191

Какова же роль социального процесса движения от культуры к культуре, от одной эры к другой? Я могу выдвинуть лишь несколько предположений. Так, был период романтизма, когда юноши (и художники и писатели) были поглощены руинами, оставшимися от прошлого, которое казалось более "вечным", чем настоящее. Между тем здесь необходимо подчеркнуть, что это не простой поворот к отдаленному прошлому, а целостное изменение качества переживания времени. В тех или иных культурных и исторических условиях оно оказывается столь же различным (исходя из примеров, уже приведенных в этой книге), как мираж в слепящем степном солнце и танцы под барабанный бой всю ночь напролет; как пассивное плавание в "абсолютном" времени, вызванное наркотиками, и "гусиный шаг" под звуки трубы в марше по случаю тысячелетия Рейха. Это действительно совершенно необходимый аспект всей идеологии, отражающий то значение, которое имеют для молодых людей ценности и цели различных цивилизаций, будь они склонными к спасению или к реформам, рискованными или победными, причиной или прогрессом, в соответствии с вновь открывающимися возможностями идентичности. Среди того существенного, что они предоставляют юности, имеется весьма убедительная временная перспектива, совместимая с когерентным образом мира. Это позволяет понять, что сегодня, когда антиципируемое будущее предельно стандартизировано, тысячи молодых людей предпочли бы вести себя так, как если бы мораторий был способом жизни и самостоятельной культурой. Как они предпочитают забыть о своем будущем, так общество забывает, что это только лишь современная - более популярная и более открытая - форма старого феномена, что отчетливо проявляется в хвастовстве некоторых молодых людей.

Среди ингредиентов спутанной идентичности мы выделяли также сознание идентичности, обозначая этим особую форму болезненного самосознания, фиксирующего противоречия между самооценкой, образом "я" автономной личности и образом "самого себя" в глазах окружающих. Тотальное разрушение самооценки у наших пациентов резко контрастирует с нарциссическим и снобистским презрением к мнению других. Мы вновь видим сопутствующие сенситивности подростков феномены, являющиеся альтернативой вызывающему бесстыдству перед лицом критики.

192

Это снова примитивные формы защиты, позволяющие сохранить шаткую уверенность в себе в противовес чувству _ сомнения и стыда (II.2). И хотя это состояние, как правило, преходяще, оно все же присутствует в некоторых свойствах характера многих творческих людей, которые, по их собственному свидетельству, переживают повторение отрочества, а вместе с ним и полный цикл чувственного отдаления и сильного самовыражения.

Самоосознавание (V.2) - новая редакция того первоначального сомнения, которое касалось возможности доверия родителей и самого ребенка только в отрочестве; однако такое сомнение имеет отношение и к вопросу надежности всего периода детства, которое теперь остается позади, и возможности доверия всему социальному универсуму, перед лицом которого он стоит. Теперь обязанность "состояться" с ощущением свободной воли к собственной автономной идентичности может вызвать болезненное чувство стыда, так или иначе сравнимого с первоначальным стыдом или гневом, связанным с тем, что окружающие взрослые видят тебя со всех сторон; только теперь этот стыд относится к тому, что твоя личность открыта сверстникам и они могут судить о ней. Все это, при нормальном ходе событий, перевешивается уверенностью в себе (V.2), характеризующейся определенным чувством независимости от семьи.

Среди социальных феноменов, относящихся ко второму конфликту, можно выделить общую тенденцию к некоему единообразию, либо к социальной униформе, или к определенной отличительной одежде, посредством которой недостаточная уверенность в себе может на время замаскироваться "групповой" уверенностью. Такая уверенность всегда обеспечивается знаками возрастного старшинства так же, как жертвоприношения конфирмации и инициации, но в то же время она может быть произвольно создана теми, кто стремится к различиям и все же устанавливает определенное единообразие этих отличий ("стиляги", "битники"). Эти и другие, менее очевидные признаки единообразия усиливаются чувством стыда перед сверстниками, осуждением с их стороны, жестокостью группы, которая оставляет аутсайдеров в болезненной, но порой созидательной изоляции.

Демонстрация тотального соответствия ролевой фиксации (V.3), противоположной свободному ролевому экспе-

193

13-798

риментированию, очевидно, связана с ранними конфликтами между свободной инициативой и Эдиповым комплексом вины в реальной жизни, фантазиях и играх ребенка. Если наши пациенты регрессируют ниже уровня Эдипова комплекса к тотальному кризису доверия, выбор саморазрушительной роли часто остается единственной приемлемой формой инициативы на пути назад и наверх, осуществляемой в форме полного отказа от амбиций, что только и позволяет полностью избежать чувства вины. Нормальным выражением относительно свободной от чувства вины, а в действительности более или менее "делинквентной" инициативы является в юности экспериментирование с ролями, которое следует за неписаными кодексами подростковых сообществ, сохраняющих собственную дисциплину.

Среди социальных установлений, которые поддерживают такую инициативу и обеспечивают некоторое возмещение, уменьшая чувство вины, мы можем указать здесь опять на инициативу и конфирмацию: они борются в атмосфере мифического безвременья, чтобы соединить некоторые знаки жертвенности и покорности с энергичным толчком к санкционированным способам действия - комбинация, которая, если она работает, гарантирует развитие у новичка оптимума согласия с максимумом чувства свободы выбора и солидарности. Эта специфическая склонность юности - а именно достижение чувства свободы выбора в результате ритуальной регламентации - универсально используется в армейской жизни.

Чрезвычайная стагнация действия (V.4) является логическим следствием глубокого чувства неадекватности собственных общих возможностей. Конечно, такое чувство неадекватности не всегда отражает реальное отсутствие возможностей; скорее оно выражает нереалистические требования, идущие от идеального "эго", желающего стать только всемогущим и всезнающим; оно может отражать также и тот факт, что непосредственное социальное окружение не имеет ниши для подлинных способностей индивида; в то же время оно может быть следствием того парадокса, что специально организованное в ранние школьные годы ускоренное развитие затормозило развитие его идентичности. Вследствие всех этих причин индивид может быть исключен из экспериментирующего соперничества в игре и работе, посредством которого он учится находить и отстаивать свои собственные достижения и

194

свою рабочую идентичность. Особенно важно это на ранних этапах делинквентности: делинквенты в разных вариантах являются "позитивными" двойниками наших пациентов по крайней мере уже потому, что они проявляют себя в компании, что подавляет уединение. Некоторая насмешка над работой, а также противопоставление ей явственно проявляется в таких делинквентных фразах, как "выполнить работу" (о краже со взломом) или "сделать хорошую работу" (в смысле полного разрушения). От этого лишь один шаг к другому очевидному заключению, а именно к тому, что молодые люди должны научиться наслаждаться чувством ученичества (IV.4), чтобы не испытывать жажду разрушения. Общим для шизоидов и делинквентов является недоверие к самим себе, неверие в возможность когда-нибудь совершить что-либо полезное. Это особенно заметно у тех, кто по тем или иным причинам не чувствует, что становится жертвой технологической идентичности своего времени. Причиной этого может быть то, что их собственные способности и таланты не нашли контакта с продуктивными целями механического века или что они сами принадлежат к социальному классу (здесь "верхний-верхний" замечательно равен "нижнему-нижнему"), который не был "съеден" потоком прогресса.