— Повтори. Повтори, что ты сейчас сказал. Он что сделал?

— Лучше я тебе покажу, — спокойно ответил Тисмен. — Арман, пойдешь с нами, но если вмешаешься раньше времени, я прикажу тебе выйти.

Арман не знал, что значит «раньше времени», он просто шел за телохранителями. А Тисмен грубо заставил принца подняться и втолкнул его в пространственный переход. Там, по другую сторону, рассветные лучи чуть оживили серые покои Лерина.

От толчка Тисмена принц вновь упал. Проехался спиной по ковру, но так и не поднялся, посмотрел яростно на зеленого телохранителя, но вдруг нашел взглядом кровать и вмиг будто успокоился. Сел прямо на полу, посмотрел на укутанного зелеными ветвями Рэми и спросил:

— Почему он… до сих пор…

Тисмен ничего не ответил, махнул рукой, и обвивающие Рэми зеленые ветви исчезли, зато стали видны окровавленные повязки. Кадм побледнел от ярости, Арман бросился к брату, но остановился, когда на его пути встал Лерин.

— Не вмешивайся пока, — сказал он. — Пусть сами разберутся.

Разберутся? Все так же спящий Рэми вдруг на ладонь взмыл над простынями. Тисмен резко махнул рукой, опали на кровать повязки, открывая раны, и Арман до боли сжал кулаки: Мир это сделал? Это? Эти неисчислимые синяки, воспалившаяся рана на боку, кровавые потеки. Мир? Это? Сделал?

Миранис было пытался отвернуться, но Кадм не позволил. Наклонился над принцем и спросил:

— Ну что же ты не смотришь, брат? — и в голосе его не было ни капли жалости.

— Да и в самом деле, — поддержал его Тисмен. — Что же ты не смотришь? Ничего ведь не стало. Ничего, достойного нашего внимания. Ты спокойно позвал на дежурство телохранителя со сломанными ребрами. Баланс силы у Рэми почти на нуле, зато столько этой силы в тебе, Миранис, а я еще удивлялся, откуда? Ну и воспалившиеся раны едва исцеленная зельями горячка. Как же он дожил-то до своей смерти? Как раньше не упал, упрямец? Да и ты принц, хорош, хотел, чтобы он умер от твоей руки, надо было бить сильнее. Еще сильнее. Или не хотел, так почему бил?

Кадм вновь схватил Мираниса за шиворот, заставил его встать и сесть в кресло. А Миранис напрягся весь, вздрагивал в ответ на слова, как от ударов, сжался как-то, но на кровать так же не смотрел. И Арман вдруг понял, что руки принца дрожат, что по лицу его бежит, подобно слезам, пот, а челюсти сжаты до скрипа. Еще немного и выбухнет… но от гнева ли? Или все же от стыда?

Хотя откуда у него стыд? Избивать, унижать безответного телохранителя, втихомолку, пока никто не видит? Утро румянило серость вокруг, и Арман вновь почувствовал, как поднимается к горлу холодная ярость. Сжал кулаки и с трудом сдержался, чтобы не врезать в ответ Миранису. Только не дадут… Лерин следил за каждым его движением, Кадм предупреждающе покосился в его сторону, а Тисмен… Тисмен, казалось, замечал только своего принца.

— Но почему он… — как-то жалобно, будто оправдываясь, спросил Миранис. — Почему Лиин его не исцелил? Я думал… думал, что он давно… боги, откуда же мне было знать? Откуда?

Хороший вопрос. Правильный. Ведь, сказать по правде, дозорных тоже на тренировочном дворе щадили редко, но сразу же исцеляли. А Рэми… его раны были явно нанесены не сегодня, не вчера, и кто-то позволил, чтобы они воспалились. Кто-то позволил им остаться… Лиин? Хариб Рэми, позволил? Один из самых сильных целителей Кассии? По собственной воле? Арман в это не верил… иначе не смотрел бы Лиин на него затравленно при их встрече… когда Рэми не спал, боги, а, наверняка, сгорал в горячке!

Надо было не слушать хариба, надо было зайти к брату, но кто мог подумать, даже подумать! Милосердный Радон, почему ты такое допустил! Почему допустил, что это стало с кем-то, кто носит душу твоего сына!

— Может, потому что не смог? — ответил, наконец-то Тисмен. — Ни Лиин, ни я, ни лучшие к Кассии целители не смогли. Кто-то запретил его исцелять, качественно так запретил, целительная магия на Рэми не действует… интересно, кто? Кто может так влиять на телохранителя наследного принца? Может, это ты, Арман… ах да, не можешь, как раз от ритуала привязки к Миранису. Может, это учитель? Мне спросить Виреса, мой принц? Унизиться еще больше? Или ты сам скажешь?

— Я не думал… — ошеломленно прохрипел Миранис, видимо, понимая. — Я только раз сказал… один раз, но не думал, что он с тех пор… все время… Боги… боги… это не может быть правдой, скажи, что это не правда!

— Не думал? — не слушал его Тисмен. — Когда ты избивал целителя, высшего мага, ты думал? Когда поселил в наследнике Виссавии ненависть к нам и недоверие, ты думал? Когда ослабил его настолько, что он не смог сам защититься, думал? Ты думать умеешь? После того, что ты натворил, я в этом сомневаюсь!

Повисло тяжелое молчание, и Миранис вдруг поднял голову и сделал то, чего от него Арман давно ждал. Да, ждал и этого полного ненависти взгляда, и перекошенного злостью лица. Ждал появления того самого зверя, который недавно избивал брата. И дождался. И увидел, как удивился, вздрогнул и шагнул к принцу Кадм, как прошептал успокаивающее заклинание Лерин, как посерел весь Тисмен. Они, наконец-то, тоже это увидели, такого принца!

— Рэми, Рэми, Рэми! — вскочил Миранис. — Только и слышу везде о Рэми! Только о нем! Даже вы думаете только о нем! Он лучший, а я…

— А ты… — печально оборвал его Арман, и одно слово его заставило Мираниса успокоиться, вновь опуститься в кресло. — Впустил в сердце ненависть. Запомни это чувство, то, что миг назад рвало тебя на части. Запомни свои слова. Запомни то, что ты сделал с моим братом, со своим побратимом. Запомни, чтобы потом не спрашивать, почему я больше не хочу тебе служить.

— Арман! — вскричал Миранис. — Да как ты смеешь!

Но Арман уже смел все!

— Лишь немногие в этом мире были так дороги мне, что я готов был сделать для них все. Я все сложил к твоим ногам, мой принц. Я отдал самое огромное сокровище своего рода, я доверил тебе моего младшего брата. И вот как ты оплатил и за мое доверие, и за мою верность, и за мою многолетнюю дружбу.

Арман посмотрел на принца, чувствуя, как разливается по душе горечь. Миранис был его лучшим другом… другой Миранис. Человека, что сидел в кресле, Арман не знал, не хотел знать. Он сжал в руках те мешочки с порчей, обратив их в пыль, и сразу же в глазах Мираниса гнев сменился искренней болью. Арман уже не обращал внимания на принца. Он подошел к кровати, встал рядом с братом, впитывая в память его раны, и сказал, не в силах сдержать дрожи в голосе:

— Последнее, о чем я попрошу тебя, мой принц, позволь Лиину исцелить Рэми. И ни я, ни мой брат никогда больше не потревожим твоего взора.

И ты не потревожишь нас… после того, что Миранис натворил, смотреть на него было противно. Арман и не смотрел, чтобы взгляд его не выдал ощущаемого презрения, чтобы принц не разозлился и оставил запрета. Рэми надо исцелить. И потому еще немного Арман будет держать себя в руках. Совсем немного, брат.

— Забываешься, он мой телохранитель! — выкрикнул Миранис, и голос его перешел на противный визг.

Но Арман не первый раз видел принца. Знал, как с ним разговаривать. Знал, как усмирить его гнев, и ответил спокойно, тихо, все так же сводя ошеломленного взгляда с бледного лица брата:

— Ты первым об этом забыл.

— Арман!

Еще днем раньше Арман бы уступил принцу. Склонился бы перед ним, ведь его друг был еще и наследником трона, кем-то, кому он обязан подчиняться. Еще день назад, но не сегодня… Сегодня он мог только сесть рядом с братом, взять его за руку, и спросить:

— Мой принц, сколько еще должен Рэми страдать из-за твоего каприза? Когда ты будешь удовлетворен? Он не нужен тебе. Он раздражает тебя. И даже чужой магией не объяснишь то, что тут произошло, потому что… ее семена ворвались в трещину в твоем сердце, Миранис. Ты слишком слаб, чтобы его защитить.

— Я не должен его защищать! — вскричал Миранис. — Как ты не понимаешь! Это он мой телохранитель, а не я его! Он должен мне служить, не я ему!


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: