38

и не предложило молодежи сильных идеалов, которые нужны для формирования молодого поколения, - хотя бы для того, чтобы молодежь могла восстать против хорошо сформулированного набора старых ценностей.

Недавно по телевидению был показан один документальный фильм о молодых людях, проживающих в Лексингтоне, штат Массачусетс. Выбор города, полагаю, объясняется тем, что Лексингтон - колыбель американской свободы. Этот фильм с необычайной откровенностью продемонстрировал поведение "свободных" молодых американцев. Родителей, за исключением одной матери, распахнувшей свой дом для молодежи, мы видим только во время собрания, на котором подростки обсуждались так, как если бы они были пришельцами с другой планеты. Именно так средства массовой информации и показывают молодежь. Однако они уже не довольствуются просто передачей информации, а быстро и эффективно становятся посредниками между поколениями. Иногда это превращает молодежь в карикатуру на тот образ, который они сами "выдали" более или менее в порядке эксперимента. Родители же стараются держаться подальше. Одобрение часто сменяется у родителей негодованием, и нередко создается впечатление, что молодежь скорее предпочла бы избавиться от жестких родителей, чем иметь таких, которые вообще не стоили бы упоминания. Ведь если я не ошибаюсь, родители сами часто ведут себя как детишки-переростки, увлекаясь миром техники, покупая власть, которая позволяет им забыть о грозной проблеме смысла жизни грядущих поколений технологической вселенной в эпоху ядерного оружия и противозачаточных средств.

Где же в таком случае главные источники силы идентичности в наше время? Под "нашим временем" я понимаю настоящее, предваряющее будущее, поскольку мы должны постараться преодолеть медицинскую точку зрения, заставляющую нас думать, что, объяснив прошлое, мы сделали свое дело. Поэтому я не стану сейчас рассматривать проблему традиционных основ силы идентичности - экономических, религиозных и политических, региональных или национальных, близко связанных с идеологическими аспектами, в которых картина ожидаемого, фактически планируемого будущего технологического прогресса практически вытеснит традиционные основы. На-

39

зывая эти основы "идеологическими", я имею в виду универсальную психологическую потребность в системе идей, дающих убедительную картину мира.

Следует признать, что по крайней мере те из нас, кто занимается интерпретацией историй болезни или биографий (при поверхностном рассмотрении так часто напоминающих истории болезней), и те, кто преподает молодым психиатрам или студентам-гуманитариям, часто не понимают истоков идентичности, понятных большинству молодых людей, чья идеология - продукт технического века. Эта молодежь в целом не нуждается в нас, а те, кто нуждается, соглашаются на предложенную нами роль "пациентов". Да мы, кажется, и не считаем, что наши теории должны принимать их во внимание. И все же мы должны допустить, что массам молодых людей как в нашей стране, так и за границей в силу их дарований и способностей технологические тенденции и научные методы нашего времени достаточно близки, чтобы чувствовать себя естественно. Мне, например, всегда было непонятно утверждение, что торговец, крестьянин или литератор чувствуют себя менее отчужденными, нежели люди, связанные с технологическим миром. Я думаю, что это наша романтизация прошлого заставляет нас считать, что крестьяне, или купцы, или охотники были в меньшей степени зависимы от технологии своего времени. Выражая это в терминах той проблемы, которая должна изучаться общими усилиями, можно сказать так: при любой технологии и в любой исторический период есть индивиды ("правильно" воспитанные), которые в процессе развития идентичности успешно приспосабливаются к господствующей технологии и становятся тем, что они делают. Независимо от второстепенных преимуществ или недостатков они могут опереться на культурное единство, обеспечивающее им подтверждение подлинности их бытия или временное блаженство, основанное на правильной совместной деятельности. Ее правильность доказывается щедрой отдачей "природы" в виде убитой дичи или собранного урожая, произведенных товаров, заработанных денег, решенных технологических проблем. При такой сплоченности и таком устройстве общества множество будничных задач и дел выполняются по устоявшейся практике и спонтанным ритуалам, соблюдаемым как лидерами, так и подчиненными, мужчинами

40

и женщинами, взрослыми и детьми, богатыми и бедными, особоодаренными и теми, кто вынужден выполнять рутинную работу. Дело в том, что только подобная сплоченность обеспечивает систему координат, в рамках которой в данный период формируется идентичность, и вдохновляет ее на деятельность, хотя многих или большинство людей эта сплоченность ставит в очень узкие рамки или заставляет трудиться по принуждению или довольствоваться низким статусом. Такая сплоченность всегда, в силу одного того, что она "работает" и поддерживается обычаем и привычкой, приводит к образованию стабильных привилегий, вынуждает к жертвам, закрепляет неравенство и создает неизбежные противоречия, очевидные для критиков любого общества. Но каким образом такая консолидация создает ощущение принадлежности к данному сообществу, к постоянному изменению элементов его материальной культуры; как она способствует упрочению определенных критериев совершенства и стиля самовосхваления и как в то же время она позволяет человеку настолько ограничить свой кругозор, что он перестает воспринимать окружающий его мир как непредсказуемый, а сам становится беззащитным (прежде всего перед страхом смерти и насилием), - все это почти не исследовалось с точки зрения психологии бессознательного. Проблема "эго" приобретает здесь новые измерения.

История культур, цивилизаций и технологий - это история таких консолидации. Новаторы появляются только в явно выраженные переходные периоды: это те, которые слишком умны, чтобы оставаться приверженцами господствующей системы, слишком честны или раздираемы внутренними противоречиями, чтобы не понимать простых жизненных истин, заслоняемых бытовыми "нуждами", которые сострадают "бедным", оставшимся за бортом. Нам, врачам и идеологам, лучше знакомы проблемы высшего и низшего слоев общества. А обширную среднюю прослойку, за счет которой мы в основном существуем, мы часто воспринимаем как само собой разумеющееся. Но так как наша цель - "здоровая психология", мы должны научиться понимать суть этой культурной и технологической консолидации - ведь она и наследует Землю.

И вместе с этим пониманием должно прийти новое определение зрелости, без которого постановка вопроса об

41

идентичности - бессмысленная роскошь. Проблема зрелости заключается в том, как заботиться о тех, кто вверен нам тогда, когда наша идентичность уже сформирована, о тех, формирование чьей идентичности теперь на нашей совести.

Другая проблема состоит в том, от чего способен и хочет отказаться "типичный" взрослый человек данного периода консолидации и отказа от чего он потребует от других ради сохранения гармонии общества и, возможно, достижения им совершенства. Судя по тому, как Сократ в своей "Апологии" описывает суть афинской консолидации, говоря в самом конце, что смерть - единственное лекарство от жизни, он имеет в виду не только себя. Фрейд на материале торговой и раннеиндустриальной эпохи показал, сколь разрушительные последствия имеет ханжеская мораль' не только для своего времени, но и для всех времен и историй. Сделав это, он заложил основы того, что Филипп Рифф назвал терапевтической ориентацией, выходящей далеко за пределы лечения отдельных симптомов. Но нельзя понять, какое воздействие технологический конформизм оказывает на человека, не зная, что он делает для него. Рост населения, разумеется, сначала превращает многие изначально качественные проблемы в чисто количественные.