Эпизод 8 Катенька

Зима становилась с каждым годом всё понятнее для Стёпки. Союзница его душевным треволнениям. А тут он ещё и влюбился, да как, до конца своих дней, первой и последней Любовью. Как у дворян, красиво и неподражаемо.

Широкое, бездонное сердце было у парнишки, сам по природе, по натуре своей - влюбчивый, но верный, до смешного, до нелепого верный, что не только не современно, но и противопоказано, если объект Любви явно не расположен к ответным чувствам.

Комната его была вся целиком посвящена его таинственной Возлюбленной. Его Катенька, его ангел невесомый, его Идеал женского обаяния и интеллекта, его Муза, без единого изъяна и казуса. Ей Стёпка поклялся в вечной Верности, словно без Неё воздух был лишён жизнеспособности, а сама жизнь - вкуса ежедневных радостей или просто - смысла.

Но была ли то счастливая Любовь, никто и не знал, потому что Степан все свои любовные увлечения хранил в полной тайне, а в случае с Катенькой - он вообще закрыл свою душу на семь замков, и даже мать Мария ни о чём не догадывалась. Были странные взгляды со стороны Гошки, тот что-то подозревал, но кроме презрения и отторжения всякие мысли о том, что младший брат способен Любить, у него не вызывало. Это как если бы Гошке предложили исполнить арию из какой-нибудь оперы. Такого по сути своей быть не должно, и баста.

Стёпка этой зимой не только занимался заготовкой хвороста и чисткой печных труб, но и пробовал писать поэмы, любовные оды, торжественные, хрустальные, царские по своей чистоте и мудрости. Но труды на бумаге были тяжелы на подъём, требовали полной сосредоточенности, а хворь, прицепившаяся к нему пару недель назад, лишила жизненных сил - эпилепсия, изматывающая, повергала весь организм в полнейшую прострацию. Падучая, болезнь цезарей - ужасный и коварный недуг, лишающий человека счастливого семейного будущего, потому как такой человек не имеет самостоятельности и постоянно нуждается в присмотре и уходе. И надежды на брак с Катенькой таяли с каждым днём, ибо Гошка готов был разболтать ей всю подноготную брата, и пару раз этот слушок уходил от его змеиного языка в толпу, в народные безликие массы, всегда жаждущие новых сплетен и домыслов.

Базарный день - день новостей,

И некрологов, повестей

Вполне трагичных, драматичных,

И абсолютно не лиричных, -

Любой язык лишён костей.

Был сегодня Стёпка и на рынке, и в церкви, и даже забрёл в кузню к дядьке Гавриле, силищей не обделённый, а даже одарённый. Рост - за 2 метра ширина плеч - косая сажень, и руки подобны лапищам Петра Первого Великого, гнувшего подковы и прочие тугоплавкие штуковины с азартом римского бога огня. Но не смотря на такие выдающиеся физические данные, душевные качества у Гаврилы тоже были на высоте. И на каждую сплетню в адрес Марии и её сыновей он отвечал так, что кумушки мочились прямо тут же, в панталоны как есть, при всём людском окружении. И злобные взгляды, ненавистные, бессердечные моментально записывали правдолюба кухнеца в самые лютые враги. Но какое было дело этому великану на блох, скачущих там и тут. Парами слов он мог приземлить любого выскочку с неба на землю, да хорошенько встрясти, чтобы в будущем не повадно было хорошим людям настроение портить низостью своих человеческих качеств. И именно в этом так нуждался Стёпка, мягкотелый, созерцательный, лишённый от природы жажды мести за поруганную честь. И кухнец, тайно любивший мать Марию, с лихвой исполнял роль телохранителя и защитника этого русского Петрарки.

Сейчас Гаврила клепал бочки для одного очень состоятельного человека из Ростова-на-Дону. Чёрная как воронье крыло борода кухнеца казалось Стёпке вот-вот спыхнет как пучок соломы и тогда весь кузнец обхватиться с ног до головы безумным пламенем, и это окончательно повергнет Стёпу в ступор, ведь сегодня вся надежда была на этого кузнеца: кто как не он поможет Стёпке заполучить расположение Катеньки, ведь новый узорчатый забор - мечта обедневших в конец родителей девушки, после того как Сильвестр сжог всё их сено и коров пришлось продать тому же извергу Сильвестру, чтобы расплотиться за корм и лекарства.

Бахает Гаврила молотом по наковальне, а у Степана из глаз слёзы ручьём от блеска и танца пламени плывут. Да ещё чад в тоже лицо, и лязги железа выворачивали всё нутро, так что кадык как поршень ходил туда-сюда. Раз-два, раз-два исполнял свою партию поющий молот, и Гаврила, неутомимый молотобой как Гермес одно вещество превращал в другое, и алхимия этого священнодейства потрясала своей мощью все окрестности этого старинного обиталища вольных русских людей.

Когда Гаврила покончил со своей работой, обдавшись поодаль холодной водой прямо из ведра, Стёпка набрался смелости и завёл разговор о Катеньке и её заборе.

- Малец, но где же я столько материала наберу, чтобы столько метров да в кованные кружева обрядить, подумай сам.

- Гошку подключим, дядя Гавриил, Гошка у доброй Ирины по сусекам пороиться и обязательно найдёт всё что надо.

- Но он потом с меня семь горбов снимет и ещё пятнадцать этих же воспроизведёть по-новому. Тот ещё прохвост, братец твой! Где тонко, там и рвёт.

- Придумаем что-нибудь, есть же выход из любой трудности, так ведь? Главное, чтобы Катеньке понравилось.

- Ох и наивный ты, Стёпка, прямо дитя молочное. Ты скажи мне, а по другому к Катеньке-дочке и подступиться нельзя? Если бабе мил будешь, она тебя и за букет ромашек возблагодарит со всей страстью. По себе знаю, три жены прошёл, а это как три войны пройти, одинаково.

- Не могу я, дядя Гавриил, прийти к ней с ромашками, когда у неё весь забор на честном слове держится. Помощь ей нужна, забота мужская, а ромашки - ну цветы, они и есть цветы, два дня пройдёт, и следов от них не останется. Поступок нужен. Мужской настоящий поступок.

- Сынок, это не поступок, а пыль в глаза.

- Почему?

- Потому что загонит тебя в такую кабалу, что гнуть тебе спину всю следующую весну, лето и осень, и то не рассчитаешь за год, а то и за два. Не по средствам подарок, юноша. Отдашь последнюю рубаху, а воз и ныне там будет. Знакомо.

- Хочешь сказать, не оценит.

- Руку даю на отсечение, не оценит.

- Но как же так, я же ей поступок свой сделаю, а она - в кусты?

- В кусты, дорогой мой, в кусты. Решит она что ты купить её хочешь. Бабы так всегда думают. Нужен скромный подарок, по средствам, а ты удивить хочешь, да так чтобы все ахнули. Может, и ахнут, но нам с тобой что с того будет? Гошка только барыш в карман положит, да пропьёт, и прогуляет с Матрёшкой своей, и тебя на смех поднимет, когда узнает что братец его единоутробный жениться собрался, да такие подарочки беднякам преподносит.

- Пусть смеются, а я Её люблю и жизнь без Неё не представляю! Пусть шутами ёрничают, моя возьмёт, моя, а не ихняя. Кто они, все эти людишки? Песок морской, целина непаханная, ковылями поросшая, без пользы!

- Они тоже люди, как и мы с тобой. И у каждого своё мнение. И через каждого Создатель Великий с нами говорить и уму-разуму нас учит. А гордость, зачем она тебе, сынок? Не в дороговизне подарка дело, а в ответных чувствах. Если любить, то и на Крайний Север за тобой отправиться. А ты барина из себя решил сделать, взять сердце Её железом. А надо ли, стоит ли возводить себя в короли, когда собственное хозяйство требует рубля да монеты. И калитка у вас не ахти, и сараи ремонта требуют, а ты любовь свою из дома своего гонишь, пытаешься в чужой двор, в чужой дом с тыла зайти. Плохо это и безрассудно.

- Значит, ты не поможешь мне?

- Сынок, одна голова хорошо, а две - ещё лучше. Так что не торопись, придумаем мы тебе подарок, да такой что Катенька получше кованного забора оценит. Подай вон ту папку красную, у полки, там есть у меня намётки кое-какие.