Возвращение Фредерика на плантацию Олдов было настоящим событием для всех рабов. Малыши взирали на него круглыми от любопытства глазами, старики рассказывали ему о его бабке. Оказалось, что некоторые знали и его мать, другие вспоминали, как они с Фредом ели из одной кормушки под неусыпным надзором «тетки Кэти». Фредерик пришел как раз на рождество, и они могли угощать его вволю. Он видел выражение их лиц, ощущал их теплоту и радость. Впервые он заметил, что ему улыбнулась девушка. Хорошо жить на свете!

Ранним утром 1 января он отправился из Сент-Микэлса на плантацию Фрилэндов. Фредерику выдали новую одежду: брюки, куртку из реденького домотканого холста и даже пару тяжелых башмаков. Капитану Олду вовсе не хотелось, чтобы его раб, представ перед «аристократами» в неприглядном виде, опозорил своего владельца. Фрилэнды не были богаты, однако они принадлежали к числу первых семейств Мэриленда.

Фредерик знал, что жизнь его станет теперь легче.

Однако, бодро шагая в это утро по дороге, он спешил вовсе не потому, что думал найти в поместье Фриландов более зеленую траву и более тенистые деревья. Он шел и посвистывал, но вовсе не потому, что будет спать на кровати, а не на полу, и не потому, что пища его станет вкуснее и обильнее. Может быть, ему даже выдадут рубашку. Не в этом суть. Пара сильных коричневых ног несла его на плантацию Фрилэндов, но мыслями и душой Фредерик уносился гораздо дальше.

Обувь свою он держал в руке. Еще, может быть, понадобятся эти добротные, крепкие башмаки! Они помогут ему идти по острым камням, болотам, полям, пробираться сквозь колючие заросли. «Натрешь подошвы перцем, и собаки не найдут твой след!» Фредерик с удовольствием взбивал босыми ногами мягкий сухой песок. Он шагал энергично, оставляя глубокие следы на земле.

Ему встретился старик на возу, запряженном мулом.

— Куда идешь, паренек? — спросил старик.

— Ухожу я в далекий путь! — это прозвучало как песня.

Старик пристально всмотрелся в лицо Фредерика. Почти уже слепой, он знал, что дни его сочтены. Но ему хотелось увидеть лицо человека, произнесшего такие слова.

— Что ты сказал, паренек? — настойчиво переспросил он.

— Хозяин посылает меня на плантацию мистера Фрилэнда, — пояснил Фредерик.

— О! — старик ждал, что он скажет дальше.

Фредерик понизил голос, хотя вокруг не было ни души.

— А плантация у самого залива.

Старик дышал со свистом; казалось, воздух проходит сквозь сухой тростник.

— Благослови тебя бог! — И он двинулся дальше, погоняя своего мула.

Несколько часов спустя Эмилия обогнала того же самого старика. Она вызвалась съездить в город и сделать некоторые покупки для дома. Когда Коуви огрызнулся: все мужчины заняты, — она бодро заявила, что умеет править сама.

— Я ведь всегда покупала для Тома все, что нужно было, — напомнила Эмилия.

Коуви нахмурился. Он не любил упрямых и самостоятельных женщин.

Эмилия уговаривала сестру тоже прокатиться: прогулка будет на пользу. Но бедняжка Люси только сжалась еще больше и отрицательно покачала головой.

Дело в том, что Эмилия надеялась получить письмо на городской почте. А кроме того, ей надо было отправить свое письмо. Она опять написала двоюродному брату Тома, Джеку, жившему в Вашингтоне.

Том страшно скучал по Джеку, когда тот уехал из дома. В юности они вместе стреляли белок и кроликов, но Джек так и не пристрастился к землепашеству. Он всегда был немного шалым парнем. Джек и Тома уговаривал бросить ферму, покинуть горы. Но Том упорно стоял на своем — и вот он в могиле. Эмилии говорили, что она должна смириться, такова, мол, «божья воля».

Когда Эмилию стали одолевать сомнения на сей счет, она написала Джеку. «Почему умер Том?» — спрашивала она. И этот вопрос потянул за собой другие, множество других. Лист за листом покрывался ее размашистым почерком. Никогда еще не доводилось Эмилии писать таких длинных писем.

Джек ответил сразу. Но это было только начало их переписки. Он посылал ей газеты и книги. По мере того как Эмилия читала и перечитывала все это, изумление ее росло.

И теперь она подумывала уехать в Вашингтон. Поглощенная этими размышлениями, она проехала мимо старика на возу, запряженном мулом, не обратив на него внимания.

Да и старик не стал всматриваться, кто там едет. Его мул вежливо уступил Эмилии дорогу.

Уильям Фрилэнд, владелец поместья Фрилэндов, лишь чуть-чуть натянул поводья, проезжая между массивными каменными колоннами. Хорошо побыть одному, чтобы выветрились из головы все воспоминания о Тилмэнах и о девичьем смехе Делии тоже. Он был рад, что рождество кончилось. Теперь его оставят в покое.

Едва ступив за узорчатые чугунные ворота, где величавый платан стоял на страже у посыпанной гравием подъездной аллеи, крупная кобыла приостановилась подрагивая. Отсюда старинный дом в глубине аллеи, окруженный купами пышных тополей, производил поистине внушительное впечатление.

Хороший это был дом, выстроенный еще в те добрые старые времена, когда Мэриленд мог похвалиться своей аристократией. В большом зале, возле винтовой лестницы, висел портрет Элеоноры, дочери Бенедикта Кэлверта, шестого лорда Балтиморского. Уильям Фрилэнд не происходил из рода Кэлвертов, но семьи. их связывала тесная дружба, и красавица Элеонора не раз танцевала в этих залах. Это было до того, как Мэриленд порвал связи с Англией. Долго еще находились люди, сожалевшие о том дне, когда Мэриленд подписал «Статьи конфедерации» [4]. Однако стоило жадным соседям посягнуть на их границы, как верные мэрилендцы сплотились для защиты своего штата; и в 1785 году отец Уильяма Фрилэнда, Клайв Фрилэнд, отправился в Маунт-Вернон[5], где разрешался спор его штата с Виргинией из-за прав на земли, лежащие вдоль Потомака. Он выступал красноречиво, и сам Александр Гамильтон сопровождал молодого человека назад в его поместье. Гам Гамильтон был принят прелестной молодой женой

Клайва, там он отдохнул душой и телом и, очарованный Фрилэндами, много рассказывал им о своей родине — залитом солнцем коралловом острове в Караибском море.

В те дни барский дом был окружен зелеными полями и пригорками. Раскидистые деревья высились в строго очерченных бордюрах: обсаженные дерном дорожки, окаймленные нежными чайными розами, пересекались под прямым углом, стелющиеся розы обвивали высокую изгородь парка; веранда тонула в пышных глициниях, ярко выделявшихся на фоне выбеленных кирпичных стен, а рядом, у парадного крыльца, благоухали розовый мирт и белые магнолии. Элегантный, смуглый Гамильтон все откладывал и откладывал свой отъезд в Нью-Йорк. Он говорил Фрилэндам, что ненавидит кривые, грязные улицы этого города и крикливых нью-йоркских лавочников.

Все это было пятьдесят лет назад. Огромная плантация постепенно продавалась по частям. В оставшейся маленькой усадьбе пришли в ветхость службы, деревья поросли мохом, давно пора было подровнять живые изгороди, а на затоптанных лужайках поредела трава. Необходимо было заново покрасить все строения. Медленно, но верно на плантацию надвигалось разорение; потому что жук-вредитель уничтожал посевы табака. «На наш век хватит», — так думал нынешний владелец плантации, не принимая все это близко к сердцу.

В воздухе нежно пахло полевыми травами — пахло весной. Был только первый- день Нового года, но Фрилэнд знал, что пора начинать сеять. Весна будет ранняя. Он вздохнул. Все, разумеется, обстояло бы совсем иначе, будь в живых его старший брат, ибо Клайв Фрилэнд-младший обладал волей и энергией. Уж он-то следил бы, чтобы невольники работали как следует. У него урожай приносил бы доход. Клайв обладал воинственным характером. Настолько воинственным, что был убит в пьяной ссоре. Дело это замяли, а юного Уильяма отправили за границу. Несколько лет о нем говорили, что он «получает образование в Европе». Впрочем, он действительно узнал кое-что за это время. Он встречался с множеством людей, и довольно скоро они перестали казаться ему странными. В Италии ему довелось увидеть Байрона.