После двадцатого камня он почувствовал усталость и присел на корточки. Поправляя огонь, он заметил, что куча хворосту заметно уменьшилась.

«Когда положу тридцать камней, — подумал он, — пойду ломать ближайшие кусты. А то Пао не догадается сделать это, у него нехватит топлива, и он опять разбудит меня раньше времени».

Скоро его опять стало клонить ко сну. Он лег на бок, опершись на локоть, и начал считать вслух. Но язык его заплетался, и Хун задремал. Хворост догорел, костер превратился в кучу тлеющих углей, которые стали подергиваться пеплом, освещая слабым красноватым светом двух спящих мальчиков и ружье, направленное на невидимого врага. А враг не дремал. Когда окраины котловины погрузились в темноту, из-за одного из холмов показалась голова с настороженными ушами, потом выдвинулось туловище, и зверь стал медленно спускаться в котловину, часто останавливаясь и всматриваясь в смущавшее его красное пятно, возле которого он видел добычу. Достигнув дна, он прилег за кустами, выжидая, когда исчезнет красное пятно, свет которого постепенно ослабевал.

Голова Хуна, опиравшаяся на ладонь подогнутой руки, вдруг соскользнула и больно ударилась о щебень. Мальчик проснулся, увидел погасавший костер, вскочил на ноги, подложил хворосту и стал усиленно раздувать огонь. Сухой хворост немного подымил на углях и вспыхнул. Весело затрещали веточки, по которым пламя стало перекидываться выше и выше.

Хун перестал дуть и сидел на корточках, глядя сонными глазами в огонь.

«Сколько же я успел насчитать, прежде чем заснул? — подумал он. — Две кучки и еще шесть. Четыре я, наверно, пропустил. Ну, ничего, буду продолжать. Нет, лучше сначала наберу хворосту, а то опять засну».

Он поднялся с земли, потянулся, подбросил еще несколько хворостин и направился к ближайшим кустам, которые и стал обламывать. Он стоял спиной к огню и вдруг заметил, что недалеко, шагах в двадцати, в кустах двинулось что-то большое, серое. Мальчик замер и впился глазами в подозрительное место. Потом тихо стал пятиться назад, не спуская глаз с куста, где заметил движение.

Добравшись до костра, Хун осторожно повернул ружье, опустился на колени, прицелился в подозрительный куст и спустил курок. В этот раз он сильно прижал приклад к плечу, и ружье хоть и ударило его, но не больно.

В ночной тишине выстрел прогремел очень громко, и тотчас же из кустов выскочил волк и пустился наутек наискось по склону холма. Хун, оглушенный выстрелом, заметил зверя уже на половине склона, где волк остановился, покачнулся, упал, снова вскочил, сделал еще два таких же странных прыжка и покатился вниз, смешно взмахивая лапами.

Пао, разбуженный выстрелом, поднялся сонный и недоумевающий.

— Что, что такое? — пробормотал он, обводя глазами костер и Хуна, стоявшего еще на коленях у ружья.

— Я… я… подстрелил волка! — прерывающимся от волнения голосом ответил юный охотник.

Хун рассказал, как дело было, умолчав только о том, что заснул.

— Теперь твоя очередь спать, — сказал Пао, — я больше не буду бояться, раз волк убит.

— Пойдем, посмотрим его.

Мальчики подбросили хворосту в костер и, когда он разгорелся, взяли пылающие ветки и осторожно направились к кустам, за которые скатился волк. Обогнув кусты, они увидели за ними на склоне неподвижную серую массу. Хун бросил тлеющую ветку к самой морде зверя. Волк не шевельнулся.

— Видишь, мертвый, — торжествовал Хун. — Живой отскочил бы от огня.

Он наступил босой ногой на вытянутые передние лапы зверя, потом нагнулся и ткнул тлеющей веткой ему в нос. Пао стоял возле и светил горящей хворостиной. Косматый волк лежал на левом боку, вытянув ноги вверх по склону и откинув голову назад. На правом боку его виднелось большое кровавое пятно. Пасть была открыта, обнажая острые белые зубы и красный язык. Зеленые глаза смотрели слепо, безжизненно.

Мальчики притащили волка к костру, где еще долго рассматривали его. Но постепенно сон опять подобрался к Хуну, и он заклевал носом.

— Ложись спать! Теперь у нас есть мягкая подушка. Положи голову на волка, — предложил Пао.

— Сперва нужно набрать хворосту, — вспомнил Хун. — Давай собирать вместе, теперь бояться нечего!

Они живо обломали оставшиеся кусты.

— Так-то лучше. Теперь никто не подкрадется незаметно. Кругом на сорок шагов все чисто, — сказал Хун, положив голову на пушистый хвост волка.

Пао, сидя у волчьей морды, начал свой счет, а камешки ради забавы складывал кучками вокруг головы и туловища зверя. Время его дежурства прошло без каких-либо происшествий; раза два он задремал ненадолго и терял счет, но, проснувшись, добросовестно начинал сначала прерванную сотню. Один раз его немного встревожил отдаленный вой, и он долго прислушивался; но вой не повторился. Уложив пять кучек камней, Пао разбудил Хуна и в свою очередь улегся на волчий хвост, еще теплый от головы товарища. Хун во время своего дежурства решил снять шкуру со зверя, потому что тащить всю тушу домой им было бы не под силу.

Когда Пао заснул, Хун достал нож, наточил его на бруске сланца, потом осторожно оттащил волка в сторону, высвободив его хвост из-под головы Пао, продолжавшего спать. Работа оказалась не такой легкой, как он думал, ему пришлось долго провозиться, тем более что нужно было еще следить за костром и подбрасывать в него хворост.

Покончив с этим делом, он разбудил Пао и с торжеством показал ему снятую шкуру.

— Ну, теперь я лягу спать, — сказал он. — А ты, когда заметишь, что на востоке светлеет, поставь чайник погреть, поджарь на пруте волчьего мяса, попробуем, какое оно на вкус. И когда все будет готово, разбуди меня.

Хун улегся теперь на мягкую шкуру, а Пао сел возле костра. Скоро он заметил, что на востоке небо посерело и стало отделяться от черных холмов.

«Утро близко», — с радостью подумал мальчик.

Не жалея хвороста, он развел огонь побольше и, вооружившись ножом Хуна, нарезал от задней ноги волка маленькие кусочки мяса, которые нанизал на несколько прутьев, предварительно очистив их от листьев, шипов и веточек, потом воткнул прутья заостренным концом в землю, наклонно к огню костра, чтобы мясо поджаривалось, отгреб кучку углей в сторону и поставил на нее чайник, который долил остатком воды из фляги. Прутья с мясом требовали постоянного надзора: их нужно было поворачивать, чтобы кусочки обжаривались со всех сторон. Занятый этим, Пао и не заметил, как небо посветлело, а восток над холмами заалел.

Мясо поджарилось, вода закипела, и Пао разбудил Хуна. Они съели шашлык из мяса волка, оказавшийся жестким с неприятным запахом. Зато горячий чай с сухарями показался им особенно вкусным, и они с трудом поддались голосу благоразумия и оставили немного воды на дорогу.

Когда кончили завтрак, стало уже совсем светло. Пока Пао укладывал корзину, Хун взобрался на вершину холма, чтобы посмотреть, где Кату. Солнцу уже надо бы взойти, но на востоке виднелось только красноватое пятно. Кату не было видно, и во все стороны, насколько было видно, расстилались те же черные, однообразные, круглые вершины холмов.

Хун вернулся с вершины удрученный и сказал уныло:

— Кату все еще не видно. Нужно обсудить, в какую сторону нам итти.

— А солнце есть?

— Чуть заметно.

— Тогда я знаю, куда итти, — заявил Пао. — Мы пойдем так, чтобы оно оставалось у нас справа.

Хун заспорил, утверждая, что нужно итти спиной к солнцу. Но Пао стал объяснять ему, где оно восходит и заходит в разное время года, и ему удалось убедить товарища в том, что они заблудились, не приняв этого накануне во внимание.

— Вот увидишь! Когда мы пройдем несколько ли в ту сторону, как я говорю, мы уже увидим нашу долину.

Хун согласился, и они двинулись в путь. Пао нес корзину, Хун — ружье и волчью шкуру, которую он, как первый охотничий трофей, ни за что не доверил бы никому. Они шли теперь на север; солнце, поднявшееся уже над густым слоем пыли, имело вид красного круга без лучей. При этом освещении черные холмы пустыни казались особенно мрачными, зловещими. Мальчики пробирались то по извилистым долинам и котловинам, совершенно похо^: жим на ту, в которой они провели тревожную ночь, то по седловинам между холмами, приводившим их в подобные же долины.