Такие вопросы разочаровывали Карахана, полагавшего, что достаточно поговорить с внуком, так тот сразу все поймет. Сам Танны в детстве ничего из того, что говорили старики, не пропускал мимо ушей.

- Сын мой, ты хоть раз читал Махтумкули?

- А кто это такой, дед, тоже из твоих родственников?

Танны был настолько потрясен, что на какое-то время лишился дара речи.

— Родной мой, как же так? Ты даже не слышал имя Махтумкули? Это же отец наш, учитель всех туркмен. Поэт Махтумкули, псевдоним Фраги.

— А, вспомнил теперь. О нем даже фильм показывали недавно. Люди воевали саблями, а он, этот ваш Фраги, путался между ними с дутаром на спине. Что же он не воевал, как все? Честно говоря, я не досмотрел фильм, не понравился. Скучным какой-то.

Вот такой разговор был у них вчера за вечерним чаем. «Ничего, ладно. Пока он еще ребенок, простительно. Вырастет, все поймет. Что он видит в городе! Вот отвезу в село, там поймет что к чему, поумнеет, полюбит свой народ, свою культуру, — утешал Карахан сам себя.

Решив занять себя чтением, раскрыл сумку, чтобы взять книгу, и наткнулся на вчерашнюю телеграмму. Теперь, уже в спокойной обстановке, еще раз ее прочитал. «Деревня Екагач. Шатлык Шемсетдин оглы». Интересно, кто же это такой? «Друг детства, одноклассник». Редко бываешь в родных местах, вот тебе и результат!

Танны Карахан окончил семилетку в родном селе. Значит, Шатлыка Шемсетдиновича надо искать среди мальчиков тех лет. Он начал перебирать в памяти детские годы, ребят, с которыми вместе играл, пас коров. Те годы казались ему теперь далеким полузабытым сном. Был ли в их селе мальчик с таким именем и фамилией? Нет, такой ему не вспоминался. Он спрятал телеграмму обратно и взялся за чтение. Но ничего не воспринимал.

«Шатлык... Шатлык (Шатлык — (туркм.) радость). Странное имя! Надо же! Давали ли тогда такие приятные имена? Были одни Танны, Аташи, Моммы, Курре, Гочи, Языки, Чапыки... Имена не очень приятные. Из суеверных соображений, боялись сглазу. Это теперь сыновьям дают гордые, благородные имена; Шатлык, Батыр, Шохрат, Арслан...» Недавно Танны Карахан был на родительском собрании. Чуть ли не половина одноклассников внука носили такие новые имена. В какой-то газете он читал, что теперь список имен, свободных от религиозных и иных предрассудков, вывешивают в родильных домах, загсах, сельсоветах. Смешно! Если по списку будут называть детей, то через сто лет все туркмены поголовно станут Азатами, Арсланами, Шатлыками, Батырами! Что за странное стремление!»

«Шатлык... Шатлык...» Танны Карахан снова напряг память. углубился в воспоминания. Может, кто из фронтовых друзей? Перебрал всех товарищей, с которыми прошел от Москвы до Потсдама. Но и среди тех не было никого по имени Шатлык.

«Поразительно!» Он огляделся вокруг, словно Шатлык этот мог оказаться среди пассажиров. Люди дремали. «Что, без этого Шатлыка у тебя мало проблем? Забудь!» — приказал он себе, но память уже завелась и не могла остановиться. Вспомнились города, в которых побывал: Ашхабад, Москва, Вашингтон, Париж, Токио, Дели, Пекин, Лондон... Вся жизнь за полчаса прошла перед глазами. Но человека по имени Шатлык не вспомнил. Память снова вернула его в родное село из сорока с лишним домов, рассыпанных по берегам большого полноводного арыка. «На восточной окраине — святое место Сопышых. На южной — пустырь Карабатыра. На западной — дорога Орсел, на северной — солончаки. В центов дороги, по обеим ее сторонам — курганы Гошатуммек. Так кто же жил от Орсела до Сопышиха? Правая сторона дороги: Нуры-ага, Аман-ага, Дессегуль-дайза, Бегхан-сувчы, Мамедмурат-мулла, потом мы, Ата-ага, его братья Ашыр, Овез, Бяшим; дальше Пыщщи, Джошан, Реджеп, Клыч, Атад-жан, Назар. Все. Теперь левая сторона: Комекбай, Ашыр, Бегчер, Оразкули, Аннабай, Молла, Ораз; дальше Шемсимулла, Джума-мурат, Кара-ага, Алланазар-мугаллим, школа, село Меданиет. Выходит, в нашем селе не было никакого Шемсетдина! Шемсет-дин... Шемси... Постой! Шемси-мулла. Был у него сын Шатлык? Да был же! Но только его звали не Шатлык, а Шалтай. Да не может быть! Неужели Шемси превратился в Шемсетдина, а Шалтай в Шатлыка? А почему бы нет? Если это тот хитрец Шалтай, он мог не только имя поменять, но и национальность, даже пол! Шалтай...» Внезапно его захлестнули воспоминания.

Воспоминание первое. Тесный класс. Из выпускников пришло девятеро. Три девочки. В руке крупного мальчика, к которому все обращается Аба-класском, лист бумаги. Исполняющая обязанности директора школы Аннагуль Овезова, а проще Анна-гуль-мугаллим, несмотря на духоту, сидит укутанная в белый платок. Лицо грустное. Вчера ее мужа, директора семилетки Ашира Овезова, проводили на фронт. Ребята не видели Анна-гуль-мугаллим месяца три. Глаза ее опухшие, и сама вроде поправилась. За первой партой сидит Дессегюль. В выцветшем платье из кетени, в тюбетейке, с четырьмя косичками, Ее красивое личико тоже грустное. Отца ее призвали в первые дни войны. С тех пор от него никаких вестей. Рядом с ней Огульджерен и Огульсапар. Танны не очень знаком с семиклассниками. За отличную успеваемость его перевели с пятого в седьмой, и он с ними только экзамены сдавал. Три недели как они окончили школу, и вот снова собрались.

Танны незаметно посмотрел на Дессегуль. Девочка догадалась, кто на нее влюблено смотрит и, слегка вздрогнув повернулась в другую сторону. Хотя все это произошло в течение секунды, Танны заволновался, вдруг кто-то заметил.

До прихода Аннагуль-мугалпим, Аба-класском рассказывал о событиях, происходящих в районе и стране.

— Ашир-мугаллим служит в кавалерии, притом входит в командирский состав. Аннагуль-мугаллим вызывали в районо, сказали, что школу закрывать не следует, до победного возвращения мужа самой директорствовать, а по-совместительству и учительствовать. Велели ей рожать до начала учебного года и поторопиться с этим делом, потому что немцы уже под Москвой. Я сейчас объясню Аннагуль-мугаллим цель нашего сегодняшнего собрания. Если она даст добро, да с вашего разрешения, я сам. лично съезжу завтра в райцентр отправить письмо в Москву.

Тут и вошла Аннагуль-мугаллим. Ребята с грохотом поднялись из-за парт. Аннагуль-мугаллим осторожно опустилась на стул перед классной доской, собрала края шали на колени. Тайны убедился, что она, действительно, беременна. «Смотри, этот Аба-класском в курсе всех дел. Выходит, не зря он хвастается, что председатель сельсовета Рахман-ага советуется с ним».

Аба-класском почтительно встал и направился к доске. Снял старенькую кепку и кинул на стол. Прочистив горло, начал:

— Думаю, вы все знакомы с повесткой дня. Аннагуль-мугаллим я уже ознакомил. Нам нужно теперь решение всего класса. Если все всем ясно, приступаем к работе. Будем голосовать за каждого отдельно.

Класс молчал в знак согласия. Аба-класском глянул на бумажку.

— Аба Артыклиев. Это я. Шестнадцать лет. Не могу спокойно ходить здесь, когда родину топчут фашистские палачи. Умею ездить верхом. Умею стрелять. Клянусь перед одноклассниками, перед учителями, перед всеми односельчанами бить врага нещадно, если меня примут в кавалерию. Буду до последней капли крови сражаться против ненавистного врага. Смерть немецким фашистам! Да здравствует товарищ Сталин!

Последнюю фразу он произнес с особым пафосом. Из глаз его словно сыпались искры. Танны был восхищен умением говорить, искренностью одноклассника.

Аба-класском победно оглядел класс. Ребята дружно подняли руки.

— Спасибо за доверие. Не подведу! — Аба-класском посмотрел в список, но долго не произносил следующую фамилию. — Байгельды Бекмурадов!

— Уже месяц как на фронте!

— Сапар Бегчеров.

— Я.

— Сколько лет?

— Семнадцать.

— Согласен поклясться перед одноклассниками, что готов отдать жизнь за Родину?

— Клянусь! Смерть фашистским кровопийцам!

— Поднимите руки, кто за то, чтобы Сапара Бегчерова рекомендовать в кавалерийские войска имени Ворошилова? Кто против? Нет. Товарищ Бегчеров поставьте свою подпись под письмом!