У Фредерика больно застучало сердце, но он тоже не подал виду, что узнает этого человека.

А затем «колдун» Сэнди улыбнулся, и всем сразу стало легко и свободно. Все в порядке!

В столовой с высоким потолком и дубовыми панелями на стенах молодой дворецкий Генри подавал завтрак. Старый Кэлеб всегда прислуживал за обедом и даже во время завтрака, если бывали гости, но Генри проходил курс обучения под присмотром своей госпожи. Все говорило здесь о привычке к комфорту и изяществу: начищенное серебро, белоснежные салфетки и скатерти, искрящиеся хрустальные бокалы. Небольшая хрупкая женщина, в черном платье из мягкого шелка, с воротничком цвета слоновой кости, сидела напротив мистера Уильяма. Волосы ее поседели, но время не коснулось белых рук с проступающими голубыми жилками, а взгляд живых глаз был все так же властен, как и в молодые годы. Хозяйка плантации не старела, а медленно увядала.

— Генри! — Она постучала по столу своей ложкой. — Поосторожней! Сколько раз я говорила тебе не подавать к завтраку эти чашки?

— Уж увольте, мисс Бетси, — ноющим тоном отвечал Генри, — я тут вовсе не виноват. Кэлеб их выставил, мэм. Вот прямо тут на буфете они и были…

— Перестань скулить, Генри!

Что за странно раздраженный той у ее сына? Миссис Фрилэнд бросила на него недовольный взгляд.

— Слушаюсь, мистер Уильям, только ведь… — снова завел было Генри.

— Он совершенно прав, матушка, — прервал его Фрилэнд. — Кэлеб подавал кофе Тилмэнам перед их отъездом. Я тоже выпил чашку с ними вместе.

— А, это хорошо! — Чашки были позабыты. — Вот не думала, что они так рано уедут. Я бы обязательно встала, чтобы попрощаться с гостями.

— Решительно никакой нужды, матушка! Я проводил экипаж довольно далеко. Не успеют они оглянуться, как будут в Ричмонде.

— Очень мило, что они приехали провести с нами праздники. — Она осторожно отхлебнула свой кофе.

По утрам в этой комнате всегда бывало приятно. Весело распевала канарейка в своей клетке, освещенной ярким солнцем. Где-то за окном засмеялся ребенок. Старуха подавила вздох. Негритенок, конечно. Кто же еще?! Сын сидел, лениво откинувшись на спинку стула. Миссис Фрилэнд поджала губы.

— Никогда не думала, что Делия Тилмэн станет такой хорошенькой барышней. — Эта фраза была произнесена с нарочитой небрежностью. — Она просто очаровательна.

— Совершенно верно, матушка, — с готовностью согласился сын, но, поймав его усмешку, миссис Фриланд отвернулась.

— Я полагаю, будет лучше, если Кэлеб сам перемоет эти чашки. — Она снисходительно посмотрела на Генри. Слуга переминался с ноги на ногу. — Вероятно, повесничал всю ночь, а? — добавила она.

— Да, мэм! — Генри широко ухмыльнулся и скрылся за дверью, ведущей в кухонный коридор.

Фрилэнд презрительно фыркнул:

— Повесничал! Наверняка проспал подряд часов двенадцать! Безмозглый осел!

— Право же, Уильям, я не понимаю твоего отношения к твоим собственным людям. Генри ведь родился здесь, в нашем имении!

— Что, конечно, должно было помешать ему стать ослом. Увы!

Заметив обиженный взгляд матери, Фрилэнд тотчас же раскаялся:

— Простите меня, матушка, но я только что нашел для вас нечто куда более достойное ваших усилий.

— О чем ты говоришь?

Вернулся Генри с блюдом золотисто-коричневых печеных яблок, политых густым сиропом.

— Генри, — приказал Фрилэнд, — пойди в людскую и приведи сюда нового слугу.

Генри вытаращил глаза, но не тронулся с места.

— Ступай живо! Ты его увидишь.

Двигаясь куда быстрее, чем обычно, Генри исчез за дверью. Фрилэнд сказал с улыбкой:

— Сегодня утром я взял в дом нового слугу. Он вам понравится.

Миссис Фрилэнд спросила изумленно:

— Ты купил нового слугу?

— Я взял его на время у одного захудалого фермера в Сент-Микэлсе.

Мать поморщилась.

— Но на самом деле, — пояснил сын, — он из людей полковника Ллойда.

— О! Тогда другое дело. Должно быть, хорошей породы.

— Несомненно. Я бы не прочь и купить его.

Взор старухи приобрел мечтательное выражение.

Она покачала головой.

— Наверно, все их прекрасное имение пошло прахом. Как жаль, что полковник умер, не оставив сына.

За ее спиной с шумом распахнулась дверь, и на пороге возник Генри, отдуваясь, словно он бежал со всех ног.

— Привел его! — выпалил Генри.

Фредерик вошел и остановился. От вида этой комнаты у него перехватило дыхание. Солнечные лучи играли на дубовой обшивке стен, на полированной мебели; весело распевала залитая светом канарейка. Юноше захотелось нагнуться и посмотреть, не занес ли он на своих башмаках какой-нибудь пылинки со двора. По этому красивому полу надо передвигаться на цыпочках!

— Входи, мальчик.

У мужчины был приветливый голос. Миссис Фрилэнд резко повернулась и внимательно поглядела на новое приобретение сына. Она сразу же отметила цвет Фредерика, вернее — недостаточно черный цвет… значит… но старуха тут же оборвала свою мысль. Кто этот мальчишка, подобранный ее сыном в Сент-Микэлсе? Чем объяснить этот внезапный интерес к покупке незрелого юнца? Она приказала отрывисто:

— Подойди-ка сюда!

Он подошел поближе скромной, но уверенной походкой и учтиво поклонился. Не переступая с ноги на ногу и не опуская глаз, выдержал ее придирчивый осмотр. Молчание нарушил хозяин:

— Ну, матушка…

Мать оборвала его властным жестом.

— Есть у тебя имя? — спросила она.

— Да, мэм. Фредерик. — Ответ прозвучал вполне почтительно — негромко и отчетливо.

Фрилэнд одобрительно кивнул головой. Мать его на минуту как бы застыла. Потом, со скрипучими нотами в голосе, задала вопрос:

— Кто дал тебе такое имя?

Фредерик почувствовал, как внутри у него что-то сжалось. Его имя всегда приводило людей в изумление. Ему в конце концов самому захотелось узнать, кто же окрестил его так? Бабушка? Мать? Или отец? В Балтиморе он как-то разговорился об этом с Томми. И маленький хозяин сказал своему маленькому рабу: «А, глупости! Какая разница? Ведь так тебя зовут, правда? Так и говори всем!»

Уильям Ллойд Гаррисон (1805–1879) (слева) и Уэнделл Филиппс (1811–1884).

Фредерик Дуглас в сороковые годы XIX столетия.

— Отвечай мне, мальчик! — требовательно сказала грозная старуха.

Выпрямившись, он повторил тем же почтительным тоном:

— Меня зовут Фредерик, мэм.

Она ударила его тростью, и пребольно. Хозяин с шумом отодвинул свой стул и привстал.

— Матушка!

— Какая дерзость! — глаза старухи пылали. — Убирайся вон!

Фредерик отступил на шаг. Тут и не убежишь и не ответишь. Но дрожать перед ней он тоже не станет. Не было нужды спрашивать, чем именно он оскорбил старую хозяйку. Он догадался и на миг почувствовал свирепую радость. Раб мог проявить «дерзость» любым образом: взглядом, словом, жестом. Это считалось непростительным преступлением. Фредерик знал, что он виновен. Генри жался к стене, тараща глаза и разинув рот.

Уильям Фрилэнд вышел из-за стола и, не глядя на Фредерика, строго сказал дворецкому:

— Уведи его во двор. Я сейчас приду.

Фредерику безумно захотелось рассмеяться Генри в лицо, когда тот нерешительно подступил к нему. Нескладный чернокожий малый был, пожалуй, тяжелее его и года на два старше, но Фредерик знал, что в честном бою он осилит его. Сейчас, однако, у него даже не было мысли о сопротивлении. Просто глупо, что Генри взял его за руку с такой опаской.

Но едва только они очутились за дверью, поведение Генри изменилось.

— Скажи-ка, парень, — зашептал он, отпустив руку Фредерика, — а не ты, случаем, тот самый негр, что спятил и поколотил белого?

Фредерик повел плечами. Его недолгое воодушевление исчезло, сменившись тоскливой апатией. К горлу подступила тошнота.