Честно говоря, я плохо представлял себе, как можно осуществить эти задачи, хотя воображение уже нарисовало дюжину первосортных картин. Однако жизненный опыт, вечный мой оппонент, браковал их одну за другой, напоминая, что желаемое и действительное — это только две стороны одной медали, не больше, и нельзя этого забывать.

Роберт коротал время в невеселых раздумьях о неисповедимости своих житейско-пернатых путей. Ему было о чем подумать. Я же, опершись на локоть и подсвечивая себе слабеющим фонарем, читал книгу и с каждой перевернутой страницей все больше погружался в загадочный мир преданий и легенд об острове неминуемой гибели. Я дивился рассказам бывалых моряков и рыбаков, искателей жемчуга и охотников за акулами, а от версий, гипотез и фактов, приводимых узкими специалистами, голова шла не только кругом, но, бывало, и тетраэдром.

Пересказывать книгу я не стану, но особо любознательного читателя посылаю по адресу: Бисквит, набережная Адмирала Рыбникова, сорок пять, склад издательства «Марина». Здесь можно заказать любую книгу, выпущенную «Мариной» за последние пять лет, в том числе и «Остров Рикошет». Правда, это библиографическая редкость, но, быть может, вам повезет.

Я читал и перечитывал, погружаясь в сладкий ужас тайны, и одновременно слушал звуки острова, пробудившегося всерьез. Ясно, что ночная жизнь здесь была гораздо любопытнее дневной, как и положено местам неминуемой гибели.

И вдруг… И вдруг раздался долгий, жуткий, уху непостижимый крик-стон, где были сразу все гласные звуки. И резко оборвался.

Стало тихо. Так тихо, что даже страшно, Мы оцепенели.

— Роберт, — шепнул я, — у вас кровь стынет в жилах?

— Нет, — заплетающимся шепотом отозвался он, — она у меня стынет в венах и артериях. Брр! — И он стал кутаться в пиджак, поднимать воротник и застегивать пуговицы. — Что это, сэр Бормалин? Сколько живу здесь, такого еще не слыхал. Ужасные стоны, но чьи они?

— Похоже, это кричит чья-то нечистая совесть…

После этих слов Роберт замолчал, задумался, а потом решительно опустил на место воротник пиджака и расстегнул все до одной пуговицы.

— Да будет вам, сэр! — натянуто рассмеялся он. — Что это вам в голову взбрело! Мы же с вами реалисты!

— Как бы не так, — возразил я.

— А я законченный реалист, — вздохнул Роберт. — Не верю ни в чудеса, ни в голоса. В мистику разную тоже не верю. Все на свете имеет реальную основу. Человек, например, произошел от обезьяны в результате труда. Причем умственного… Или вы считаете, что обезьяне чужд умственный труд? — спросил он, не услышав возражений. — Кстати, у вас есть знакомые обезьяны?

— Нет, — развел я руками, отрываясь от книги.

— Оно и видно, — сказал Роберт. — А у меня есть знакомый гиббон. Мы очень дружны. И это, скажу вам совершенно объективно, очень умный гиббон. Мало того, он умнеет год от году… Он умнеет на глазах, понимаете?

Да, тут было над чем подумать.

— Понимать-то понимаю, — промямлил я. — А как же насчет тайн? Как насчет бесчисленных загадок Вселенной?

— А что тайны? Что загадки? — пожал он плечами. — Да, у природы немало тайн. Но что есть тайна? Это обычное белое пятно. А белое пятно — не что иное, сэр, как полное отсутствие информации о данном предмете или явлении. А множество белых пятен говорит единственно о том, что изучение природы оставляет желать много лучшего. Согласны? А кто изучает природу? Вопрос праздный. Ясно, кто ее изучает: человек, ее так называемый царь. Почему же, возникает резонный вопрос, он так неважно ее изучает? Знание природы, казалось бы, необходимо человеку позарез, а он изучает ее спустя рукава — почему? Ответ очень прост. Потому, простите за откровенность, что человек — существо ленивое и недалекое. Несерьезное существо. Присутствующих, конечно, я в виду не имею.

— Спасибо, — проворчал я.

— Мало того, чем больше узнаю вашего брата примата, тем меньше хочется оказаться на его месте, и вот почему…

Мы еще немножко поболтали в том же духе, а потом я вернулся к «Острову Рикошет» и, улучив момент, обратил внимание Роберта на одну из страниц. Она была зачитаннее многих других, и, кроме того, ее правый нижний угол был крепко загнут.

— Узнаю неряху Гарри, — сразу определил Роберт, — Это в его плебейском стиле — загибать углы вместо того, чтобы воспользоваться закладкой или памятью.

— А может, он выделил эту страницу сознательно? Надо отдать должное Гарри: он ведь очень хитер, предусмотрителен и умен.

— Вы правы, — согласился Роберт. — А ну-ка, что там за текст?

Текст был озаглавлен: «Загадка зеростра», и дальше шла сама загадка. Мы прочитали ее раз и другой, но мало что поняли. Она помещалась в самом последнем разделе книги и на первый взгляд не имела прямого отношения к Рикошету. Но, прислушиваясь к интуиции, которая почти никогда меня не подводила, я перечитывал и перечитывал загадку, и с каждым новым прочтением все больше склонялся к тому, что это зашифрованная задача. Причем зашифрованная не самым сложным шифром и с какой-то вполне определенной целью.

Их была дюжина и еще треть — а у них отняли три дюжины.

И стало так:

Их теперь две дюжины и один, а у них отнимают три дюжины и все без безымянного.

Приложить слева и справа все, все и одну от трети дюжины.

Это и будет зеростр.

— Вы слышали что-нибудь о Зеростре? — спросил Роберт очень серьезно.

— Нет. А что это?

— Впервые слышу это имя. Но оно мне не нравится.

— А с чего вы взяли, что это имя? — спросил я. — Обратите внимание на то, что слово «зеростр» напечатано с маленькой буквы, и это не недосмотр корректора. Издательство «Марина» — фирма серьезная и добросовестная, поверьте.

— Тогда что же стоит за словом «зеростр»? — недоумевал Роберт.

Я достал из тайного кармана огрызок карандаша и стал писать на чистом обороте форзаца.

— Давайте, сэр Роберт, математически запишем условия задачи. Она не такая уж бессмысленная и сложная, как это кажется. Ничего, что я называю загадку задачей?

— Хрен редьки не слаще, — вздохнул попугай.

— Итак, «дюжина и еще треть» — это шестнадцать, а «три дюжины», как вы понимаете, тридцать шесть. Следите за мной и проверяйте. Когда я вхожу в азарт, то частенько увлекаюсь и совершаю ошибки. «Все без безымянного» — имеются в виду безусловно пальцы человека. Значит, это наверняка девять. И вот что у нас получается: Шестнадцать минус тридцать шесть с одной стороны — и двадцать пять минус сорок пять с другой. А дальше, сэр Роберт, я предлагаю поставить между этими разностями знак равенства. Как вы на это смотрите?

— Почему именно знак равенства? — возразил Роберт. — Обоснуйте, сэр!

— Объясняю. Во-первых, обе разности равны одному и тому же числу. И число это — минус двадцать. Разности равны между собой — это ежу понятно, говоря языком гимназии «Просвет», где я получил образование. Во-вторых, к стилистическому обороту «и стало так» совершенно определенно напрашивается синоним «получилось». Что вы можете возразить на это с точки зрения лингвиста, сэр Роберт?

— Ладно, пускай будет по-вашему, — согласился он.

— Читаем загадку дальше, — входил я во вкус. — «Приложить слева и справа все, все и одну от трети дюжины». «Все, все» — это, наверное, тоже имеются в виду пальцы?

— Ну-да, — кивнул Роберт, — пальцы рук царя природы.

— И получается, сэр Роберт, что к обеим сторонам нашего равенства надо прибавить по двадцать целых и одной четвертой. Люблю возиться с дробями и смешанными числами! — признался я в своем сокровенном пристрастии и быстро написал вот какое равенство:

16 — 36 + 20 1/4 = 25 — 45 + 20 1/4.

Мы сидели с Робертом плечом к плечу и молча глядели на записанное выражение. Я чувствовал, что все идет хорошо и надо каким-то образом преобразовать равенство, решить его. И тогда мы разгадаем загадку зеростра, которая нужна нам позарез. Я был совершенно в этом уверен, я знал это.