Вот что видел собственными глазами Уткин. Он раненый лежал тут же, но уже под конвоем.

Наши поиски продолжались и в следующие дни, хотя альпинисты говорили, что это уже не нужно, что теперь слово за ними, что скоро они доберутся до пещеры, и все будет ясно.

Они деятельно готовились к штурму.

План альпинистов был такой: по одной неширокой щели (как они говорили кулуару) добраться до гребня хребтика, затем пройти по хребтику так, чтобы очутиться над балконом и уже оттуда на тросе спуститься на него. Но для этого нужно было сделать много скальной работы. И они день за днем прокладывали дорогу по щели до гребня. Это так говорится – дорога. На самом деле в маленькой щелке, под огромным углом поднимавшейся к гребню, расчищались маленькие выступы, на которые можно поставить ногу, в трещины забивались скальные крючья, за которые можно держаться рукой, укреплялась веревка, страхующая альпиниста… .

Шесть дней шла эта работа. Наконец, седьмого августа на гребень удалось доставить маленькую лебедку и моток троса. В этот же день четыре скалолаза двинулись по гребню, состоящему, по существу, из одних "жандармов". Целый день мы в бинокль следили, как эта четверка шаг за шагом, то прилипая к скалам, то прыгая, то выбивая в камне упоры для рук и ног, двигалась по этой каменной пиле. К вечеру того же дня они оказались на гребне, как раз над балконом. Но наступившая темнота задержала спуск. Уже в сумерках они просигналили нам вниз фонариком, что будут ночевать на гребне. Каково это ночевать на гребне хребта на Памире, который обвевается всеми ветрами, готовыми не только что заморозить, а сдуть человека вниз. Нам внизу не хотелось об этом и думать.

Вечером во время ужина рядом со мной сидел Сатанда, он не столько ел, сколько смотрел на гребень. По-видимому, и у него и у меня были одинаковые мысли о том, кто же будет виноват, если случится несчастье. Кто будет виноват, если кто-то сорвется с гребня? Я ли, затеявший всю эту историю с поисками? Уткин ли, или Сатанда, указавший нам эту пещеру?

В ночной темноте мы еще долго сидели, всматриваясь во мрак, туда, где был гребень, туда, откуда мог появиться какой-либо сигнал.

Шла ночь, но спать не хотелось. Часа через два после заката с той стороны со склона донесся грохот падающих камней, но что падало, почему, этого мы не могли знать до утра.

– Боже мой! Боже мой! Только бы благополучно! – сказал Аркадий, вставая.

Утром, когда взошедшее солнце обогрело окоченевшие тела альпинистов, они неожиданно быстро установили лебедку, и мы увидели, как с гребня, раскачиваясь на тросе, на выступ спустилась первая фигура.

За первой фигурой спустилась вторая, затем третий альпинист, дойдя примерно до полпути к балкону, закрепился на небольшом выступе скалы. К этому альпинисту была спущена лебедка, и к нему же спустился последний скалолаз, бывший на гребне. Затем они вместе спустили лебедку, а потом спустились и сами. В общем, не успели мы позавтракать и добраться до подножья склона, как с выступа уже спустился трос, приглашая нас подняться туда, наверх,

Подъем на высоту с помощью троса не требовал ни большого труда, ни времени.

За мной, бормоча "идиотство", поднялся Рыбников, вслед за ним с громкими воплями "Вира! Вира! Сакраменто!" поехал вверх Вася. Кира, когда ее поднимали, кричала: "Осторожно! Вы всю меня обдерете и измажете о камни!" А Аркадий во время подъема бился на тросе как пойманная рыба на леске.

На небольшом выступе в стене темнел вход в пещеру и рядом из скалы сочился небольшой источник, воды которого сразу терялись в камнях. Никакого озерка, никаких фигур, никаких приношений богам, никакого пламени… Обсидиана тоже не было, окружающие скалы были однообразно серы, ведь склон горы, выступ на ней и стена, в которой была пещера, были из однородного известняка. И все стенки пещеры, как мы установили тотчас, уходившей в глубину горы почти на сто метров, также были из сплошного известняка.

Осмотрев это, мы все были сбиты с толку. Неужели то, что было перед нами и есть реальная основа легенды о капище?

Было ясно, что с определенных участков гребня этот карман можно видеть. Мог ли Смуров из-за утомления и специфичности освещения увидеть то, о чем он рассказывал, но чего мы не видели, т. е. фигуры идолов и красную стекловидную породу, главное, водоем и язык пламени?

Начальник скалолазов, мастер спорта Виктор Устинов утверждал, что вчера с гребня, когда они смотрели сюда, в разные часы дня, в разных условиях освещения цвет скал внутри в тенях казался временами фиолетовым, даже красноватым и что боковые стенки входа в пещеру порой напоминали какую-то фигуру.

Только Аркадий в восторге рассматривал стенки пещеры, расписанные примитивными, но чрезвычайно живыми рисунками, изображавшими диких зверей и сцены охоты.

Вот, упершись рыло в рыло, стоят два кабана и клыки выпирают у них из нижней челюсти, вот могучие яки, которых так легко отличить по мохнатым хвостам, мощным рогам и длинной шерсти. Вот человек вонзает длинное копье в брюхо приподнимающегося на задние лапы медведя. Вот целая стая стрел летит в кииков. А вот еще старый знакомый – полосатая, растянутая в прыжке, кошка несомненный тигр.

– Аркадий, – сказал я, – слушайте, чьи это рисунки? Какого времени?

– Несомненно, первобытного человека, неолит! Несомненно, по целому ряду признаков их возраст не менее шести – восьми тысяч лет. А может быть, они и более поздние.

– Не может быть! – сказал я. – Смотрите-ка, что нарисовано – тигр, кабан, страус – животные, живущие сейчас в низинах, животные, живущие в теплом климате. Откуда они могли взяться в высокогорьях Памира, чтобы послужить моделью для рисунков первобытного человека. Это немыслимо! Здесь на таких высотах не могли быть эти животные!

– А может, и могли! – закричал Аркадий. – Здесь, на Памире, встречаются странные вещи. Возьмите Кзыл-Рабат, высокогорье, холодная пустыня, ближайшее дерево за двести километров, а вот могилы, где похоронены люди, жившие здесь две тысячи лет назад, обложены деревом. А становища первобытного человека в долине реки Маркан-су, где жили люди семь тысяч лет назад, которые в кострах жгли дерево и даже очаги не огораживали. А ведь сейчас в Маркан-су дуют ежедневно такие ветры, что жизнь человека там немыслима. Нет, на Памире происходят сильнейшие смены климата. И я верю, что еще четыре – пять тысяч лет назад здесь мог жить кабан и страус и охотящийся за ними тигр. Горы растут и сейчас у нас на глазах.

Я слушал Аристова, глядя на сухую, почти лишенную растительности долину Курумды, и мне начинало казаться, что я вижу ее несколько тысяч лет назад, когда по ее дну бежала веселая речка, окруженная кустами и рощами. Тогда в тростниках хрустели камышом кабаны, а по сухим степным склонам паслись куланы и не тоскливый вой ветра, а веселый шум листвы раздавался вдоль по долине. Я думал о том, как здесь было тепло и оживленно, когда из этой пещеры с луком и копьем выходил автор этих настенных рисунков и по крутой тропе спускался в долину на охоту.

Но сейчас вместо всей этой яркой и живой картины я видел холодные скалы, тишину, безжизненность.

Растерянные спускались мы в лагерь. Не было между нами согласия.

То мы нашли или не то?

В лагере у нас царило оживление, он превратился в целый городок, к палаткам альпинистов прибавились палатки пограничников.

Погранвласти прислали нам целую группу на помощь, они тоже интересовались результатами наших поисков.

Тотчас по приезде я должен был констатировать, что железная пограничная суровость при одном появлении Киры растаяла как масло на сковородке.

Командовавшего этой группой лейтенанта Николаева, крайне аккуратного человека и, видимо, очень дисциплинированного, многое удивляло в нашей экспедиции. В день приезда он смотрел только на Киру и Диму. Почему он смотрел на Киру – не трудно догадаться, но Дима, наверное, поразил этого аккуратного человека своеобразием своего костюма.