«Дурные вести», — подумал старик.

Калитка скрипнула, и на пороге появился красивый молодой человек. Это был Иван Вышатич, сын посадника из Вышгорода, друга воеводы. Иван был тысяцким в Берестове и из любопытства поехал на вече.

Подойдя к воеводе, он снял шапку и низко поклонился старику.

   — Бью челом вам, воевода, — сказал он и, повернувшись к Людомире, прибавил: — И тебе красна девица!

После этого он снова обратился к воеводе:

   — Я был на вече у Турьей божницы... Увидев издали огонёк в ваших хоромах, решил заехать.

Вышатич говорил отрывисто, с остановками, как бы обдумывая, что сказать. Видимо, он хотел сообщить что-то воеводе, но ему мешала Людомира.

Старик понял его и, попрощавшись с дочерью, велел ей идти спать.

Оставшись наедине, они уселись у рундука.

   — Ну, что слышно? — спросил старик.

   — Печальные вести, — сказал Вышатич. — Народ галдит и несёт чушь про вас и про князя...

   — Чего же они хотят? — спросил воевода.

   — Хотят прогнать половцев... Говорят, что если князь не желает защищать ни нас, ни нашего имущества, то мы сами должны защищаться. Многие считают, что у нас уже нет ни князя, ни воеводы, ни дружины, которые защищали бы нас от врагов, а потому мы должны искать нового князя, воеводу и дружину.

Коснячко внимательно слушал Вышатича.

   — Не дружины и рук у нас нет, — сказал он, подумав, — а ума... Разве народ не видит этого? Правду говорит пословица: горе голове без ума, но горе и рукам без головы!

Разговор их продолжался не долго. Было уже поздно, и Вышатич, откланявшись, уехал домой, а воевода пошёл в опочивальню отдохнуть, решив с рассветом поехать к Изяславу, чтобы ещё раз поговорить с ним. Он хорошо знал характер киевлян и предвидел печальные последствия ночного веча.

Как только занялась утренняя заря, воевода был уже на ногах, приказал оседлать коня и поехал к князю.

А на Подоле всё кипело, как в котле: народ продолжал шуметь и уже собирался идти на Гору.

Настало утро, солнце уже давно взошло, а воевода всё ещё не возвращался, и напрасно Людомира с беспокойством поджидала его на террасе...

Вдруг перед воротами раздался топот лошади и замолк.

«Верно, отец», — подумала Людомира, вставая с лавки.

Калитка отворилась, и вошёл Иван Вышатич.

Он был бледен.

   — Где отец? — спросил он тревожно.

   — Уехал на княжий двор и ещё не возвращался, — ответила она.

   — Скверно! — невольно вырвалось у Вышатича.

Людомира, ничего не понимая, молча смотрела на него.

Вышатич отвёл свой взгляд и объяснил:

   — Народ пошёл с веча на Гору. Быть беде.

   — Так скачи туда и предупреди отца, — всё ещё до конца не понимая грозящей опасности, но сердцем чувствуя неладное, сказала Людомира. — Скачи быстрее.

Молодой тысяцкий приподнял шапку, поклонился и ушёл. Быстро сел он на коня и помчался на княжеский двор.

Не прошло и получаса после отъезда Вышатича, как дорога из Кожемяк к Княжескому концу начала оживляться; конные и пешие толпы увеличивались, занимая площадь между Кожемяцкими воротами и хоромами воеводы.

Испуганная Людомира приказала запереть ворота.

Вскоре кто-то подошёл к оконцу в частоколе двора воеводы и начал громко кричать:

   — Эй... вы... Отоприте ворота!..

   — Позовите сюда воеводу Заячью Шкурку!.. — крикнул другой. — Пусть идёт на совет... Народ просит его.

   — Пусть даст нам, копей и мечей, и мы сами прогоним половцев.

   — И без дружины обойдёмся!

Толпа всё росла и росла.

Людомира послала отрока к окну в частоколе, велев сказать, что воевода уехал на княжеский двор.

   — Неправда! — крикнули за воротами. — Мы видели, как отсюда выходил тысяцкий из Берестова. Значит, воевода дома!

   — Вышатич не застал воеводы, — прокричал в ответ отрок.

   — Так мы найдём его... Если он воевода, пусть ведёт рать на половцев, а не сидит дома, словно заяц в лесу.

   — Пойдём к князю! — послышались голоса.

   — Пойдём!

   — Нам не таких надо князей!

Вдруг из толпы выехал один всадник и громко закричал:

   — Братцы, разделимся! Пусть одна половина идёт на княжий двор и требует от князя коней и мечей, а другая — к темнице, в которой заперт князь Всеслав... Если Изяслав не хочет княжить, то мы освободим Всеслава и посадим его на княжий престол. Пусть княжит и защищает нас!

Речь эта понравилась толпе, и она быстро разделилась на две половины. Одна двинулась за двор Брячислава через мост и ворота Святой Софии к Княжескому концу, а другая повернула назад и отправилась к месту заключения князя Всеслава.

Изяслав знал о волнении народа, но, имея при себе дружину, не боялся его.

На всякий случай он послал воеводу Коснячку к митрополиту Георгию с просьбой поспешить на княжеский двор и помочь усмирить народ.

Едва воевода успел уехать, как перед воротами княжеского двора стала расти толпа.

Великокняжеский двор был обнесён таким же частоколом, как и хоромы воеводы Коснячки; фасадом он был обращён к Десятинной церкви и Бабьему Торгу, а задней частью примыкал к каменным стенам, окружавшим Гору.

Изяслав сидел со своей дружиной в сенях, когда услыхал какой-то шум на дороге. Один из бояр выглянул через окошечко в частоколе и отскочил с испугом. Казалось, что внизу и на площади вокруг Десятинной церкви собрался весь Киев.

   — Княже! — сказал он со страхом. — Народ пришёл с веча!

Изяслав, окружённый дружиною, вышел из сеней, чтобы подойти к калитке. Ему загородил дорогу сын Мстислав.

   — Негоже тебе держать речи перед бунтовщиками, — сказал он. — Останься с дружиной, а я пойду к ним...

   — Да, останься, князь, — поддержали его дружинники.

Мстислав выглянул через форточку в частоколе и обомлел: княжеский двор казался окружённым огромной толпой со всех сторон.

Кто-то из толпы заметил Мстислава, выдвинулся вперёд и крикнул нахально:

   — Княжич! Половцы почти каждый день делают набеги на наш город, и никто не защищает его.

   — А разве мой отец не ходил на половцев? — спросил Мстислав.

   — Ходить-то ходил, да толку никакого. Не князь победил половцев, а они — князя. Он вернулся домой, а они за ним...

   — Князь держит дружину не для нас, а для музыкантов и плясунов, — громко пошутил кто-то.

Мстислав побагровел.

   — Чего разорались, бараньи головы... Не вам, дубье, приказывать князьям!

Разгневанный княжич ни с чем вернулся к отцу.

Мятежники, не получая никакого ответа от Изяслава, неистовствовали и начали напирать на ворота княжеского двора.

   — Дело принимает скверный оборот! — заметил князю его приближённый Чудин.

Изяслав посмотрел вперёд и заметил новую громадную толпу, приближавшуюся к Княжескому концу.

   — Ну, вот и митрополит с крестом! — радостно проговорил он.

А народ всё громче ревел:

   — Князь, давай коней и оружие или иди вместе с нами на половцев!

Плохо, князь, — продолжал Чудин. Пошли людей в темницу и прикажи им убить Всеслава!.. Он — причина всего зла.

Толпа, замеченная Изяславом, постепенно приближалась к воротам. Впереди ехал всадник в грязном выцветшем кафтане, с густой бородой и длинными усами.

Изяслав вгляделся в толпу и вдруг нахмурился и покраснел.

   — Это не митрополит! — воскликнул он. — Это Всеслав!

Народ, увидев приближавшуюся толпу с Всеславом во главе, забурлил ещё больше и начал сильнее напирать на ворота.

Князь и дружина отошли в глубину двора, а вместо них выступили вооружённые гридни и отроки, готовые сразиться с народом.

Это был маневр, задуманный князем для бегства. В саду уже стояли осёдланные кони, и Изяслав, сев на них с дружинниками, скрытно выехал через заднюю калитку, ведшую в Берестово, и по Крещатой долине помчался в Василев.

Толпа, шедшая с Всеславом, тем временем приблизилась к великокняжескому двору.