— Ты правь нами! — раздались голоса, обращённые к Всеславу. — Не хотим Изяслава!

Ворота под сильным напором массы людей подались и раскрылись, в минуту весь княжеский двор заполнился бурлящей толпой. — Раздались крики, когда обнаружилось, что князя нигде нет.

   — Бежал, заячий хвост!

   — Бежал от нас, как от половцев!

   — И пусть бежит, да не оглядывается!

Вдали показался небольшой отряд дружины Ярослава с воеводой Коснячкой, митрополитом Георгием и духовенством.

Пока отряд воеводы доехал, княжеские хоромы были уже разграблены.

Все, сняв шапки, низко поклонились митрополиту, державшему крест в руке, и начали прикладываться к кресту.

Затем вперёд выдвинулся Варяжко, посадник белгородский, и начал жаловаться митрополиту:

   — Мы просили князя Изяслава дать нам коней и оружие или самому защищать нас от половцев, но он не хочет. А если не хочет или не умеет, так пусть и не княжит. Знать, он и сам так думал, потому что бежал, и теперь у нас нет князя... Благослови, святой владыка, Всеслава на великокняжеский стол, и пусть он княжит во славу Божию и народа.

Народ расступился, и к митрополиту подошёл весь бледный, грязный и растрёпанный Всеслав. Митрополит не колебался и, подняв крест, опустил его на голову нового народного избранника, не успевшего ещё прийти в себя от всего происшедшего.

   — Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь! — произнёс митрополит. - Воссядь, сын мой, на великокняжеский стол Ярослава Мудрого, который предназначен тебе Богом, княжи и правь народом отечески и не давай на расхищение твоих городов и имущества нашим врагам.

Народ обнажил головы. Всеслав осенил себя крестным знамением и дважды поцеловал крест, а затем стал рядом с митрополитом, окружённый киевлянами, и обратился к народу:

   — По воле народа и Божией милостью сегодня я занял киевский престол, оставленный Изяславом. Господь видит, что я занял его нс по собственной воле. Изяслав, целуя крест со своими братьями и клянясь, что они не сделают мне зла, не сдержали своего слова. За это Господь их наказал. Да поможет же Он мне служить Ему и вам с честью и пользой!

Толпа киевлян окружила Коснячку и благодарила его, что он не участвовал в борьбе Изяслава с народом и встал на сторону обиженных.

Всеслав, желая воспользоваться опытностью Коснячки, предложил ему остаться по-прежнему воеводою и руководить дружиной, но воевода отказался, сославшись на старость.

Всеслав не настаивал, и вскоре воевода уехал домой. Возвращаясь из Княжеского конца, он издали заметил, что у ворот его дома стоит вооружённый конный отряд, и забеспокоился. Он пришпорил коня и придержал его лишь тогда, когда разглядел, что отряд состоит из приближённой стражи тысяцкого из Берестова.

Когда воевода приблизился к воротам своего дома, к нему подъехал один из отряда Вышатича и спросил:

   — Ваша милость позволит нам уехать?

   — С Богом, — сказал воевода. — Спасибо вам за услугу... Поблагодарите от меня тысяцкого за внимание.

Ворота, задвинутые дубовым засовом, были открыты, и воевода въехал во двор.

Не успел он слезть с лошади и отдать поводья челядинцу, как Людомира выбежала из терема и бросилась в отцовские объятия.

   — Что ты так долго? — спросила она.

   — Раньше нельзя было, — не вдаваясь в подробности, ответил старик.

   — Где же ты был целый день?.. Я так беспокоилась о тебе... Когда ты уехал на княжий двор, Вышатич искал тебя...

Воевода поцеловал дочь и сказал:

   — Славный молодец этот Вышатич…

Люда, казалось, не обратила внимания на его слова.

Немного киевляне имели пользы от Всеслава. Хотя он и двинулся на половцев, но ничего не сделал им, потому что настала зима и половцы ушли сами. Воцарилось временное спокойствие, но это не удовлетворяло ни киевлян, ни Всеслава. Половцы, побеждённые стужей, а не оружием, могли вернуться весной. Но, что хуже всего, и Изяслав мог вернуться; ходили слухи, что он бежал в Польшу и оттуда собирается весной вернуться на Русь. Это очень беспокоило и киевлян, и их князя.

Вот гак, среди общей неуверенности, и настала зима.

Однажды в морозную звёздную ночь от дома тысяцкого в Берестове отъехало двое саней, в которых сидело по два человека.

Миновав Печерский монастырь, они свернули в густой лес и по узкой крутой тропинке спустились к Подолу, а там повернули на Боричев въезд; видно было, что путники пробираются на Гору.

Въехав через ворота в город, путники миновали княжий двор, Десятинную церковь и Бабий Торг, проехали через другие ворота и вскоре остановились у хором воеводы Коснячки.

В доме было спокойно и тихо. Старый воевода ходил по гриднице, как вдруг вошёл отрок и доложил:

   — Гости к вашей милости из Берестова.

   — Отопри ворота, — удивившись, сказал воевода.

Едва он взглянул на входивших гостей и на их праздничные наряды, как сразу догадался, кто они и зачем приехали. Это были сваты от Вышатича.

Впереди шёл старик с большою седою бородою, в собольей шубе, которую получил в дар от Ярослава Мудрого. Это был старый Варяжко, знакомый и друг воеводы, посадник белгородский, родственник Вышатича. За ним вошло ещё несколько человек.

Войдя в гридницу и остановившись посередине, сваты перекрестились на образа, каждый из них поклонился воеводе в пояс и все вместе сказали:

   — Бьём челом вам, воевода!

Воевода тоже поклонился.

   — Прошу вас, гости дорогие, присесть к столу и не побрезговать хлебом-солью.

Г ости присели к столу.

   — Какая причина привела вас ко мне? — спросил хозяин, помолчав.

Посадник встал и, поклонившись в пояс, промолвил:

   — Ваня Вышатич прислал нас просить руки твоей дочери Людомиры. Он бьёт вам челом, воевода, и просит удостоить его чести. Ваша милость изволит знать, что он парень степенный; князь и дружина любят и уважают его, у него много скота, хорошая пасека. Да и лицом Господь не обидел. Отдайте ему девицу. Пусть поженятся да и живут счастливо!

Воевода внимательно выслушал свата и, когда тот закончил и сел, спокойно сказал:

   — Спасибо вам, дорогие гости и сваты, за оказанную мне честь... Я люблю и уважаю Вышатича, но, вы знаете, моя девушка ещё очень молода... Надо поговорить... подумать... посоветоваться... будьте ласковы подождать...

   — Зачем тебе держать девушку в тереме? — возразил Варяжко. — И для кого ещё беречь её девичью красоту?

Но воевода не хотел давать никакого ответа, а поэтому пригласил сватов побывать ещё раз, дать ему время всё обдумать и посоветоваться. На самом же деле он знал, что Люда не особенно жалует молодого тысяцкого, так что эта отсрочка, по сути, была отказом.

   — Уж будьте добры, не гневайтесь на хозяина и приезжайте ко мне как гости, — сказал он при прощанье. — Я приму вас с радостью, только теперь не могу отдать девушки... Молода... пусть подождёт, — закончил решительно.

Когда Люде сказали, что приехали сваты, она сделалась бледной как полотно и, казалось, окаменела.

После отъезда сватов воевода пошёл к дочери в горницу. Увидев его, девушка бросилась к нему на шею.

   — Были сваты... — сказал старик, глядя с любовью на девушку, но, заметив слёзы на её глазах, с участием прибавил: - Чего же ты, глупенькая?

Вместо ответа Люда сильнее прижалась к отцовской груди и сквозь слёзы произнесла:

   — Не люб мне, батя, Вышатич, не пойду я за него.

   — Никто и не принуждает тебя, моя дочурка, — целуя её в лоб, ответил старик. — Я сделаю, как ты пожелаешь...

Через несколько дней сваты приехали ещё раз; но теперь уже в последний: воевода отверг предложение тысяцкого.

Через несколько дней после отказа сватам к Люде пришла её двоюродная сестра Богна, а с нею несколько девушек. За разговорами наступила ночь, и вдруг Богне пришла мысль погадать.

   — Знаешь что, Люда, — сказала она, — давай погадаем, в какую сторону мы выйдем замуж.