— Далеко я забрел? — спросил мой пленник, точнее ноша.

— Таким ходом дай Бог за час обернуться.

Мы не шли, мы плелись. А собачий вой приближался.

— Какого черта ты сюда полез? — злился я на сопляка. — Жить надоело? Понимаю, когда люди в годах, но ты…

Кто способен полезть в адово пекло? Те, кому неймется среди обычных людей: уголовники, нищие, разочаровавшиеся в жизни, отшельники. Я же тащил мальчишку, перед которым еще все дороги открыты.

— Да что у нас за жизнь без денег? — в сердцах воскликнул юнец. — Без бумажки ты — букашка, а Зона — быстрый способ разбогатеть.

— Или умереть, — мрачно отрезал я. — Мать знает, где ты лазаешь?

Парень смутился. Значит, в самом деле с матерью живет.

— Н-нет. Немаленький уже, — обиделся.

— Н-да? А мозгов не нажил.

— Знаешь что? — я услышал вызов, но он лишь позабавил.

— Ну?

— Говорят, в Зоне нельзя разговаривать, — образумился. — Зона не любит, когда шумят.

Я усмехнулся, кивнул на ружье со словами:

— Что ж ты пукалку притащил? От нее, знаешь, сколько грохоту? Ты пользоваться ею вообще умеешь?

— Умею. С отцом на охоту ходил. Ружье на крайний случай.

— Я слышал, таких случаев по сотне на сталкера приходится. Не вяжется с тихим, мирным местечком, правда?

Луч солнца прошил тучи и растекся золотистым пятном в двух шагах от нас. В воздухе! Я похолодел. До меня дошло, почему надо молчать. Мистический Разум тут ни при чем. Просто можно так уболтаться, что потом костей не соберешь.

— Давай-ка помолчим, — согласился я запоздало.

Мы чуть сбились с «тропы». Забрали немного влево. В Зоне, как в поговорке: шаг влево, шаг вправо — смерть. Похоронят в закрытом гробу, если будет что хоронить.

Я посмотрел на часы. Полпути должны были пройти.

Псиный вой прекратился. Я даже не знал, радоваться или молиться. До этого собаки хоть и действовали на нервы, зато я примерно понимал, на каком они расстоянии от нас.

Я прибавил шагу. Парень морщился, но без лишних слов старался поспевать.

Мысли полетели к Богу. Это стало привычным для меня: разговаривать со Всевышним, как с отцом или приятелем. Бывало, молился, когда вспоминал о семье. Да, унизительно, но только молитвы, чувство, что кто-то всемогущий, всерешающий рядом, присматривает за тобой, успокаивало, крепило надежду. Что-то во мне переменилось в тот день, когда я привез Машку из клиники. Стал чаще задумываться о судьбе, смысле жизни. Уверовал. Вот, даже крестик приобрел. Настоящий: золотой, освященный. Купил в церкви, которую посетил перед отъездом в Зону. Тогда я много чего вымаливал. В основном за Машку, за Люду, но и о себе не забыл. Просил защитить от хитростей Зоны, направлять меня. В общем, как все страждущие, надеялся на помощь.

Тридцать шесть лет не вспоминал о Боге. В церкви был только при крещении: собственном и дочери. Тут вывалился целый ворох проблем и… Стыдно. Все мы так. Не помним, не верим, а как прижмет, так сразу христиане. Никогда бы не подумал, что крестик — кусочек металла — станет плечом, на которое я всегда смогу опереться.

Когда я не патрулировал периметр, то заступал на дежурство на КПП. Рядом стояла часовенка. Сначала я боялся косых взглядов, не ходил. Вообще одиночество — вещь редкая в армии. Только ночью под одеялом я мог уединиться, излить душу Богу, согревая крестик горячим шепотом. Однажды в часовню зашел майор. Я и подумал: чего тут ненормального, что скрывать?

Часовня была единственным местом, где мой покой никто не мог нарушить. После такого визита я чувствовал себя, как чувствует, наверное, человек, уходящий с приема у психолога: некую легкость в теле и душе. Психологическая разрядка — так я это называю.

Уже месяц я охранял границы Зоны, свыкался с местной атмосферой, правилами. Кто бы мог представить, что я буду топтать радиационную почву. Казалось, натерпелся в детстве. Чуть ли не радиофобом стал. Ан нет, нужда заставит, и в ад спустишься.

Кабы не смерть Лехи… Был бы я рядом с Машкой и Людой. Жена Лехи, наверное, то же думает обо мне: кабы не Вадик, был бы муж с ней. И она права. Если бы я не нагрузил Леху своими бедами, он не стал бы продавать артефакт, его бы не убил покупатель. Леха утверждал, человек проверенный, уже имел дело с Куцым — торговцем с Зоны. Теперь гадаю: то ли Леху подставил этот Куцый, то ли клиент деньги зажал.

Так или иначе, а выхода иного я не видел, кроме как просить начальника откомандировать меня в Зону. И шеф, и Люда, и брат отговаривали меня. Но что еще делать? Кредиты нам не выдавали. На мне висел старый, на лечение Машки, на брате — ипотечный. Помощи со стороны не ожидалось. Я потерял сон. Вспоминалась роскошная квартира Лехи, мозг свербила мысль о Монолите. Не судьба ли, не ознаменование ли? Сначала разговор с Артемом, потом Монолит, смерть Лехи — все указывало на то, что проблемы разрешатся в Зоне.

Окончательно чашу весов перевесил репортаж об ученых, в руки которым попал уникальный артефакт. Ученые обещали, что произведут в медицине революцию. Сообщать подробности они сочли преждевременным, но мне хватило и малого, чтобы поставить точку сомнениям.

— Слышал?

Во мне словно тумблер повернули. Мысли разлетелись, все шесть чувств заработали на обнаружение потенциальной угрозы. Урчание невидимых аномалий, гуляние ветра в траве… Постой, какой ветер? Полный штиль, как говорят моряки.

Метрах в пятистах траву сотрясало какое-то движение. Низкорослое существо приближалось быстро. Позади него струились еще несколько полос.

Юный сталкер сглотнул и промолвил, точно приговор:

— Они нас догнали.

По моим расчетам до колючки оставалось километра полтора. Если взобраться на маячащие впереди холмы, то нас увидят мои орлы. Они прикроют.

— Видишь те взгорья?

Парень утвердительно промычал.

— Если жить хочешь, бегом туда.

Мы ускорились. Юнец скакал, считай, на одной ноге. По его лбу и вискам обильно тек пот, зубы стиснуты, из гортани готов вырваться рык. Бинт побурел — ни белого пятнышка. Еще немного, и мальчишка свалится без памяти.

Я уже слышал семенящий топот маленьких лап за спиной. «Десять метров, не больше», — услужливо проинформировало подсознание, натренированное в кавказских горах.

— Стреляй, бей сволочей, — процедил юнец.

Я покачал головой. Выстрелы спровоцируют псов на атаку. Пока есть шанс на спасение, не надо его уменьшать. Стая не знала, что до границы Зоны — рукой подать, что добыча вот-вот ускользнет. Как настоящие хищники, псы не спешили, подкрадывались, заходили во фланги.

Я видел их голые хвосты, вздымавшиеся над травой, будто акульи плавники. Желтую поросль разрезали покатые облезлые лбы. Порой псины поднимали слепые морды и принюхивались — корректировали траекторию.

Увязавшиеся за нами собаки не походили на монстров с картинок, которые мне показывал лейтенант Самохин. В иной ситуации псы смотрелись бы комично: до ужаса безобразные и до смеха мелкие — дворняги. Тем не менее не стоило обманываться. Подгоняемые неуправляемой злобой и лютым голодом твари представляли серьезную опасность.

— К черту приличия, — сказал я. — Садись на закорки. Давай, не стесняйся, твою мать. Так будет быстрее. Вот. Держи ствол, — всучил «макарова». — Бросятся — пали.

Я взбирался на загривок холма, когда псины огрызнулись и кинулись на нас. Юный сталкер открыл огонь, а я припустил что было мочи. Мои бойцы скучали, сидели по дальнюю сторону дороги. Услышав выстрелы, они подскочили к колючке. Нас разделяло меньше километра.

Псины бежали рядом, пытались ухватить за ноги. Одна забежала вперед. Я чуть не споткнулся об нее, едва удержал равновесие, а вот парнишка со спины слетел. Твари кинулись на него. Я вскинул автомат, снял с предохранителя. Парнишка кричал, палил куда ни попадя. Над ухом прошипела пуля.

Я хотел пустить очередь, но в голень вцепился пес. Прикладом я размозжил дворняге череп. Пинком скинул одну тварь с парня, вторую прошил свинцом. С третьей парнишка справился сам: ткнул в пасть разряженный пистолет, схватил за шею, подмял под себя и с остервенением замолотил по скулящей морде.