Белка вскочила.

  - Чего там? - воскликнула она.

  - Да ничего, - сказал Муравей. - В этом-то все и дело.

  Белка огляделась и увидела, что лес исчез. Небо над ней исчезло. И земля под ней исчезла. Она принюхалась, но запахи тоже исчезли; прислушалась, но ничего не услышала. Ветра не было, волн на реке не было, ветки не трещали.

  - Что происходит? - закричала она. Но и Муравей уже тоже исчез.

  - Муравей! Муравей! - заголосила Белка. Ответа не было, и, крикнув еще раз, она не услышала своего голоса. А потом и ее собственные пальцы и хвост на глазах у нее сделались невидимыми.

  "О, - подумала она, - я... - И тут ее собственные мысли тоже исчезли.

  Больше не было ничего. Ничего.

  Очень постепенно и, может быть, только по прошествии долгого времени, а может, и совершенно внезапно, послышался шорох, еще почти едва различимый.

Это была травинка - она распрямлялась, возникши из ничего. Немного погодя появился лютик, и запахло ивовой корой.

  "... здесь... - подумала Белка. Перед ней возник волосок, а там

постепенно нарисовался и весь хвост.

  - Ну, наконец-то, - вздохнула она.

  Немного погодя мир снова был в полном порядке, и они с Муравьем сидели рядышком и болтали.

  - Это была передислокация, - объявил Муравей.

  Белка никогда не слыхала ни о каких передислокациях.

  - Это катастрофа такая, - пояснил Муравей. - Очень редко случается, - значительно прибавил он. - Все передислоцируется куда-то в никуда. А потом, потихонечку - обратно.

  В тот вечер Муравей показал Белке книжку с картинками. Большинство

страниц были вырваны, или их там попросту никогда не было. И когда Белка перевернула последнюю страницу, книга рассыпалась по листочку. Муравей сдул ее со стола, и листочки, кружась в воздухе, полетели на землю.

  - Это просто чудо еще, что мы тут сидим, - сказал Муравей. - Но само по себе это, в сущности, совершенно обыкновенное дело.

  Белка к тому времени уже проголодалась, и ее больше интересовало, не найдется ли у Муравья чего-нибудь, чтобы заморить червячка. Хотя бы какого-нибудь завалященького букового орешка.

ОДНАЖДЫ УТРОМ Белка села за стол и решила написать письмо Муравью. Но ей никак не удавалось выразить словами то, что она чувствовала.

  Привет, Муравей!

  начала она. Но это было совсем не то. Она бросила письмо на пол и

начала снова.

  Дорогой Муравей!

  написала она. Но это было еще хуже.

  Следующее письмо начиналось так:

  Здорово, Муравей!

  Следующее:

  Муравей!

  И затем:

  Муравей...

  И потом:

  О Муравей...

  И:

  Любезный Муравей,

  И:

  Глубокоуважаемый Муравей...

  За этим занятием она провела все утро, и вздохи ее становились все тяжелее и тяжелее. Должно было быть особенное начало, только для Муравья.

Это она знала точно. Но найти такое начало ей не удавалось.

  Стопка писем на полу все росла.

  В конце концов Белка встала, пробралась через письма и распахнула дверь, чтобы сесть и подумать на большой ветке возле своего домика.

  Но стоило ей выйти из дому, как в комнату ворвался ветер, подхватил письма, и бумажная буря помчалась в сторону Муравья.

  Был чудесный день, и Муравей как раз сидел на солнышке перед домом, размышляя о дальних странах.

  Внезапно его осыпало ворохом белкиных писем. Они облепили его с головы до ног. Не без труда выбрался он из огромной бумажной кучи и принялся читать.

  И только поздно вечером, при лунном свете, прочел последнее.

  Некоторое время он сидел неподвижно, уставившись на темные заросли.

  Потом сложил письма в аккуратную стопку, так, что она достигла конька крыши, выбрался через чердак наружу, улегся на письма, накрылся вместо одеяла письмом, начинавшимся "Дорогой Муравей", и уснул.

  Светила луна, и письма шуршали, когда Муравей ворочался с боку на бок.

Тогда он согласно кивал головой и бормотал сквозь сон: "Муравей, это я".

ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ Муравей и Белка сидели рядышком на ветке перед Белкиной дверью.

  Светила луна, и они лакомились медом и сладкими буковыми орешками.

  Довольно долго они предавались этому занятию в молчании. Потом Муравей спросил:

  - А ты вообще никогда от меня не устаешь, а, Белка?

  - Я? - переспросила Белка. - Да нет.

  Муравей помолчал и продолжил:

  - Но ведь может такое случиться?

  - Нет, - возразила Белка. - Такого случиться не может. Ну, скажи на милость, как это я вдруг от тебя могу устать?

  - Да очень просто, - сказал Муравей. - Устать можно от чего угодно. Вот ты же иногда устаешь от буковых орешков?

  - От буковых орешков... - проговорила Белка. Она глубоко задумалась, но так и не смогла припомнить, чтобы ей когда-либо случилось устать от буковых орешков. "Хотя все может быть", - подумала она.

  - Но от тебя - ни в жизнь! - сказала она.

  - О, - только и вымолвил Муравей.

  Наступило долгое молчание. Нежные облачка осторожно выпутывались из кустов и медленно плыли по лесу, запутываясь в деревьях.

  - А я порой сам от себя устаю, - наконец нарушил молчание Муравей. – А ты что ли нет?

  - Ну и от чего ты устаешь-то? - полюбопытствовала Белка.

  - И сам не знаю, - сказал Муравей. - Так, устаю, и все. В общем смысле.

  О таких вещах Белке еще слыхивать не приходилось. Она поскребла за ухом и задумалась о самой себе. И вот, посидев таким образом часок-другой в глубокой задумчивости, она, к своему удивлению, тоже ощутила усталость от самой себя. Чувство было довольно необычное.

  - Да, - сказала она. - Вот теперь и я от самой себя устала.

  Муравей кивнул.

  Был теплый вечер. Где-то вдали с ветвей ухала Сова, а высоко в небе висела Луна, большая и круглая.

  Муравей и Белка молчали и отдыхали от самих себя. Время от времени они вздыхали, хмурили лбы и отправляли в рот парочку буковых орешков и ложку-другую меду.

  И только поздно ночью, когда луна уже почти зашла, они полностью

восстановили свои силы и уснули без задних ног.

ОДНАЖДЫ УТРОМ Белка проснулась и увидела, что все куда-то пропали.

  Белка помчалась по лесу с криком: "Вы где? "

  Но ответа не было, и вообще никого нигде не было. Она заглянула в домик Муравья - пусто. Постучалась к Жуку - тишина. Пошлепала ладошкой по воде в реке: никто не высунул голову ей навстречу. И никто больше не распевал на деревьях, и никто не шуршал в траве, и никто не пролетал мимо. Белка все обыскала. "Может, тут за травинкой кто сидит, - думала она, шаря в траве.

 - Или нет, вон там за буком они притаились. Неужто их в самом деле будет не найти? " - думала она мрачно.

  К полудню она решила написать письмо.

  Всем.

  Вы где?

  Давайте возвращайтесь.

  Белка.

  Но стояло полное безветрие, и письма ей отправить не удалось. Белка ужасно огорчилась. Она думала о Слоне, о Карпе, о Сверчке, о Воробье и прежде всего - о Муравье. "Муравей, - повторяла она, - Муравей... "

  "Ну должны же они где-нибудь быть", - думала она. И в тот же момент почувствовала, что вовсе уже не так уверена, что кто-то где-то должен быть.

Может, и вовсе нигде.

  Она попыталась сообразить, что это могло означать, но в голове у нее стоял гул и грохот, и она опустилась в траву, привалившись к буку в самой чащобе леса.

  Она представила, что отныне ей придется разговаривать с самой собой. "О чем вот только? " - думала она. Придумать ей ничего не удалось, и она испугалась, что сама с собой она сможет только молчать.

  И те редкие подарки, которые ей еще предстоит получать, она будет

дарить самой себе.

  Солнце светило ей в лицо. "Ну хоть солнце никуда не делось", - подумала она мрачно. И в этот момент солнце скрылось, и вокруг нее сгустился туман.