—Я с ней не был знаком. Когда я поехал на вокзал провожать Батыра, с нами была целая группа девушек. Не знаю, которая из них Салтанат. Узнал, что она существует, только после того письма. Оказывается, они вдвоем даже отходили в сторону, я и этого не заметил.

—От вашего сына,— поинтересовалась Сабирова,— после того были еще письма?

—Было письмо,— сказал Махкам-ака, взглянув на жену.

—Могли бы мне его показать?

—Охотно.— Махкам-ака вытащил из кармана письмо и передал Сабировой. Она начала читать. Почему-то конец письма Сабирова прочитала вслух:

—«...Если я вернусь живым-здоровым, Салтанат станет вашей невесткой. Мы любим друг друга. Покойная мама знала это и одобряла. Перед отъездом я много раз собирался об этом вам сказать, но как-то не осмелился. Салтанат хорошая девушка: думаю, мамочке и вам, папа, она понравится... Не удивляйтесь тому, что я даже здесь думаю об этом. Война войной, а любовь любовью. А поставить вас в известность — мой долг. Не сердитесь на меня. Пусть Салтанат ничего не узнает о моем письме, иначе она станет стесняться и даже не будет приносить вам письма.

Наверное, в ближайшие дни нас отправят на фронт, и я приму участие в боях. С нетерпением жду ваших писем. Скучающий по вас ваш сын Батыр».

Читая письмо, Сабирова останавливалась после каждого предложения и смотрела то на Махкама-ака, то на Мехринису. Закончив чтение, она положила письмо на стол и долго сидела молча. Супруги тоже молчали.

—Значит, если вдруг Салтанат действительно окажется беременной, придет к вам домой и скажет: «Я ваша невестка»,— возьмете вы ее под свое крыло?

—Ой, миленькая, что вы? Ни то ни се... Как же на глазах народа...— Мехриниса даже приподнялась со своего места.

—Не болтай! — сердито прервал Махкам-ака жену.— Взяли бы, доченька, взяли бы под свое крыло.

—С чего это! У нее есть свой дом, мать! Без бракосочетания, без ничего...— взорвалась Мехриниса.

—Прекрати, я тебе говорю,— прикрикнул на жену Махкам-ака.— Тебе что важнее — бумажка о бракосочетании или достоинство человека? Вот тебе бумажка о бракосочетании.— Махкам-ака взял письмо, лежавшее перед Сабировой, и швырнул его Мехринисе.

Письмо упало на пол. Мехриниса бережно подняла его, разгладила, Сабирова заметила, что рука у нее дрожит. Сабирова наблюдала за супругами молча, все больше проникаясь уважением к Махкаму-ака. Ее поразило, как человечно и мудро отнесся кузнец к тому, что услышал от работника милиции. Почувствовав, что Махкам-ака сказал все, что хотел сказать, лейтенант Сабирова наконец заговорила сама:

—Прежде всего нельзя забывать о том, что все это только предположения. Пока мы лишь предполагаем, и вы, и я, и ваш сын (она опять выделила последние слова). Батырджан...

—Нет, доченька, вы ошибаетесь. Для нашего сына это не столько предположение, сколько желание, надежда! — возразил Махкам-ака.

Утвердительно кивнув, Сабирова продолжала:

—Что будет, если узнает ее мать, Кандалат-биби? — Лейтенант взглянула сначала на Мехринису, затем на Махкама-ака, который сидел, вертя в руке тыквянку с табаком.

—Кандалат? Ой, она поднимет шум, крик, выгонит дочь кочергой. Как же, принесет незаконнорожденного...

—Замолчи! — вскипел гневом Махкам-ака.

—Амаки...— успокоила Сабирова Махкама-ака.

—А мать еще не знает? — с опаской понизив голос, спросила Мехриниса.

—Нет, об этом, кроме вас, меня и Икбал-апа, никто не знает.

Дальше все произошло в одно мгновение. Сабирова помнит только, что, едва она замолчала, Махкам-ака вскочил и влепил Мехринисе звонкую пощечину. Сабирова не успела и глазом моргнуть, а Махкам-ака уже выскочил в коридор. Лейтенант подошла к Мехринисе. Та сидела сжавшись, закрыв лицо руками. Сабирова положила руку ей на плечо.

—Не расстраивайтесь, апа. Очень больно?

—Нет. Это даже хорошо.— Мехриниса не убирала рук от лица.

—Что хорошо? — не поняла Сабирова.

—А то, что ударил.

И тут вдруг Сабирова поняла, что дело совсем не в обиде. Какая-то глубокая душевная боль заставляла страдать Мехринису.

— Такая привычка была у него и прежде? — осторожно спросила Мехринису Сабирова.

—Никогда.

—Апа, считайте меня своей сестренкой и расскажите все, не стесняйтесь. Я знаю, бывает такое в супружеской жизни. Не бойтесь, говорите. Я и не думаю привлекать вашего мужа к ответственности...

—Что говорить?

—Что вас мучает? Часто ли он выходит из себя вот так? Ведь многие мужчины разрешают себе это, ападжан.— Сабирова поглаживала Мехринису по голове, сочувствуя женщине.

—Какие все мужчины, миленькая, я не знаю, но он не такой. За тридцать лет, с тех пор как мы поженились, он впервые поднял на меня руку.

Сабирова не очень поверила словам Мехринисы, хотя Мехриниса вроде бы мало походила на женщин, умеющих хитрить.

—Почему же тогда вы довольны? Неужели приятно получать от мужа затрещины?

—Все это Икбал-сатанг натворила. Если б я не проболталась этой пройдохе, не пришлось бы обманывать и мужа. Вот теперь получила по заслугам. И знаете, словно гора свалилась с плеч. Легче стало на душе.

Мехриниса и в самом деле немного повеселела, но посматривала на дверь с беспокойством.

—А муж-то ушел, что ли? Как он рассердился! — вздохнула она.

И тут вошел Махкам-ака. Сабирова сделала вид, что ничего не произошло, и любезно предложила кузнецу чаю. Затем она вернулась к прежнему разговору:

—Разыскиваем Салтанат. Всюду сообщили об ее исчезновении. Может, еще и найдем. О девушке, кстати, никто не отзывался плохо. По общему мнению, вела она себя всегда хорошо и с достоинством.

—Нет, нет, она неплохая,— взволнованно подтвердила Мехриниса.

—Ну вот, тем более. Теперь я хочу поговорить с вами о другом. Мать Салтанат тяжело больна. Лежала в больнице. Кажется, ее уже привезли? — Сабирова посмотрела на Мехринису.

—Да, вроде уже неделя, как она дома. Старшая сестра за ней ухаживает. Сама-то я не смогла навестить ее...— Мехриниса виновато опустила глаза.

—А неплохо бы вам навестить ее. Ведь...

—Зайду к ней, миленькая.— Мехриниса была готова хоть сейчас отправиться к матери Салтанат.

—Пришла беда, открывай ворота. Так и у Кандалат- биби,— тяжело вздохнула Сабирова.

—А что? — насторожился Махкам-ака.

Мехриниса лишь испуганно уставилась на лейтенанта.

—Погиб ее муж.

—О бедняжка, о несчастная! Как же она перенесет это?

— Верно: беда никогда не приходит одна! Бедный Шахабиддин...— Махкам-ака провел по лицу руками.

—Кандалат-биби об этом еще не знает. Похоронная пришла вчера. Хорошо, что я предупредила на почте и вручили ее мне. Теперь не знаю, что и делать. Сказать? Как бы опять не слегла Кандалат-биби. А не говорить? Имеем ли мы право скрывать такое?!

—Трудное дело. Во всяком случае, доченька, лучше немного еще повременить. Авось девушка найдется.

—Правильно говорите, муж,— согласилась Мехриниса.

—И я такого же мнения,— сказала Сабирова и вдруг спросила совсем о другом: — В последние дни вы писали сыну?

—Отправили два письма,— ответила Махкам-ака.

—Об исчезновении девушки, надеюсь, не писали?

—Нет, нет! Зачем расстраивать Батыра?

—Правильно, Махкам-ака. Чем спокойнее наши фронтовики за нас, тем лучше они выполнят свой долг. Только боюсь я, как бы не написал о Салтанат кто-нибудь из его товарищей или родственников.

Махкам-ака переглянулся с Мехринисой.

—Может быть, нужно что-то предпринять? — спросила Мехриниса.

—Обдумывала я это. У Салтанат ведь есть брат, он тоже может узнать. Хорошо бы и ему пока не сообщать. Кстати, ваш сын, как и раньше, продолжает писать Салтанат. Это мне точно известно.— Сабирова отхлебнула остывшего чаю и, заметив, что Махкам-ака намерен заговорить, опередила его:

—К сожалению, его письма я не могу вам отдать. Они могут помочь нам в розыске. Вдруг что-нибудь в них объяснит исчезновение девушки... Это очень хорошие письма, скажу вам. Такие и Тахир не писал своей Зухре^[42].