—Смотрите, и имя подходит ей — Оля. Вас тоже поздравляю.— Иван Тимофеевич дружески кивнул мальчику.

—Спасибо. Скажи дяде, как тебя зовут, сынок.

—Витя,— гордо произнес мальчуган.

—Отличное имя! Ну, Витя, теперь приходи к нам с папой. Будете играть с Олечкой. Ладно?

—Скажи, сынок, спасибо, сами тоже, мол, приходите к нам,— шепнул Вите Махкам-ака, но Витя только улыбался в ответ.

Оформив документы, Махкам-ака, Иван Тимофеевич и дети вышли на улицу и на трамвайной остановке распрощались.

Мехриниса увлеклась работой и не заметила, как пролетело время. Внезапно из окна кузницы она увидела входящего в калитку мужа. За руку он держал мальчика. У Мехринисы гулко застучало сердце.

—Сына тебе привел, жена.— Махкам-ака подтолкнул Витю, как бы говоря: «Иди поздоровайся».

—Здравствуйте,— сказал Витя, подойдя к Мехринисе.

—Издрасти, издрасти.— Мехриниса вдруг с трудом произнесла знакомые русские слова, потом взяла руки мальчика в свои.— Ой, ой, как лед! Ну, проходите, сейчас... И сандал^[39] горячий. Проголодались, наверно?

—После завтрака я ничего в рот не брал. И Витя тоже. Объездил я весь город. Много, жена, видел я детей, а желающих усыновить их — еще больше.

Витя переводил удивленный взгляд с Мехринисы на Махкама-ака, говоривших на непонятном ему языке.

Мехриниса почти не слышала мужа. Она, словно во сне, копошилась в прихожей, развязывая мальчику ботинки.

Грубый шнурок был весь в узлах. У Мехринисы не хватило терпения развязать его до конца. Она взяла ножницы и перерезала шнурок в нескольких местах. Витя бережно подобрал обрывки, спросил Мехринису:

—А как же шнуровать теперь будем?

—Новым шнурком будешь шнуровать, сынок.— Мехриниса напряженно вспоминала русские глаголы.— Кажется, и ботинки тебе велики?

—Велики, да зато не рваные. Мои крепче, чем у всех.

—А у других рваные? — Мехриниса старалась быть как можно внимательнее к Вите.

«Бедняжечки, со всем-то свыклись»,— думала она, разглядывая большие, стоптанные башмаки.

—У Сережки совсем развалились в поезде. Подошва отстала. Я перевязал ему проволокой.— Витя наконец-то развеселился.

—Вот и молодец! Всегда надо помогать товарищу.

—Какой он мне товарищ! Он из малышкового отряда. А только все равно зря я старался,— снова погрустнел Витя.

—Почему? — Мехриниса не сводила с мальчика глаз.

—А потому, что остался Сережа под бомбой,— спокойно сказал Витя.

—Неужели умер? — воскликнула Мехриниса, всплеснув руками.

—Сгорел весь вагон.

—Целый вагон, ты говоришь? — Мехриниса почувствовала, что задыхается.

—Бомба упала на Сережин вагон... А здесь никогда не падали бомбы? — тревожно спросил Витя.

—Наш город от фронта далеко. Сюда фашисты не прилетят, не бойся.— Мехриниса хоть и успокаивала мальчика, но продолжала думать о его рассказе, и на душе у нее было горько.

Махкам-ака сидел у сандала, прислонившись к подушке. И ему стало жутко от всего, что говорил Витя. «Как хорошо, что не увидит он больше этого. Несчастные дети, сколько они перенесли»,— думал Махкам-ака.

Мехриниса сняла с Вити» носки, затвердевшие от грязи, размотала портянки, и мальчик вошел в комнату. Махкам- ака приподнял одеяло, которым был накрыт сандал, указал ему место рядом с собой. Витя уселся, но мучился, не зная, куда деть ноги. Махкам-ака засмеялся, показал ему на перекладину у столика.

—Протяни ноги, поставь их вот сюда, и все тело у тебя согреется.

Витя вытянул ноги и тут же испуганно отдернул их.

—Ой, обожгусь!

—Не обожжешься, сынок. Угли-то в яме. А ну-ка, иди сюда! — Махкам-ака посадил Витю себе на колени.

Тем временем Мехриниса поспешно готовила обед и грела воду на кухне. И тут вдруг появилась соседка Таджихон. «Вот некстати»,— подумала Мехриниса и вяло поздоровалась с соседкой.

—Не найдется ли полпиалушки маша? Не смогла выкроить время, чтобы сходить на базар,— сказала Таджихон, с любопытством заглядывая в дом.

—Найдется,— односложно ответила Мехриниса, взяла у нее пиалу и ушла в кухню.

—Эй, Мехриниса, а кто это сидит в комнате, не пачча ли? — Таджихон взяла пиалу с машем, но не уходила.

—Да вы проходите в дом,— не очень любезно пригласила Мехриниса.

—Нет уж, пойду. А кто там у него на коленях? — Таджихон так и распирало от любопытства.

—Мой новорожденный,— серьезно ответила Мехриниса.

—Когда же вы успели родить? — съязвила Таджихон.

—Сегодня.

—Вот оно что! Взяли из привезенных? Сиротка, значит? — догадалась Таджихон.

—Не успели еще расспросить. Как знать, может, и есть кто-нибудь из близких.

—Сирота он, миленькая, сирота. Разве родители отпустили бы свое дитя из-под крылышка? А сирота, Мехриниса, сколько его ни корми, сколько ни старайся, все равно не станет своим.

Мехриниса раздраженно слушала соседку, с трудом сдерживаясь, чтобы не оборвать ее. Таджихон подошла к айвану, приставила руку козырьком ко лбу, вглядываясь в комнату.

—Витя,— позвала Мехриниса,— пришла апаки^[40] навестить тебя. Иди поздоровайся.

—Что вы, какая я апаки ему, русскому? — тут же возразила Таджихон.

Разморенный от жара сандала, успевший уже вздремнуть на коленях у Махкама-ака, Витя открыл глаза и тупо уставился на женщину, стоящую во дворе, не понимая, чего от него хотят.

—Ну, что же ты не поздоровался? — напомнила ему Мехриниса, но про себя подумала: «И не стоишь ты того, Таджихон, чтобы здоровались с тобой».

Витя продолжал, насупившись, молчать.

—Вот видите, миленькая, и на его языке вы говорите с ним, а он хоть бы что. Измучитесь, пока научите правилам приличия.

Махкаму-ака от речей Таджихон стало невтерпеж.

—Ну, скоро у тебя там, жена, обед? — спросил он, давая понять соседке, что ей пора уходить.

—Сию минуту, отец.

—Что вы сказали? Отец? Без труда, без хлопот...— Таджихон рассмеялась.

Тут уж Мехриниса вышла из себя. Бросила взгляд на мужа — хорошо, если он все же не услышит! — и, нахмурив брови, подскочила к Таджихон.

—Не можете обойтись без гадостей! Звали вас сюда? И откуда только черт вас принес! — яростным шепотом выпалила она и быстро скрылась в кухне.

—Ой, что я вам сказала? Ничего особенного не сказала! Будь он неладен, мой язык. Скажет правду, а я в ответе. О аллах!..— уходя, причитала Таджихон.

Махкам-ака подложил Вите под голову подушку и вышел на айван.

—Заснул? — спросила Мехриниса из кухни.

—Пусть немножко отдохнет. Ну как, скоро у тебя? Что ты сегодня готовишь?

—Плов приготовила. Уже накрыла.

—Хорошо! Он, наверное, давно не ел ничего вкусного.

—Повезло ему. Ведь и мы давно плова не ели.

—Пусть же будет у него всегда хлеб насущный!.. Ушла эта?.. Ай, до чего неприятная! О аллах, я раньше и не знал, какая она.— В голосе Махкама-ака звучало откровенное презрение.

—Не обращайте внимания. Была бы у нее совесть, не стала бы и заходить: я ведь с ней давно поссорилась! Просто ее любопытство мучает!

Только умолкла разволновавшаяся Мехриниса, как хлопнула калитка и вошли одна за другой соседки.

—Поздравляем вас, Мехриниса,— пророкотала басом крупная, полная женщина.

—Спасибо, спасибо.

—Увидели, как привел за руку ваш муж мальчика, вот И пришли,— пояснила другая.— Хорошо вы сделали... А как зовут ребенка?

—Витя. Посидел немного у сандала и задремал. Разбуди-ка, Мехри,— сказал Махкам-ака.

—Нет, нет, не надо,— забеспокоились гостьи и осторожно прошли в прихожую.— Пускай спит. Поглядим на него отсюда.

—Бедные дети, сколько мук и страданий пришлось им испытать!

—Будь она проклята, эта война!

—Пусть никогда больше не испытает он таких мучений! Пусть найдет счастье в этом доме.— Женщины говорили наперебой, но тихо, чтобы не разбудить Витю.

—Да сбудутся ваши слова.— Мехриниса приложила руку к груди, поклонилась соседкам.— Проходите, проходите в комнату, и обед у меня готов.

—Зайдем в другой раз, Мехриниса-апа. Все равно этим вам не отделаться,— пошутила одна из женщин.