Обе колонны одновременно втянулись в Фридриховку. Настроение поднялось и у котовцев, и у червонных казаков. Бойцы этих лучших кавалерийских соединений с давних пор уважали друг друга.

Котовский, следуя впереди строя вместе с командирами полков Криворучко и Маштавой, рассказывал подробности недавнего боя за Проскуров.

День клонился к вечеру. Начало смеркаться. Мы приближались к западной окраине села. Навстречу нам со стороны Волочиска шел рысью разъезд черношлычников.

— Товарищи, в шашки! — скомандовал Котовский и дал шпоры коню.

За ним двинулись мы все — командиры частей и наши ординарцы. Петлюровцы, бросив пики, повернули назад. Они скрылись в облаках пыли. Со стороны Волочиска, в каком-нибудь километре, грянул артиллерийский залп. С воем высоко над нашими головами пролетели снаряды. Не нагнав черношлычников, мы повернули. Остановились на окраине Фридриховки.

Котовский, возбужденный скачкой, отдал короткий приказ:

— Моей бригаде ломать тыны справа, дивизиону червонных казаков — слева... Пройти огородами... И сразу же в атаку!

Пока гайдамаки безуспешно обстреливали дорогу, кавалеристы, принявшись с ожесточением за дело, уже через несколько минут, проскочив через крестьянские дворы и едва построившись для атаки, хлынули грозным валом к Волочиску — котовцы справа, а мы слева от шоссе.

Ни снаряды артиллерии, ни бешеная лихорадка «кольтов» так называемой пулеметной дивизии, ни огонь петлюровских юнаков (юнкеров) не смогли остановить кавалерийского смерча, обрушившегося на защитников последнего плацдарма самостийников.

«Кармелюк», застрявший в глубокой выемке, лишь грозился нам сердитыми вспышками паровозного дыма. Конечно, несколько смельчаков из команды «панцерныка», выбравшись из вагонов с двумя — тремя пулеметами на кромку откоса, могли бы причинить много бед. Но таких смельчаков на «Кармелюке» не нашлось.

В Волочиске началась паника. Петлюровские юнаки и офицеры с пистолетами в руках старались поддержать порядок на переправе, но обезумевшие гайдамаки, оглушенные яростным «ура» красной кавалерии, смяли их. Пешее и конное, в тачанках и экипажах, отборное войско Петлюры, ломая тонкий лед Збруча, бросилось под защиту иноземных штыков. Но не галушки и двухвершковое сало, не милые сердцу хутора и тихие сады ждали гайдамаков на чужбине...

Пан Пилсудский, допуская и плачевный исход авантюры, приготовил под Калишем и в Домбье обнесенные колючей проволокой лагеря с чечевичной похлебкой и тухлой кониной.

Один из петлюровских атаманов, командир разбитого Киевского конного полка Палий, высокий, плечистый, русоволосый детина, приблизившись к Збручу и потрясая кулачищами, кричал из-за реки:

— Чекайте, голодранцы, мы еще с вами встретимся!

Петлюровцы всегда отличались хвастовством. Я подумал: «Хвастайся, Палий. Теперь, когда тебя вытурили за кордон, больше ничего тебе и не остается». Но случилось так, что этот желтоблакитный верзила ровно через год все же вернулся на Украину.

Семен Очерет, осадив лошадь у самого берега, ответил атаману, чьим пленником он был несколько дней:

— Это тебе, пан Палий, не в кресле зубодера. Затули краще ротягу. Скажу вот что: после драки кулаками не машут. Видать, не намахался ты шаблюкою! Адью, пан добродий!

Итак, тринадцатого дня войны, которого опасался «знахарь» Максюк и на который надеялся пан полковник Кандыба, не было. Гайдамаки так и не увидели  Днепра и не услышали приветствия Богдана с высоты каменного жеребца: «Злоровеньки булы, козаки моi чубатi!» Война длилась всего двенадцать дней. Примаков оказался прав — для петлюровской армии ноябрьская встреча с советскими войсками была последней...

А на подступах к Волочиску желтоблакитное воинство под дружным натиском червонных казаков и котовцев не продержалось и часу.

Поздно вечером стрельба в городе не совсем еще утихла. Представители «нейтральной» соседней державы вызвали на переправу Котовского для дипломатических переговоров: случайно перелетевшая через Збруч пуля ранила какого-то пилсудчика.

Наш дивизион, не теряя времени, выдвинулся на юго-западную окраину города. Издали, со стороны железнодорожного моста, доносился частый перестук молотков. Пригнанные гайдамаками рабочие под наблюдением легионеров спешно перешивали колею с узкой на широкую. Значит, «Кармелюк» вот-вот ускользнет. Мы заторопились.

Пойму Збруча пересекала высокая насыпь. На ней-то мы и увидели вырисовывавшиеся на фоне пасмурного ноябрьского неба грозные контуры петлюровского «панцерныка». Это был наш старый знакомый. 20 июля 1920 года огнем доброго десятка стволов он тщетно старался остановить червонных казаков, устремившихся на Збараж.

Со своей грозной и весьма удачной позиции «Кармелюк», открыв огонь правым бортом, мог превратить в щепы город и нанести нашим войскам колоссальный урон. Но не зная обстановки, команда бронепоезда, очевидно, боялась поразить и своих.

Возможно, что в ожидании, пока путь будет готов, петлюровцы решили не обнаруживать себя. Наш дивизион развернулся на окраине Волочиска. На мой призыв: «Где наши охотники?» — первыми из строя выдвинулись коммунисты москвич Жуков и петроградец Сазыкин. За ними последовали другие. Всадники, обнажив клинки и разогнав лошадей по высохшей пойме, устремились с громкими криками «ура» на насыпь. До «Кармелюка» оставалось несколько метров. И вдруг ожили пулеметы врага. Вихрь пуль засвистел над нашими головами. Хотя и наступили сумерки, но конный строй  дивизиона представлял собой довольно крупную мишень для врага. Пришлось повернуть.

Под прикрытием огня нашего пулеметчика-виртуоза Семена Богданова мы спустились в низину. На выстрелы прискакал Котовский. За ним — эскадрон всадников.

— Что, х-хотели обштопать Котовского? — с иронией сказал Григорий Иванович и слез с коня, отдав его ординарцу. — Эх вы, горячая голова! Разве так берут бронепоезда? Молодой человек, молодой человек! — Котовский покачал головой. — Спешивайте ваших людей и спешивайтесь сами.

Очерет — мой добровольный советчик, забирая коня, добродушно, вполголоса ворчал:

— Видать, Котовский голова! И я вам казав, товарищ военком, верхи не достать нам того панцерныка...

Я выполнил приказ старшего и более опытного товарища. Котовский, спешив и своих всадников, построил их впритык к нашим людям. Обнажив клинок, стал впереди сводного отряда. Бросил мне вполголоса:

— Становитесь рядом со мной.

Уже стемнело. Пулеметы врага замолкли.

Спешенный отряд дружно устремился вперед. Стараясь не бряцать оружием, бойцы, следуя за командирами, под покровом темноты тихо взобрались на насыпь. У самой ее кромки Котовский во всю мощь легких гаркнул: «Ура!». Котовцы и червонные казаки, подхватив боевой клич, ринулись с шашками наголо к бронепоезду. Как-то растерянно затрещали пулеметы из двух-трех башен и сразу умолкли...

Оказалось, что команда «Кармелюка» под прикрытием ночи бросила поезд и ушла за кордон. В бронированных башнях оставалось лишь несколько оголтелых гайдамаков.

И вот Петлюра лишился последнего крохотного плацдарма, простиравшегося под колесами «Кармелюка». Знаменосец Котовского, взлетев верхом на насыпь, воткнул древко знамени у самого моста.

Котовский радостно воскликнул:

— Т-теперь можно сказать: полностью очищена советская земля от петлюровской сволочи!

Умолк грохот молотков. Путевики, не успев перешить колею, вслед за бежавшей командой бронепоезда убрались в Подволочиск. 

Покуда наши люди подсчитывали трофеи, мы с Котовским стояли на насыпи возле бригадного знамени.

— Одних пулеметов сотню штук бросили петлюровцы в Волочиске, — Котовский, сняв красную фуражку, вытирал платком лоб, — да шесть пушек попало в наши руки. На станции мои хлопцы охраняют три эшелона обмундирования, а мобилизованные Петлюрой мужики воевали в свитках.

— И мы отправили в дивизию, — сказал Брынза, — тридцать пулеметов и два орудия.