Сулейман продолжал читать из Корана:
— «Он (Бог) поставил звезды для вас…»
Христодул ту зловещую темную зимнюю ночь помнил без звезд: не до звезд ему было тогда, главное — проделать незамеченными путь, указанный водостоком, никем не охраняемым. А то, что он не охраняем, грек знал точно.
После взятия крепости Аббас зарезал много византийцев, и их кровь оставалась на совести Христодула; умирая, они предавали проклятью предателя… И призывали оставшихся в живых узнать его имя, отыскать и казнить…
— «Когда постигнет вас бедствие на море, тогда, кроме Его (Бога), не остается при вас никого из тех, к которым взываете вы. И когда Мы дарим вам спастись на сушу, вы уклоняетесь от Нас. Ужели не опасаетесь, что Он может повелеть берегу суши поглотить вас? — читал Сулейман ал-Махри, и слова его, как раскаленные иглы, впивались в мозг Христодула. — Ужели не опасаетесь, что Он во второй раз может воротить вас в море, послать на вас буйный ветр?..» И когда волны, поднятые этим ветром, будут носить корабль в ночи, то верное направление можно отыскать только по звездам, — продолжал лоцман. — Хорошо видимые даже в непогоду — это звезды Алараф, Алголь, Альтебаран, Денеб, Кохаб, Хамал… А вот смотри — еще компас, магнит, на который полагаются, и единственно, с коим наше рукомесло совершенно, ибо он есть указчик на обе макушки[96], то сей — извлечение Давидово, мир ему; это тот камень, коим Давид сразил Голиафа… Магнит притягивает только железо, еще магнит — предмет, что привлекает к себе. Сказывали, семеро небес со землею подвешены через магнит всемогущества Аллаха.
Мы, мусульмане, искусные мореходы, необходимость иметь хорошо оснащенный флот почувствовали еще в первые годы хиджры[97], когда Мухаммед предлагал правителю Эфиопии принять ислам, но не имел военных кораблей, чтобы заставить его это сделать. Но уже вскоре после смерти основателя ислама в 636 году наш флот был настолько силен, что некоторые корабли достигли берегов далекой Индии.
Ты, грек, как только на горизонте появятся неприятельские суда, увидишь наши акаты с тремя мачтами, которые могут бегать на парусах при любом ветре… Их выведут из укрытия, и, построившись в боевую линию в виде полумесяца, они ринутся навстречу врагу и начнут охватывать его железным кольцом… Удар их будет беспощадным!
Вот так, Христодул… А вечером, когда зажгутся маяки, я расскажу тебе о них.
Вот уже которую ночь и который день в Средиземном море стояло затишье. Гребцы-невольники измучились от жары и адской работы, некоторые падали в тяжелый обморок; их окатывали забортной водой, но они и тогда не приходили в сознание. Тогда снимали с них кандалы и рабов заменяли велитами, которые гребли до тех пор, пока те вконец не очухивались.
Днем жарило так, что море казалось белым и на горизонте сверкала яркая полоса, отчего у впередсмотрящего в мачтовой корзине воспалялись глаза. В каюте невозможно было находиться, потому что по переборкам текла смола и стоял удушливый древесный запах. Василий-македонянин выходил на палубу, шел к носовой части корабля, забирался в башню к лучникам и подолгу неподвижно смотрел вдаль… Хеландия, на которой находились командующий флотом патриций Кондомит и Василий, скорее напоминала дромону — она была длиннее и шире, чем остальные, вместо медных труб для метания огня на корме и в носу сделаны башни для лучников; и две мачты, на которые в ветреную погоду натягивали квадратные паруса, позволяли ей развивать по сравнению с одномачтовыми хеландиями приличную скорость. На флагманском судне, в общем-то, в медных трубах необходимость отпадала: оно, как правило, во время боя не ввязывалось в драку, его охраняли несколько хеландий, а для защиты командующего — друнгария, руководящего сражением с палубы, — лучше иметь лучников.
Сверху Василий увидел, как в дверях каюты появился в одной лишь набедренной повязке Константин Кондомит, худой, с длинной, тонкой шеей и маленькой головой, с красным облупленным носом, подозвал капитана корабля и, изобразив яростное лицо, отчего у него округлились глаза, сделал ему какое-то замечание.
Сейчас патриций напомнил македонянину сердитого гусака, который, когда еще Василий жил в деревне, очень досаждал и ему, и прохожим, и скотине — щипал всех без разбору. Василий пас домашнюю птицу, и для нее этот гусак был сущим наказанием, он разгонял уток и кур, гусыни шарахались от него как от чумного. Потом подолгу приходилось собирать всех в кучу. И однажды, разозлившись, Василий поймал гусака, зажал его шею между косяком и дверью сарая и удавил… Вот уж попало ему от матери!
— Живоглот! — кричала она. — А еще будущий император… Неужели ты, и на троне сидя, будешь таким живодером?!
Василий покорно сносил ее хулу и еле сдерживался от распираемого его изнутри смеха. Надо же, вдолбила мамаша в голову, что ее сын обязательно станет василевсом… Вначале над ней тоже смеялись все жители македонской деревни: рехнулась, мол, женщина, оставшись без мужа… Тяжело с девятью детьми, вот она и напридумывала черт знает что… И предупреждали: «Смотри, как бы на вашу семью, а особенно на сына Василия, беда не свалилась! Шпионов полно — донесут!»
Но потом как-то поутихли, когда странница, узнав от матери Василия ее сны и видение, подтвердила, что гусиного пастуха действительно ожидает необыкновенное будущее.
Когда Василий, будучи ребенком, в один из прекрасных дней заснул в поле, мать видела, как над ним реял орел и сенью своих крыл охранял покой младенца. А самой ей приснилось, что из ее груди выросло золотое дерево, покрытое золотыми листьями и плодами, стало вдруг огромным и тенью своей кроны укрыло весь дом. В другой же раз, тоже во сне, явился перед ней святой Илия Фесвийский в образе старца с белой бородой, с вырывавшимся из уст пламенем, и, как пророк, объявил матери о высокой судьбе ее сына…
Византийские летописцы, до последней степени влюбленные во все чудесное, тщательно собрали и поведали нам все предзнаменования, возвещавшие будущее величие Василия-македонянина.
Когда он покинул деревню, отправившись в 840 году в столицу Византии, ему было двадцать восемь лет. Это был малый высокого роста, со здоровыми мускулами, могучего телосложения. Густые вьющиеся волосы обрамляли его красивое энергичное лицо.
Вот как рисуют летописцы его приход в Константинополь.
Бедно одетый, с котомкой и посохом он вечером в воскресенье вошел в город через Золотые ворота. Усталый, весь в пыли, улегся у входа в церковь св. Диомида и тут же заснул.
Игумен ближайшего монастыря среди ночи, внезапно проснувшись, услышал голос:
— Встань и поди отвори двери императору.
Игумен вышел наружу. Никого, кроме оборванца, спящего у входа в церковь, не нашел и лег спать.
И опять он услышал тот же голос, повторивший те же слова.
Раздосадованный игумен снова выходит наружу и снова никого, кроме этого нищего на паперти, не видит.
И когда монах уже в третий раз собирался заснуть, то тут почувствовал удар кулаком под бок.
— Встань! — приказал голос. — И впусти того, кто лежит у дверей церкви, ибо он — император!
Весь дрожа, святой отец поспешает покинуть келью и, сойдя вниз, расталкивает спящего незнакомца.
— Да, господин, — отвечает тот, проснувшись, — что повелишь рабу твоему?
Игумен приглашает его следовать за собой, сажает за свой стол, а утром велит принять ванну и обряжает в новые одежды. А потом святой отец, взяв с Василия клятву, открывает ему будущую судьбу и просит быть отныне другом и братом.
Этим живописным рассказом и начинается первый выход на историческую арену Василия-македонянина, который так ловко устроил свою судьбу при Феодоре и Михаиле III, а через несколько лет после этого возвел свой крестьянский род на византийский престол.
Но историки, жившие при дворе императора Константина VII, внука Василия, и сам Константин VII желали создать для основателя македонской династии приличную и даже славную генеалогию. По их словам, знаменитый василевс, происходил со стороны отца из царского рода Армении, по матери доводился родственником самому Константину Великому. В действительности же Василий родился в 812 году в окрестностях Андрианополя в семье бедных колонистов армянского происхождения, которая переселилась в одну из деревень Македонии, разорилась вследствие болгарской войны и осталась после смерти кормильца без всяких средств к существованию. Вот тогда-то и отправился Василий на поиски счастья в столицу Священной империи…