Державин принялся за сборы, но простудился, тяжело заболел и пролежал всю зиму 1774/75 года. Болезнь расположила его к размышлениям, а подумать следовало о многом.

В Поволжье Державин лицом к лицу столкнулся с океаном народного горя. Он видел, что крестьяне тысячами вставали на зов Пугачева, шли за ним под пули екатерининских солдат, с мужеством отчаяния боролись с сильнейшим врагом. Как же надо было ожесточить народ, чтобы вызвать такую ненависть к власти и каждому ее представителю! И что делать, желая сохранить благополучие России?

Державин искренне считал Пугачева злодеем, посягнувшим на царский престол, но не мог не видеть, что страной нужно управлять по-иному. Подлинным бичом оказалась местная администрация, ее беспощадные поборы и взятки ожесточали народ. Соблюдение законов — вот что Державин счел главным в новых условиях, созданных выступлением Пугачева. Лихоимство и беззаконие должны быть истреблены. О большем он не помышлял.

Опыт, извлеченный Державиным из крестьянской войны, сделал его ярым врагом всех служебных злоупотреблений, горячим поборником строжайшего выполнения законов. Его волновало и оскорбляло непра-восудие, где бы он с ним ни встречался. Мощный порыв крестьянского восстания навсегда остался памятным Державину. Близкое участие в событиях крестьянской войны, отличное знание источников и причин народного недовольства не подтолкнули Державина к пониманию характера самодержавного строя, но во многом изменили его взгляды. Державин утвердился в мысли о том, что закон должен быть единым для всех людей, от крестьянина до царя, и долг правительственных учреждений — заботиться о его неукоснительном выполнении.

В немецкой колонии Шафгаузен, где он устроил свою штаб-квартиру, Державин читал немногие книги, преимущественно немецкие, попадавшиеся ему, и в каждой искал ответа на занимавшие его теперь мысли. Так, он прочел книгу графа Тессина «Письма пожилого человека к молодому принцу» и стал переводить ее на русский язык — рассуждения автора показались ему важными.

Тессин был наставником наследного принца Швеции, позже вступившего на престол под именем Густава III. В письмах он изложил свои взгляды на воспитание государей и их обязанности, приводил советы о том, как разумно управлять страной, не ожесточая подданных и не делая их себе врагами. Многое в книге казалось Державину полезным для русских властителей, но перевести ее целиком ему по каким-то причинам так и не удалось. Начал он и другую большую работу — перевод поэмы немецкого писателя Клопштока «Мессиада» — и опять не закончил ее, отвлекаемый службой и, что более существенно, собственным творчеством: Державин написал несколько од, и это было неизмеримо серьезнее всего, что ему до сих пор удавалось сделать.

Позднее, в 1776 году, он напечатал их под названием «Оды, переведенные и сочиненные при горе Читалагае 1774 года». Своего имени на этой маленькой книжке Державин не выставил. Сборник заключал в себе четыре переведенные прозой с немецкого и четыре оригинальные оды. Все они содержали рассуждения о недостатках общества, были направлены против лести, клеветы, угождения, чванства знатностью рода. Державин затронул в стихах волновавшие его вопросы о том, как управлять государством, чтобы избежать кровавых жертв и народного возмущения. Он неумолим в своих требованиях чести, справедливости, правосудия.

Поставить рядом царя и Емельяна Пугачева, страшного разрушителя дворянского государства, в дни только что подавленного крестьянского восстания было чрезвычайно смелым и даже рискованным шагом. И Державин сделал этот шаг.

Полтора года, проведенные Державиным среди народа, в огне крестьянской войны, оказались для него поистине переломными годами. Он окончательно сложился как поэт, нашел свою тему, свой особый путь, которым пошел в литературе. Мысли о правде, о законности, о долге поэта возвещать истину становятся ведущими в творчестве Державина, так или иначе они звучат в каждом его стихотворении. Слог поэта избавляется от вычурных украшений, делается резким, прямым, иногда грубоватым. Державин не устает разъяснять то, что кажется ему особенно важным. Он учит, наставляет, требует в своих стихах, и оттого многие строки в них звучат публицистически, отдают риторикой, а не поэзией.

Но Державин и не стремился только к чистой художественности. Поэзия была оружием в его руках, он убеждал, объяснял, наказывал своими стихами, нимало не смущаясь тем, что отдельные строфы его од могли казаться назидательными и скучными. Важно было вновь и вновь утвердить заветную мысль о правде, о законе, одинаково обязательном для главы государства и каждого его подданного, и тут Державин не страшился повторений.

Только в марте 1775 года Державин получил приказ закончить командировку и возвратиться в Москву, но выполнил его не сразу. Он отдыхал в Шафгаузене от волнений предыдущих месяцев, набирал силы после изнурительной болезни и занимался литературным трудом. Державин выехал в июне, в Казани повидался с матерью и к торжеству заключения мира с Турцией— 10 июля 1775 года — вернулся в Преображенский полк.

За время командировки Державина сменились все его прежние начальники. Полком командовал Г. А. Потемкин в звании подполковника (полковником была императрица), но всем распоряжался майор Ф. М. Толстой. Он принял Державина равнодушно, отдал приказ о его возвращении и сразу нарядил в дворцовый караул. Не зная об изменениях в строе, введенных в недавнее время, Державин на разводе подал своему подразделению команду «Вправо заходи». Оказалось, что строевой порядок изменен и нужно командовать: «Левый стой, правый заходи». За разводом из дворца наблюдал фельдмаршал П. А. Румянцев-Задунайский, приехавший в Москву на торжества; рота была одета Потемкиным в новые мундиры, а вышел конфуз, строй нарушился.

Державин горячо переживал свои служебные неудачи. Он узнал, что П. И. Панин относится к нему по-прежнему враждебно и не скрывает этого при дворе императрицы. Появились и денежные затруднения. Державин поручился в банке за одного из своих приятелей, тот не выплатил долга и скрылся, взыскание было обращено на Державина. Однако он не потерял выдержки и стал искать выхода из положения. Державин обращался к Потемкину раз, и два, и три и, наконец, добился решения: он получил триста душ крестьян в Белоруссии и звание коллежского советника, то есть был выпущен в статскую службу. Жизнь повертывала на новую дорогу.

Державину было тридцать четыре года. Военная служба не удалась. Приходилось вступать в статскую. Звание коллежского советника прокормить не могло, предстояло самому отыскать место. Державин хотел служить, поместная жизнь его не привлекала.

Канцелярскую лямку обычно начинали тянуть с низов, постепенно набираясь опыта. Чин у Державина был немалый, но о гражданской службе понятия он не имел. Требовалось искать знакомства с чиновниками, продвигать себя самому. Случай вскоре представился.

Через своих казанских знакомцев Окуневых, состоявших в родстве с князем Вяземским, Державин был введен в дом этого вельможи и стал его посещать.

Князь Александр Алексеевич Вяземский был одним из наиболее видных и значительных деятелей в течение всего царствования Екатерины II. Двадцать восемь лет он занимал пост генерал-прокурора, соединяя в своих руках управление внутренними делами империи, ее финансами и юстицией и функции государственного контролера.

Когда Державин узнал, что в первом департаменте сената освободилось место одного из чиновников, он обратился к Вяземскому с просьбой назначить его, и тот после небольшой проверки уменья Державина излагать содержание прочитанных бумаг подписал представление.