель Никола Тесла в 1882 году действительно доходил до болезненного состояния: по несколько суток он не спал и не отдыхал, беспрестанно работая, пульс его достигал 250 ударов в минуту, тело начинало подергиваться. Вот как он сам описывал историю своего двигателя на переменном токе: «Я слышал тиканье часов в трех комнатах от меня. Призем­ление мухи глухим стуком отдавалось в моих ушах, проносящийся вдали экипаж сотрясал все тело. Чтобы хоть немножко отдохнуть, мне приходилось подкладывать под ножки кровати резину. Сол­нечные лучи так давили на мой мозг, что я едва не терял сознание. В темноте я стал обладать чувствительностью летучей мыши и мог определить местонахождение предмета при помощи особого по­калывания во лбу». Врачи отказывались ему помогать: «Болезнь серьезная, медицине неизвестная и явно неизлечимая» — так ска­зал Тесле один из них.

В этот момент молодой серб выступил против единого мнения маститых специалистов всего мира, уверенных, что переменный ток никогда не сможет быть использован в промышленности.

Теслу, находившегося на грани жизни и смерти, попытался спа­сти друг, заядлый спортсмен Жигетти. Он начал таскать ученого на прогулки и заставлял делать физические упражнения. И вот однажды, во время одного из выходов в парк, Тесла начал читать отры­вок из поэмы «Фауст» гениального Гете. Едва он произнес послед­нюю строку, его осенило. Схватив палку, серб принялся чертить на песке наброски схем. Это и было решение задачи двигателя на переменном токе, принесшее Тесле пять лет спустя мировую сла­ву — и, кстати говоря, здоровье и долголетие пришли вместе с ней.

Вот что гений вспоминал позднее: «Пигмалион, видя оживаю­щую статую, не мог бы быть потрясен сильнее меня. Я бы отдал тысячу тайн природы за одно это открытие, которое мне удалось вырвать у нее с риском для жизни. Менее чем за два месяца я соз­дал практически все виды моторов и все модификации систем, которые теперь ассоциируются с моим именем. Это было состоя­ние счастья, такого полного, какого я не знал больше никогда в жизни. Мысли шли нескончаемым потоком, как будто ко мне в голову прорвался неведомый их источник, и единственной труд­ностью было их как-то зафиксировать».

Именно так было сделано открытие, приведшее к всеобщей электрификации. Если бы Тесла не открыл переменный ток, мы бы использовали постоянный, а его на большие расстояния пере­давать нельзя. Люди были бы вынуждены ставить электростанции не только возле каждого завода, но и у каждого большого здания, в небе над большими городами торчали бы тысячи труб малень­ких теплостанций. Никаких единых энергетических систем, ко­нечно, не было бы и в помине.

Впрочем, зачем об этом рассуждать? Случаен ли опыт Николы Теслы, случайны ли те ощущения, которые он испытывал? Да­вайте задумаемся об этом.

Первое, что испытывал Тесла, — это колоссальное напряжение исследователя. Вся его жизнь была посвящена тому, чтобы узнать эту одну-единственную тайну матушки-природы. Однако когда человек с таким невероятно напряженным интересом (а как это чувство можно еще назвать?) пытается решить ту или иную про­блему, то результатом этой мучительной и болезненной попытки является «прорыв», сопровождающийся ощущением счастья, пол­нее которого, как писал сам Никола, человек не может испытать в своей жизни. Прорыв создается стремлением перейти от состоя­ния непонимания и неуверенности к... счастью. Напряженный до болезненности интерес к проблеме приводил к «вырыванию» тайн у природы. Именно этот интерес — затраченные на разгадку или на выполнение задачи усилия души — является главным се­кретом и Николы Теслы, и Дарвина, и даже Наполеона.

Кстати, о Наполеоне. Попробуйте представить себе китайскую деревню 120 лет тому назад. Жители деревни Шаошань понятия не имеют о европейском летоисчислении и живут так же, как и 100 лет назад. Обычной пищей крестьян является сваренная на воде рисовая каша, а по праздникам они пьют отвратительную на вкус европейца водку ханжу. Они одеваются в отрепья, спят всей семьей на земляном полу или на согревающемся от очага глино­битном помосте. В годы неурожая для них привычно продавать своих детей. Когда голодно, десятилетний ребенок обходится по­купателю в несколько монет. В деревне три-четыре барака, хлев и... жители, покорные судьбе. Здесь ничего не меняется веками, даже в чуть более богатых домах. Представьте себе: в одном из та­ких домов на глиняном полу долговязый мальчишка замусоливает до дыр переведенную на китайский биографию Наполеона и меч­тает о великой славе. Подростка зовут Жунь Джи. В 14 лет он по­лучил свое второе имя Цзэдун. Когда он станет великим кормчим Мао, он скажет о себе: «Всю мою жизнь сформировала эта книжка и мой интерес к Наполеону».