Широка была здесь река, острова и островки мал мала меньше разлеглись по течению эдакой флотилией. Самый большой, с важной растительностью, назывался Тавань. И утром, когда лагерь стал просыпаться, когда стали снимать шатры и палатки и впрягать только что стреноженных лошадей, готовясь к долгой и трудной переправе, государыня с императором и со свитой уселись в вызолоченную шлюпку, и гребцы налегли на весла.

Река степенно текла в зеленых берегах. Она была живая: утки, цапли, лебеди и другие водоплавающие птицы шныряли в прибрежных зарослях, лодочками качались на волнах, влекомые течением, либо на упругих крыльях проносились над головами.

— Какая здесь охота! — восхитился принц де Линь.

— Да уж. А в плавнях — кабаны, — подтвердил Потемкин. — Да и рыбакам раздолье.

Словно бы желая подтвердить эти слова, большая рыба, блеснув на солнце чешуей, выпрыгнула из воды почти у самого борта лодки.

— Какое богатство жизни! — проговорил император, оглядываясь вокруг. — Это поистине заповедные края. И какая живописность.

Государыня была довольна. В отдалении на воде колыхалась армада судов и плотов. Карета ее величества высилась на одном из них, как большой дом на колесах.

— Хотелось бы погулять по этому острову, — сказала Екатерина, когда шлюпка поравнялась с его оконечностью. — Он, верно, необитаем.

— Как знать, матушка-государыня, — недовольно сморщился Потемкин, — людей-то там нет, но зверье может быть. Сказывали мне, что кабаны на сих островах устраивают свои лежки, еще когда Днепр окован льдом. Лучше объехать его для обозрения.

Так и сделали. Меж тем на противоположном берегу табунился народ, несомненно в ожидании.

— Кто там, князь? — с некоторым сомнением в голосе вопросила Екатерина.

Потемкин уверенно отвечал:

— Должно быть, правитель Таврической области Каховский со своими чиновниками да ногайскими тайшами. Встречают.

— Ну ты и шустр, князь, — удовлетворенно протянула Екатерина. — И успели ведь прознать!

— А как же! Праздник величайший есть явление государыни, и все народы текут ему навстречу, — самодовольно отвечал Потемкин. — Мне же надлежит быть распорядительным и все предусмотреть.

В самом деле, повторилось обычное: едва шлюпка пристала к берегу, как тотчас загремела музыка, воздух сотрясали пушечные выстрелы и приветственные клики.

Василий Каховский, действительный статский советник, склонился пред государыней и подошел к ручке. За ним представлялись чиновники. И последним — Махмут-бей, предводитель ногайцев. Его конная орда гарцевала на берегу, готовясь продефилировать перед высокими особами.

Они представляли собою живописное зрелище: в национальных одеждах, с копьями и луками; сбруя многих была украшена серебряными бляхами.

— Господин Каховский, что вы скажете о сих азиатцах? — обратилась Екатерина к правителю Таврической области, не очень доброжелательно косясь на полудиких всадников с раскосыми глазами и выдающимися скулами на полудиких же коньках.

— Если позволите, ваше императорское величество, — отвечал Каховский, краснея от волнения, а может, и от предварительного укрепительного возлияния, — сии ногайцы есть потомки монголов Чингисхана, задержавшихся в сей степи. Их предводителем был внук Чингисхана именем Ногай, весьма воинственный и кровожадный. Таковые качества унаследовало и это племя. Однако же оно добровольно покорилось скипетру вашего императорского величества. В случае открытия военных действий они могут составить вспомогательное войско.

— Беспременно переметнутся к единоверным туркам, — убежденно сказала Екатерина. — Нет, на них полагаться не станем. Пусть себе пасутся в сей степи.

— Однако они полны желания показать вам свое искусство, — объявил Каховский.

Екатерина согласилась. Дождались кареты, забрались в нее, в это казавшееся надежным убежище средь необозримой степи, в этот удобный дом на колесах, и почувствовали некое облегчение. Вскоре к ним мало-помалу стали присоединяться и остальные.

Тронулись не торопясь. Обочь скакали конные гвардейцы, и в некотором отдалении от них — ногайцы. Вот они с гиком и гортанными выкриками погнали коней в степь и растворились в жаркой дымке.

— Слава Богу, — сказал Сегюр, — что-то не нравятся мне эти азиаты. Ваши азиаты, — поправился он.

— Я охотно преподнесла бы их вам, граф, ибо люблю делать подарки. Но вы же этот подарок не примете.

— Щедрость ваша безмерна, — поклонился Сегюр, — но я просто не готов его принять, этот поистине царский подарок.

— Глядите, граф, они возвращаются. Берите же их, берите, — насмешливо проговорила Екатерина.

Из пыльного марева возникли фигурки мчавшихся наперерез кортежу всадников. Они неслись прямо на карету с гортанными криками и завываниями, держа наперевес копья. Казалось, они атакуют…

Император как завороженный не отрывал глаз от скачущей орды. Он был приметно бледен. Насмешливый Сегюр тоже закаменел. Одна Екатерина не потеряла самообладания. Не потеряла она его и тогда, когда всадники, приблизившись почти вплотную, выпустили тучу стрел из нацеленных поверх кареты луков.

Один Потемкин, казалось, испытывал удовольствие. Все это было придумано им и свершалось по его воле и плану. Исполнители не отклонялись.

Екатерина стала его разоблачать:

— Признайся, князь, это тоже твои сюрпризы. Эдак ты напугаешь наших гостей.

— Виноват, матушка. Однако прошу согласиться: зрелище весьма эффектное. Ничего подобного никому из вас, господа, более не придется испытать. Полагаю, я доставил вам память на всю жизнь.

— Да уж, князь, — согласился Иосиф, — это было эффектно, чересчур эффектно. Однако отчего бы вам не предупредить нас заранее?

— Ах, ваше величество, ежели я предупредил бы вас, то весь эффект пропал бы.

— и все-таки, князь, ты о своих сюрпризах наперед нам говори, — недовольно отнеслась Екатерина. — Мы тут все люди без привычки, таковые зрелища нам в полную диковину.

И снова окрест, сколько хватал глаз, лежала все еще зеленая, наполненная вешними соками степь. Неширокая, худо наезженная дорога вела к югу по примятым, измочаленным травам. Рощицы да одинокие курганы вставали по сторонам. Случалось, и хутор забелеет вдали под камышовой крышей, похожей на нахлобученную мохнатую шапку-кучму.

— Что за люди обосновались вдали от дорог? — поинтересовалась Екатерина. — Ты должен знать, князь.

Потемкин хмыкнул:

— Как не знать. То беглый народ. От лютости помещиков.

— Как это — беглый?! — вскинулась государыня. — Отчего же им дозволяют здесь селиться, а не возвращают господам?

— Оттого, что насельники тут надобны, — задиристо отвечал Потемкин. — Коли человек нашел в себе силы бежать за тридевять земель да обосноваться, пустить корни, завести хозяйство, стало быть, это человек стоящий и трогать его грех. Пусть обсеменяет сию землю, да пусть она приносит ему плоды. Он стал мирным землепашцем и тем искупил свои грехи. Господь таких благословляет.

— Странно ты рассуждаешь, князь, — не унималась Екатерина. — Есть законы, есть установления, указы о возвращении беглых хозяевам, ибо они есть их полная собственность. А коли все станут бежать? Ты по-прежнему будешь им покровительствовать?

— Все не станут, матушка-государыня, такого быть не может. Эвон быки покорно сносят свое ярмо и не дерзают его сбросить. А я вот что скажу: Господь всегда простирал свою длань над теми, кто спасался в пустыне. Эти тож спасаются, стало быть, они угодны Господу. Угодники они.

— Ты еще скажи — святые. Нет, князь, я велю Каховскому сыскать о каждом да, коли обнаружатся беглые холопы, заковав в железы, возвратить их.

— Тут и законные колонисты есть, матушка, — не сдавался Потемкин. — А потом, казне расход: сколь воинских команд надобно, чтобы водворять беглых-то по местам. Должен признаться: я Каховскому приказал не дознаваться да не трогать. Неужли повеление мое отменено будет?

Екатерина замялась. С одной стороны, Потемкину была дана полная власть в этих краях, и у нее и в мыслях не было как-то ограничивать ее, тем паче что он этой властью распоряжался во благо. С другой же — нарушение священных прав помещика, что она, первая помещица, допустить никак не могла.