Выходит. Бедра стыдливо обернуты полотенцем, по телу воспаленно алеют пятна от незаживших пока штрихов татуировки и чернеют несколько аккуратных синяков, подаренных соперниками на Арене. То, что надо, и все так, как я люблю. По татуировке пока не понятно, что будет украшать его тело, но я-то знаю – сам помогал подбирать рисунок.

Я перед ним сижу обнаженный и уже начинаю возбуждаться от одного его вида. Неплохая реакция у меня для тридцати с гаком лет, и мне уже давно за нее не стыдно. Смотри, мальчик! Нравится или противно?

Приближается. Медленно, но упрямо. Значит, все же не противно. Останавливается передо мной, и я смотрю на него снизу вверх. Наслаждаю взор его чуть влажными волосами, черными изогнутыми бровями и длинными ресницами. Выточенные изящные крылья носа едва заметно подрагивают, а губы уже покусанные в кровь. Разгрыз-таки, людоед.

- Наклонись!

Он несмело клонится ко мне, как ива к воде, и я касаюсь ладонью его щеки и уха. Укалываюсь пальцами, как спящая красавица веретеном, об парочку металлических серег-гвоздиков. Так, надо будет проконтролировать, чтобы он всю эту дрянь снимал перед Ареной. Не хватало еще, чтобы порвали ему что-нибудь и испортили внешний вид. Не иначе как у Волка привычку взял прокалываться, но тот колол для усиления наслаждения, а этот - для того, чтобы что-то кому-то доказать.

- Ты раньше целовался?

- Было пару раз.

- Ну, значит, ты не совсем безнадежен.

Тяну к себе мягко и едва прикасаюсь губами к его погрызкам, а он вдруг открывает рот шире, разрешая мне там хозяйничать. Я не медлю, врываюсь стремительно в свободное пространство, заполняю, вылизываю его изнутри, борюсь с острым языком, который жалит всех, кто смеет с ним пререкаться. Потом отпускаю, и он распрямляется. Смотрит на меня такими глазами, как тогда в больнице. Падает головой в омут.

Медленно, чтобы не спугнуть, кладу ладони на его бедра. Он не отстраняется. Смелый мальчик. И я уже очень сильно хочу тебя, и ты это видишь.

- Страшно?

- Нет. Непривычно.

- Сме-елый!

Тяну за полотенце, и оно соскальзывает с его бедер. Крайт вздрагивает и чисто инстинктивно пытается прикрыться, как любой мужчина, оберегая самое дорогое. Перехватываю пугливые руки.

- Дай мне посмотреть на тебя.

Он отворачивается, пылает от стыда. Мышцы напряжены, как будто готовится ударить, едва я к нему снова прикоснусь. Но я-то не боюсь его угроз - прикасаюсь. Сначала кладу ладони на плечи, оглаживаю, веду их вниз и обвожу пальцами соски. Чувствую ответную дрожь под гладкой кожей. Прям не змей ядовитый, а нежная трепетная лань. Скольжу ниже, пересчитывая ребра. Какие-то из них были сломаны, и надо чисто для себя проверить все ли на месте. Поглаживаю твердый живот.

- Расслабься.

- Я расслаблен!

- Да уж, расслаблен он, – хмыкаю.

Потом наклоняюсь и касаюсь губами едва ощутимо – пробно - впадинки пупка. Через него мать когда-то так щедро делилась с ним своей жизнью, а теперь настал его черед дарить жизнь ей. Крайт вздрагивает сильнее, вон как судорожно сокращаются мышцы на теле бойца. Не отстраняется, значит, можно двигаться дальше. А кожа-то, как шкурка персика, волоски едва ощущаются подушечками пальцев, и выбрито все, что ниже впадинки. Молодец. Сообразительный. Ласкаю медленно, почти лениво, никаких агрессивных телодвижений. Надеюсь, оценишь, ведь не с каждым я так нянчусь. Но с тобой мне хочется быть медленным. Хочу доказать тебе, упрямцу, что в «Клубе» бывает хорошо, а не только больно.

Не сдерживая себя, целую его бедра и низ живота, поглаживаю ягодицы, не трогая пока то, что меж ними. Пацан дышит все тяжелее, и я с удовольствием наблюдаю, как приятны ему мои ласки. Он постепенно наливается соком. Красивый. Прямой, как копье, гладкий, вены уродливо не проступают - в общем, сладкая на вид конфета. Попробовать бы его на вкус, но рано. Рано демонстрировать ему все, что я умею. Во-первых, лучше в первый раз не особо экспериментировать, ему и так все ново. Во-вторых, еще зазнается, а для тех, кто обслуживает, это не слишком хорошая черта – они плохо работают. И все же не выдерживаю, зарываюсь носом в его пах и трусь им о восстающую плоть. Всхлипываешь? Или мне показалось?

- Ложись.

По-моему, его колени подгибаются сами по себе, и Крайт буквально оседает на кровать. Справившись с собой, забирается повыше и ложится на подушку. Ноги вместе, носки врознь, руки по швам. Смешной же!

- Ты не на плацу. А у нас не смотр войск.

Улыбаюсь, а он смотрит обиженно. Так по-детски. Через силу расслабляет мышцы. Так, как его учил Сергей на тренировках. Ложусь рядом и начинаю ласкать. Глажу руками, глажу губами. Везде. Пока он снова не начинает дрожать.

Смешной! Боль терпишь, а щекотки боишься. Чувственный и чувствительный.

Он вибрирует под пальцами, как струны гитары, пока не звучит, но я еще услышу его пение. Соски у него, как колки на грифе, натянутая мышцами гладкая кожа - как лакированная дека. Ребра – ладовые порожки. До резонаторного отверстия тоже скоро дойдем и прощупаем. Сегодня я сыграю на тебе прекрасную мелодию, но сначала - чуть подкрутить колки – добиться вздоха, слегка провести по ним ногтем – услышать выдох. Вот так и настраиваю тебя, отзывчивого, на свой лад.

- Максим А-алекс-сандрович!

- М-м-м?

- Можно я вас?..

- Нет уж! Сегодня только я тебя.

- Я погладить хотел. А вы что подумали?

- Ну, гладь тогда.

И он гладит. Наблюдаю за тем, как разгорается его интерес с каждым прикосновением, с каждым вздохом. Как жадно он облизывает губы, как будто мое тело для него - родник посреди пустыни. Крайту действительно нравится мужское тело, в этом он не соврал мне. Приятно, что тот, кто, оказывается, не в его возрастной категории еще может вызвать у парня такой восторг. Хотя могу ответить ему тем же.

Ты тоже не в моей возрастной категории, мальчик, но давай я не буду отбирать у тебя повода для самодовольства.

Он ощупывает меня, как хирург, ищущий переломы. Тут прижмет, там едва коснется, но все, что ниже живота, пока для него табу. Ничего, сейчас мы его нарушим.

- Погладь его.

- Кого?

- Не придуривайся!

Он косит глазами вниз и озадаченно смотрит. Снова, забывшись, облизывает губы, и то, на что он так внимательно пялится, тут же дергается, реагируя на такое зрелище.

- Будешь так облизываться, я решу, что это приглашение.

- Я не буду больше!

- Будешь! – смотрит испуганно, и я успокаиваю. – Но не сейчас. Погладь, он тоже хочет ласки.

Протягивает неверную руку, касается сначала кончиками пальцев, потом только накрывает ладонью.

- Горячий!

А я касаюсь его смело. Обхватываю плотно бархатный ствол.

- Как и твой.

Начинаю медленно двигать рукой, и он шумно вздыхает. Осмелев, повторяет мои движения. Непривычно, но он быстро учится. А я-то уже начал волноваться, что он даже себя не трогал, но вижу, что с этим все нормально. Мы ласкаем друг друга, и для меня этого мало, но я сегодня учу, а не учусь, и должен отодвинуть свое собственное удовольствие на второй план. Его неуверенность в постели я нахожу даже очаровательной, особенно вспоминая, как решительно и смело он ведет себя на Арене. Я действительно не люблю девственников, но иногда - для разнообразия - можно попробовать созревший плод, который готов вот-вот сорваться и упасть в мои подставленные ладони. Таких как ты, Крайт, грех не поймать. Грех упустить наземь.

Беру масло. Никакой искусственной смазки, все только натуральное, как в старину. Он замирает, а я выскальзываю из под его ослабшей руки и сажусь.

- Раздвинь ноги.

Ох, как напуган. Глаза блестят страхом и плохим предчувствием, но он не из тех, кто потакает своим эмоциям. Медленно сгибает колени и так же медленно, очень соблазнительно раздвигает их в стороны, а вот с дыханием не справляется. Дышит быстро, поверхностно.

- Больно не будет. Не тебе с твоим болевым порогом.

- Я знаю. Просто…

- Просто.