Встав и прислонившись к дереву, Люда прислушалась. Вместе с лёгким дуновением ветерка до её слуха доносилось какое-то эхо. Вскоре она разобрала, что это шумит мельничное колесо на Крещатике.

Она не знала, куда идти дальше, и решила пойти налево. Долго она шла в лесной тишине, пока из-за холма не мелькнул золотой крест. Она сделала ещё несколько шагов, вышла на небольшую поляну и увидела Днепр. За широкой тёмной зеркальной поверхностью реки тянулся громадный луг, называемый Туруханьим островом; далее блестел второй рукав Днепра, а за ним вновь зеленел лес.

Людомира вернулась на тропинку, ведущую к монастырю, и остановилась; ей показалось, что от тропинки ответвляется ещё одна тропа, по которой недавно кто-то прошёл. Молодая травка была измята, орешник поломан, листья и земля как бы истоптаны копытами лошадей. И Люда пошла по этим следам.

Вскоре перед нею открылась лесная прогалина, посередине стояли два дуба, на сучьях которых болтались трупы повешенных. Вершины дубов были покрыты стаями воронов, слетевшихся к добыче. Они сидели и на телах повешенных.

Люда, испуганная этою сценою, которую она видела первый раз в жизни, попятилась назад, и вдруг ей показалось, что она узнает знакомую одежду... Она невольно подалась вперёд, но в тот же миг до её слуха долетело рычание медведя. Она не видала его, но рёв раздавался неподалёку. Люда подошла ближе и среди повешенных узнала своего отца. Вглядываясь в него, она заметила медведя, который, усевшись на ветвях, лапами качал их, так что трупы колыхались, будто только повешенные.

Девушка окаменело смотрела на эту ужасную картину, как вдруг ветвь, на которой висели два трупа и сидел медведь, хрустнула и они свалились на землю.

Медведь, заметив девушку, не стал убегать; он только отошёл на несколько шагов от трупа и сел. Время от времени он настораживал уши, прислушивался, но не спускал глаз с молодой девушки.

Не отводя взора от тела отца, Люда приблизилась к нему и встала на колени. В тот же момент между ветвями просвистела стрела и вонзилась в левый бок медведя. Раненый зверь рявкнул от боли и гнева, ударил себя лапою по морде, выдернул стрелу из раны и тут же повалился на спину. Рана оказалась смертельной. Всё это произошло в одну минуту. Людомира отскочила от трупа отца и в то же мгновение услышала человеческие голоса и топот коней. Она оглянулась — не свои... По одеждам она догадалась, что это не половцы, но и не свои... Правда, разговор был похож на русский, но звучал совсем иначе.

— Ляхи! — вскрикнула девушка и вновь припала к трупу отца.

Действительно, это были ляхи; один из опоздавших отрядов Болеслава проезжал тропинкой к месту своей стоянки в Берестове; услыхав рёв медведя, отряд остановился и несколько всадников отделились от него...

Всадники выехали на прогалину. Ехавший впереди всех воин, убивший медведя, видимо, принадлежал к богатому роду и считался не последним в дружине. Его рослый конь имел красивый стальной нагрудник и такой же чешуйчатый наголовник; на голове у всадника блестел стальной шлем, на груди — чешуйчатая рубашка, а на ногах — наколенники; сбоку висел длинный меч, а через плечо — лук и сайдак.

Этот рыцарь был одним из приятелей короля Болеслава; он был несколько старше его и звался Болех из рода Ястрженбец. Он сошёл с коня, бросил поводья находившемуся при нём отроку и подошёл к девушке, стоявшей на коленях возле трупа.

   — Успокойся, девушка, — заговорил он ласково, — теперь ты в безопасности...

Слыша за собою хруст сучьев, ломавшихся под тяжестью всадников и коней, Людомира ещё больше испугалась.

   — Что с тобою, моя милая? — спросил Болех.

С трудом молодая девушка выпрямилась и подняла свои глаза.

   — Отец, — сказала она, показывая на труп. — Я пришла похоронить его... — и опять заплакала.

Эти слова вызвали сочувствие окружающих.

   — Отец... отец!.. — отозвалось несколько человек.

На прогалину начали въезжать остальные всадники; они окружили Люду, убитого медведя и трупы, лежавшие на земле и болтавшиеся ещё на дубах.

Кто-то из отряда, по-видимому, слышал от киевлян о расправе Мстислава и каким образом он расчищал путь своему отцу в город, поэтому легко догадался, что это за трупы.

   — Го-го!.. — грубо отозвался он. — Так вот где Мстислав исполнял своё правосудие!

Людомира поняла; эти слова вызвали в ней жалобный вопль, она нагнулась над трупом и начала покрывать холодное тело горячими поцелуями и слезами.

   — Бедный мой, бедный отец!.. Чем же ты провинился, что им понадобилась твоя жизнь?

Вся эта сцена производила потрясающее впечатление на присутствовавших; но все сохраняли молчание, не зная, что делать.

Один из всадников обратился к Болеху:

   — Не плакать же ей здесь целый день!

   — Надо бы отвезти её домой! — заметил Болех и потом как бы про себя прибавил: — Дать бы знать на княжий двор... надо похоронить старика... да и других... Не ждать же, пока их растерзают дикие звери!

Кто-то из всадников громко заметил:

   — Изяслав велел своему сыну повесить их, а теперь станет сам хоронить? Вздор какой!

Разговор прекратился, но вопрос, что делать с молодою девушкой и трупами, не был решён.

   — Хватит плакать, красавица, — наконец не выдержал Болех. — Я прикажу отвезти тебя домой, при трупах оставлю стражу, а потом пришлю людей, чтобы похоронить твоего отца.

   — Нет, — замотала головой Люда, — я никуда отсюда не пойду.

   — Да нельзя здесь тебе оставаться! — воскликнул Болех и позвал одного из воинов: — Мечек, выбери себе ещё двоих и останься здесь, пока не придут люди похоронить трупы.

От отряда отделились несколько человек и окружили Мечека. Болех посадил Люду к себе в седло; она уже не возражала, словно потеряв дар речи. Отряд выехал из чащи на тропинку, построился в ряды и медленно двинулся к Крещатику, на мостик, перекинутый через ручей, который стремился между вербами к Днепру.

За ручьём тропинка круто пошла в гору, затем вниз и вот уже вновь зазеленел вдали Турханов остров и заблестел на солнце крест монастыря Святого Николая.

Здесь дорога разветвлялась: одна вела на Берестово, другая налево, за Печерскую лавру, на Выдубичи, где был княжеский терем, отведённый для короля Болеслава. Отряд свернул налево.

Людомира отсутствующим взором смотрела вокруг, что происходит.

Когда отряд выехал на поляну, Людомира спросила:

   — Куда ты меня везёшь?

   — На Красный двор, — отвечал Болех.

В ту же минуту между деревьями замелькал частокол и показались постройки Красного двора.

Детинец был переполнен солдатами; когда Болех въехал в него, дружинники, видя в седле женщину, начали шутить.

   — Эге, брат, — говорили они, — ты, кажется, не зевал.

Однако, когда люди Болеха рассказали о том, где и как они нашли девушку, все притихли.

Дали знать королю, который находился в горнице. Спустя несколько минут он вышел во двор и с удивлением начал рассматривать красивую девушку.

Почувствовав его взгляд, Люда подняла на короля голубые глаза и пристально стала вглядываться в него, как будто узнавая.

Вдруг она закрыла лицо руками и вскрикнула:

   — Боже, Боже!..

Она вспомнила. Король был тем самым человеком, который ей привиделся в оконце девичьей светёлки.

«Суженый» вновь явился перед её глазами.

Болеслав, по-своему истолковав восклицание Людомиры, подошёл к ней.

   —  Успокойся, красавица, — мягко сказал он, — мы не сделаем тебе ничего плохого. Мы не так злы, как ты думаешь.

Девушка задрожала, но продолжала молчать.

   — Как же нам звать тебя, милая?

   — Люда, — тихо ответила она.

   — Ну, успокойся. — Король положил руку на её плечо. — Я сейчас пошлю людей привезти твоего отца... Где ты желаешь его похоронить?

Людомира подняла на него глаза:

   — Не... знаю...

   — Где хочешь, там и похороним.

   — У могилы Аскольда... а то на Выдубичах, — нерешительно сказала она. — Там ему будет спокойнее.