— Так уж мы устроены,— вздохнул я.
— А почему ты не спрашиваешь, кто он?
— Думаю, если ты сочтешь нужным, сама скажешь.
— Этот мальчик индеец. Я была в «Ниагара Фолс» и там с ним познакомилась.
Я молчал.
— Он живет неподалеку от Ниагары, в деревне. Только об этом никому ни слова, пусть это будет нашей тайной.
Вот и все, что в тот раз рассказала мне Калина. Не помню уже, что прервало нашу беседу. Кажется, вошла Джулия, и Калина, замолчав, выбежала играть на улицу. При матери она не хотела говорить об индейском мальчике. Моя Джулия, несмотря на всю ее доброту и то, что выросла она в очень бедной семье, больше всего на свете боится бедности, боится и презирает ее. Всех индейцев считает бездельниками и шантрапой. А то, что они бедны, известно всем. И деревушку ту, где живет мальчик, с которым познакомилась Калина, я тоже знаю: единственная индейская деревенька Чиппуава с последними представителями племени оджибуэев.
Вот так и появилась у нас с Калиной общая тайна. Каждый раз, когда я приезжал на ферму, дочь привычно забиралась ко мне на колени (она еще не могла отвыкнуть от этой детской привычки) и повествовала мне о своем новом друге. А если она забывала или просто была не в настроении, когда мы оставались одни, я сам спрашивал:
— Ну, как там поживает наша тайна?
— Он красивый и смелый,— как-то сказала мне Калина.— Когда мы идем с ним по набережной Ниагары, все смотрят только на него. Он даже полицейских не боится. Один раз к нам подошел полицейский с дубинкой и говорит: «Ты чего тут каждый день шляешься, грязный индейский мальчишка? Здесь гуляют туристы, приличная публика, а ты, поганец, весь пейзаж портишь». А он гордо отвечает: «Осторожно со словами, сэр, а то как бы вам не пришлось пожалеть. С вождем индейцев в дружбе сама королева Англии Елизавета. Вон сколько портретов нашего вождя с ней на витринах и в газетах. Оттиски наших профилей почти на всех ниагарских сувенирах, даже на автомобиле «понтиак» гордый индейский профиль, а не ваш, сэр».
Я видел в газетах эти фотографии — английская королева, «великая белая мать», в строгом белоснежном костюме и индейский вождь в пестром головном уборе из перьев.
— А во что вы играете, чем занимаетесь, когда бываете вместе? — спросил я.
— Мы ходим. Просто ходим и смотрим на людей, на машины, на лотки с сувенирами. А потом останавливаемся и долго любуемся водопадом.
— И вам не надоедает? — улыбнулся я.
— Вовсе нет. «Ниагара-Фолс» никогда не бывает одинаков. Когда пасмурно, он белый, ну, совсем как молоко, будто оно кипит в огромном котле. Когда светит солнце,— над ним широкая радуга, а иногда сразу несколько, одна исчезает, другая появляется. Мы даже загадываем, кто раньше увидит новую. Нам очень весело. А вечером и вовсе красота. Зажигаются разноцветные прожектора, окрашивают водопад, и кажется, что не вода падает вниз, а льется раскаленная лава, даже страшно становится; все полыхает огнем.
— Папа, дай мне три доллара,— как-то попросила Калина.
— Зачем тебе? — удивился я.
— У моего друга день рождения.
— Давай вместе купим ему подарок.
— Нет, он гордый и подарков не берет.
— Зачем же тебе три доллара?
— Мы хотим спуститься на лифте к подножию водопада, это стоит один доллар, он давно мечтает об этом.
Потом Калина рассказывала, как они провели день рождения ее друга.
— Мы встретились у клумбы, знаешь, той, где часы из травы и цветов — циферблат травяной, цифры из цветов, а стрелки настоящие, железные. Поначалу мы всегда долго смотрим на часы. Мой друг сказал однажды, что он видит, как движутся стрелки. А я сколько ни смотрю — не замечаю их движения, вижу только, когда они уже переместились. Но я ему верю. Он никогда не обманывает, опять же потому, что гордый. А еще он никогда не смеется, говорит: смеется лишь тот, кто доволен жизнью...
После этих слов Калина надолго умолкла, мне показалось, что она видит перед собой стрелки, внимательно глядит на них, пытаясь заметить их движение.
— Потом мы слушали колокольный концерт,— продолжала Калина,— там даже звучала мелодия твоей любимой украинской песни «Ой ты, Галю, Галю молодая».— И вдруг Калина спросила: — Это правда, папа, что у тебя когда-то была жена Галя? Ты ее очень любил?
Что-то теплое стиснуло мне сердце, возможно, я даже застонал. Затем глубоко вдохнул в себя воздух, и крепясь, ответил:
— Правда, Калина. Это было еще в той, другой жизни, которую уже никак не вернешь.
Калина сочувственно посмотрела на меня и тихо заметила:
— А все же хорошо иметь две жизни, ой как это интересно!
Я ей не ответил, что она поймет, моя маленькая?..
А Калина продолжала уже о своем:
— Затем мы побывали в Ниагарском музее, видели египетские мумии, им больше двух тысяч лет, а они как живые; видели те бочки, в которых храбрецы летели по струям водопада. Говорят, лишь трое в бочках победили «Ниагара-фолс», и среди них одна девушка. Наконец, спустились на лифте к подножью водопада, там, под дном реки, прорыта пещера. Нам дали резиновые сапоги, непромокаемые плащи, и мы пошли по узким коридорам. Фу, как там мерзко и сыро! По стенам течет, под ногами хлюпает вода. Мы оказались между скалой и главной струей водопада. Стояли и наблюдали этот страшный поток падающей воды. Не понравилось мне там, захотелось наверх, к солнышку. А мой друг долго не мог оторваться от этого зрелища, губы его шевелились, он что-то говорил, но из-за грохота воды ничего не было слышно. Я его оттуда едва вытащила.
Калина замолчала и соскользнула с моих колен.
— А что вы делали дальше?
— Дальше? У нас осталась всего одна монетка в десять центов, мы потратили ее на бинокль на большой чугунной подставке, смотрели на Ниагару и на Радужный мост, по которому ехали туристы на автомобилях из Штатов. Радуга над водопадом в тот день была особенно яркой и широкой, и знаешь, что сказал мне мой друг? Он сказал, что хотел бы слиться с радугой и белыми струями водопада. Мне стало страшно — ведь мой друг никогда ничего не говорит зря, просто так...
Дела не позволили мне приехать на ферму в следующую субботу, попал я туда лишь через две недели, когда уже нужно было забирать Калину домой; начинались занятия в школе. Приехав, я сразу же попросил Калину собираться, хотел успеть вернуться в Торонто до часа пик, чтобы не попадать в дорожные пробки. Мой приятель угостил меня кофе. Мы выпили по чашечке и зашли к Калине, она еще и не думала собираться, сидела, вперив взгляд в одну точку, печальная и отрешенная.
— Что с тобой, дитя мое? — обеспокоился я.
— Я не хочу уезжать домой,— заявила она.
— Что-нибудь случилось?
— Да. Моего друга не стало,— ответила Калина.
— Он уехал?
— Нет, ушел.
— Куда же он ушел и почему ты не собираешься домой? — уже раздраженно спросил я.
— Он ушел в радугу.
Я замолчал, кажется, уже начал понимать, что произошло.
Вмешался мой приятель, объяснив все просто и коротко:
— Этот индейский мальчишка прыгнул в водопад и, конечно же, утонул. Решил покончить с собой. Говорят, дурь в голову пришла...
— Нет, он не покончил с собой, он ушел в радугу,— настаивала на своем Калина.
— Все эти индейцы дебилы и чокнутые, и их дети такие же. Да разве могут они рождаться другими от алкоголиков и наркоманов? А государство им еще помощь оказывает, поэтому они и работать не хотят,— рассердился фермер.
Тут я не выдержал и резко заметил:
— Ну и помощь — пять долларов в месяц!
— Не бойся, с голоду они не подыхают. А больше платить им и незачем — пропьют.
— Жалко мальчика,— сказал я.
— Не надо его жалеть,— возразила Калина,— он не хотел бы, чтобы его жалели.
— Но я все же не пойму причины, почему ты хочешь остаться — спросил я, обнял Калину, заглянул ей в глаза.
— Он обещал через несколько дней появиться в радуге.
— Это из области фантастики,— осторожно заметил я и вздохнул.
— Мой друг никогда не обманывал.