— Я к вашим услугам, Житков.

Вместо ответа Житков направил в грудь Витемы дуло пистолета, однако прежде чем он успел произнести хотя бы слово, послышалось яростное рычание. Толчок в грудь опрокинул Житкова навзничь. Падая, он нажал спуск. Раздался выстрел. Житков увидел, как по другую сторону трапа, судорожно ловя рукою воздух, падает в воду капитан Витема.

В следующее мгновение Житков окунулся в воду, тщетно пытаясь освободиться от вцепившегося ему в грудь боксера.

Уличное движение было в разгаре, когда таксомотор под номером «DW-3417» влился в поток автомобилей на Потсдамерштрассе. Машина шла со стороны Штеглица. Она, как две капли воды, походила на десятки и сотни таксомоторов, движущихся в том же самом направлении, теми же порывистыми толчками, обусловленными миганием красных и зеленых огней светофоров. Тот же обшарпанный зеленый кузов, та же черно-белая полоска вдоль корпуса; такая же потертая кожаная фуражка на голове шофера, как у сотен и тысяч шоферов, ведущих свои такси.

Во всех такси были пассажиры. Один, двое, трое. Для шоферов все они были одинаковы, все безразличны, если платили за проезд и если с ними ничего не случалось в машинах: не падали в обморок, не умирали, не забывали краденых вещей или чемоданов с расчлененными трупами.

В тысячах такси ехали тысячи пассажиров. Шоферы не запоминали их лиц. Прохожие не смотрели на шоферов, если таксомоторы ни на кого не наезжали; полицейские на перекрестках не замечали ни пассажиров, ни шоферов, ни номеров машин, если не нарушались правила движения или не происходило катастроф. И едва ли для случайного наблюдателя было что-нибудь особенное в седоке, откинувшемся на подушку таксомотора «DW-3417». Одет он был в элегантное серое пальто явно не немецкого происхождения: очень уж добротным выглядел материал. И во всем его облике было что-то отличавшее его от немцев. Может быть, прямой и смелый взгляд, какого почти не встретишь у немцев после января 1933 года.

Пассажир был погружен в задумчивость. Руки в желтых перчатках толстой свиной кожи спокойно лежали на трости с большим крючком рукояти.

По-видимому, у этого иностранца не было знакомых среди представителей делового Берлина, наводнивших в этот час улицы коричневой столицы. В то время как пассажиры такси и автобусов и просто прохожие то и дело притрагивались к полям шляп, довольно хмуро, но неуклонно выполняя долг приветствия знакомых, седока таксомотора «DW-3417» никто не приветствовал, да и сам он ни разу не поднес пальцев к шляпе.

В этом городе, сотрясаемом лихорадкой военной конъюнктуры, не было никого, кто отвлек бы внимание Найденова дружеским кивком. Он был здесь чужим. И он мог без помех думать о чем угодно.

А подумать было о чем. Все, казалось, шло вначале хорошо! Командировка сулила успех. Фирма, для переговоров с которой он приехал в Берлин, охотно брала на себя изготовление ответственной детали к его прибору. Найденов согласился на заказ этой детали иностранному заводу. Секрет изготовления стекла, поглощающего инфракрасные лучи, принадлежал одной немецкой фирме, — и именно поэтому Найденов вместе со своей женой и ассистентом Валентиной Александровной Найденовой-Бураго оказался в Берлине.

Его переговоры с фирмой близились к завершению, когда дирекция неожиданным заявлением поставила его в затруднительное положение. Для принятия заказа фирма должна ознакомиться с чертежами всего найденовского прибора. Разумеется, Найденов не мог на это пойти: прибор представлял государственную тайну. Даже назначение линз, заказанных немецкой фирме, должно было оставаться секретом. И у Найденова создалось впечатление, что дирекция получила соответствующие указания от каких-то органов германского правительства. Немцы, без сомнения, хотели сделать попытку выведать у Найденова тайну изобретения.

Сегодня произошел окончательный разрыв. Найденов отказался сообщить фирме подробности своей конструкции, а немцы отказались принять заказ на оптику. Ну что же, придется взяться за дело самим и налаживать производство такого стекла в Союзе. Большая оттяжка, правда, но нет худа без добра…

Погруженный в свои мысли, Найденов не заметил, как таксомотор неожиданно свернул с Потсдамерштрассе в более темную, узкую улицу. Еще несколько поворотов, — и стены домов чуть не вплотную придвинулись к машине. Найденов удивленно огляделся. Прежде чем он успел спросить, зачем они заехали в эту трущобу, машина остановилась. Шофер обернулся и, притронувшись к козырьку, пробурчал:

— Заехал взять масла… Всего одна минута.

— Почему вы не сделали этого у любой колонки?

— Зачем же переплачивать? — усмехнулся шофер, быстро вышел из машины и толчком ноги отворил дверь лавчонки, ответившую усталым звоном колокольчика.

Прошло не больше двух минут. Шофер появился с жестянкой в руке.

— Позволите поставить здесь? — сказал он и, не ожидая ответа, отворил дверцу пассажирского отделения и поставил жестянку в ногах Найденова.

— Вы не будете заливать масло в мотор? — осведомился Найденов.

— Не стану вас задерживать, — ответил шофер и, усевшись на свое место, рывком тронул машину.

От толчка жестянка опрокинулась. Найденов наклонился, чтобы поднять ее, но тут же почувствовал, что уже не в силах выпрямиться. Тело не подчинялось воле, голова кружилась, к горлу подступала горькая, тошнотная муть. Найденов хотел приказать остановиться, но слова застряли в горле, и он без чувств повалился на пол таксомотора.

…Найденову показалось, что он тотчас же и очнулся, но к своему удивлению он увидел, что находится не в автомобиле, а на каком-то диване в маленькой комнатке. По ее стенам тянулись полки, заваленные мелочным товаром. Сквозь приотворенную дверь виднелось тесное помещение лавчонки.

Глаза Найденова встретились с внимательным взглядом толстухи, стоявшей за прилавком и поглядывавшей в его сторону. Заметив, что Найденов очнулся, она шагнула в комнатку.

— Ай, ай, ай! — Толстуха сокрушенно покачала головой. — Такой молодой человек — и так дурно ведет себя!

Найденов удивленно глядел на нее.

— Кто откажется от угощения? — сказала она. — Но нужно же знать меру… Выпейте-ка воды. — Она протянула ему стакан.

Найденов отстранил стакан, хотя ему очень хотелось пить. У него болела и кружилась голова, из желудка поднималась тягучая муть.

Толстуха рассмеялась.

— Да вы не бойтесь, это не отрава! — и в доказательство она выплеснула воду из стакана в раковину и тут же наново наполнила его из-под крана.

Найденов с жадностью выпил и почувствовал некоторое облегчение. Вспомнил жестянку с маслом, вспомнил свой обморок.

Превозмогая слабость, он поднялся с дивана.

— Где шофер? — спросил он.

— Шофер? — Толстуха снова рассмеялась. — Полчаса ждал, что вы придете в себя. Не хотел уезжать. На счетчике было больше трех марок. Но я-то сразу увидела, что вы не так скоро проснетесь. Я ему заплатила. Три марки сорок. Ведь я имею дело с почтенным господином? Мои денежки не пропадут?

Первым побуждением Найденова было позвонить в советское посольство. Но все, что он мог сказать, было слишком неопределенным.

— Три марки сорок, сказали вы? — спросил Найденов и полез в карман, чтобы расплатиться с хозяйкой лавки.

— Именно так, мейн херр.

С рукой, опущенной в карман пиджака, Найденов на мгновение замер. Торопливо ощупал другие карманы и понял: все они были обысканы. Бумажник, записная книжка, деловые письма, — все лежало не в том порядке, как прежде.

— Не угодно ли пачку папирос? Есть сигары, — любезно улыбнулась лавочница.

— Шофер заплатил за взятое у вас масло?

Выражение удивления на широком лице лавочницы показалось ему совершенно искренним:

— Масло? Какое масло, мейн херр?