Что касается отношения наших пациентов к братьям и сестрам, то они кажутся более симбиотическими, чем обычные отношения сиблингов. Вследствие "голода идентичности", пережитого в раннем детстве, наши пациенты склонны привязываться к одному брату или сестре так, как это обычно бывает у близнецов1^, с той лишь разницей, что здесь мы имеем одного из близнецов, как если бы мы пытались воспитывать неблизнеца как близнеца. Мы пасуем перед той тотальной идентификацией у ближайших сиблингов, которая идет дальше "альтруизма идентификации", описанного Анной Фрейд16. Это аналогично тому, как если бы наши пациенты отдали свою собственную идентичность идентичности брата или сестры в надежде сделать ее больше и лучше в результате слияния. В определенные периоды это приносило им успех, но разочарование, которое должно последовать за разбиением искусственного "близнячества", оказывается более травмирующим. За внезапным озарением следуют гнев и паралич - это случается и в близнецовой паре, - поскольку идентичности хватает только одному, а другому следует уйти из нее.

Истории раннего детства наших пациентов в целом удивительно спокойны. Часто наблюдается незначительный детский аутизм, но он обычно рационализируется родителями. Может сложиться впечатление, что степень злокачественности острой спутанности идентичности в старшем подростковом возрасте зависит от широты этого раннего аутизма и что он будет определять глубину регрессии и возврата к старым интроекциям. Что касается перенесенной в детстве или юности травмы, то здесь следует сказать, что большинство наших пациентов перенесли сильную физическую травму либо в период Эдипова комплек-

188

са, либо в раннем пубертате, причем обычно это происходило в связи с отделением от семьи, от дома. Этой травмой может являться операция, поздний физический дефект, несчастный случай, острая сексуальная травмати-зация и т.д.

В противном случае ранняя патология превращается в то, что мы считаем типичным для преимущественно психиатрического диагноза. Ясно, что спутанность идентичности не является клиническим диагнозом. Но по-прежнему остается открытым вопрос, можно ли, например, спутанность идентичности параноидного типа рассматривать как случай паранойи, которая иногда манифестирует в юности, или как предрасположенность к паранойе, отягощенной острой спутанностью идентичности, которая относительно обратима. Мы не имеем возможности рассматривать здесь этот "технический" вопрос. Но из всего нашего обсуждения выступает другая критическая проблема. Этой проблемой является обсуждавшаяся в социологических терминах Кай Т. Эриксон17 опасность того, что пациент этой возрастной группы будет выбирать именно роль пациента в качестве базиса для формирования идентичности.

IV. Социальный очерк:

от индивидуальной спутанности -

к социальному порядку

Представив картину всех условий острой спутанности идентичности, я бы хотел теперь каждый из описанных симптомов соотнести с двумя феноменами, зримо отделенными друг от друга: детство индивида и история культуры. Поскольку мы считаем само собой разумеющимся, что конфликты, с которыми мы встречаемся в наших случаях, в более или менее выраженной форме являются в принципе общими для всех индивидов, то представленная кар-* тина оказывается лишь искаженным отражением нормального состояния подростка, мы можем теперь спросить, йо-первых, каким образом это состояние способно оживить старые детские конфликты и, во-вторых, какие возможности предоставляет культура "нормальным" молодым людям для того, чтобы они могли преодолеть те силы, которые тянут их назад, к регрессии, а также найти сред-

189

ства для мобилизации своих внутренних сил на подготовку к будущему.

Во- первых, такое возвращение в детство представляет собой регрессивный аспект подросткового конфликта. Я надеюсь, что не слишком усложню изложение, если представлю вниманию читателя диаграмму, позволяющую "поместить" регрессивные тенденции в нашу схему психосоциального развития. По-видимому, многие читатели недоумевают, что делать со все еще никак не обозначенными частями диаграммы. Другие, возможно, предпочли бы просто прочитать текст, оставив изучение диаграммы тем, кому это интересно. Поэтому данный параграф предназначается только для любителей диаграмм. Здесь я поясню, каким образом цифры, проставленные после соответствующих пунктов, соотносятся с диаграммой. Остальные читатели могут проигнорировать этот параграф, равно как и все последующие цифры, данные в скобках.

В гл. III полностью обсуждалась только диагональ эпигенетической диаграммы. Она отражает, как мы уже говорили, онтогенетическое развитие главных компонентов психосоциальной витальности (1.1. - VIII.8). Заполнили мы также и некоторые аспекты вертикали, ведущей от инфантильности к идентичности, от 1.5 до V.5. Это тот специфический вклад, который предыдущие стадии делают непосредственно в развитие идентичности, а именно примитивное доверие при познавании друг друга; рудименты желания быть собой; антиципация того, кем бы индивид мог стать, а также возможность понять, что делать с теми способностями, которые находятся в стадии становления. Но это в свою очередь означает, что каждая из указанных стадий вносит свой вклад в отчуждение: более ранние из них сопряжены с аутической неспособностью к установлению взаимности. Наиболее острые формы спутанной идентичности уходят корнями именно к этим ранним нарушениям. Такое базальное смешение противоположных интроекций "подрывает" не только все будущие идентификации, но и их интеграцию в отрочестве. Исходя из уже описанной нами клинической картины, распределим различные симптомы спутанности идентичности по горизонтали V диаграммы и покажем, как они соотносятся с "регрессивными" вертикалями 1, 2, 3 и 4.

Давайте начнем с первого пункта уже описанной нами патологии: недоверия ко времени и доминирования

190

временной спутанности. Утрата "эго" функции укрепления перспективы и ожидания является явной регрессией к периоду раннего детства, когда время как бы не существует. Переживание времени возникает в результате адаптации ребенка к инициальным циклам напряжения потребности, отсрочки ее удовлетворения и насыщения.

В детстве будущая самореализация антиципируется "галлюцинаторно"; когда достижение цели отодвигается во времени, возникает бессильный гнев, уничтожающий доверие; любой признак приближающегося удовлетворения потребности усиливает надежду, в то время как дальнейшая отсрочка вызывает удвоенный гнев. Наши пациенты, как мы видели, не доверяют времени и не считают, что удовлетворение может быть предсказуемо настолько, что сделает желаемое и "имеющееся" достаточно ценным.

Наиболее регрессировавшие, с нашей точки зрения, молодые люди в действительности явно одержимы общими установками, отражающими определенное недоверие времени: каждая отсрочка становится обманом, каждое ожидание - переживанием бессилия, каждая надежда - опасностью, каждый план - катастрофой, каждый возможный помощник - потенциальным изменником. Следовательно, время, если это необходимо, должно быть остановлено волшебной силой кататонической неподвижности Это крайности, которые проявляются в некоторых латентных случаях смешения идентичности, и каждый подросток, я уверен, знает по крайней мере мимолетные моменты разногласия со временем. В этой своей нормальной переходной форме недоверие времени рано или поздно уступает место представлениям, требующим интенсивных и даже фантастичных вкладов в будущее либо быстрого достижения успеха. Кажется, что это совершенно не согласуется друг с другом и, во всяком случае, абсолютно утопично, ибо основано на ожиданиях, требующих изменения законов истории развития. Но потом вновь образы мира начинают казаться им утопичными, хотя каким-то образом они оказываются частично реализованными благодаря хорошему лидеру или удачному стечению обстоятельств. Следовательно, временная спутанность более или менее типична для всех подростков на той или иной стадии развития, хотя в чем-то она оказывается патологической.