С общей диффузией правды в "Гамлете" согласуется то, что эта центральная тема заявляется в обращении старого дурака к своему сыну:
Полоний: Но главное: будь верен сам себе;
Тогда, как вслед за днем бывает ночь, Ты не изменишь и другим**.
Но это также центральная тема наиболее страстных высказываний Гамлета, которые делают его безумие всего лишь помощником его благородству. Он ненавидит общепринятое притворство и отстаивает истинность чувства:
Мне кажется? Нет, есть. Я не хочу
Того, что кажется. Ни плащ мой темный,
Ни эти мрачные одежды, мать,
Ни бурный стон стесненного дыхания,
Нет, ни очей поток многообильный,
Ни горем удрученные черты
И все обличья, виды, знаки скорби
Не выразят меня; в них только то,
Что кажется и может быть игрою;
То, что во мне, правдивей, чем игра;
А это все - наряд и мишура***.
Он ищет то, что действительно поймет только цвет общества, - "честный метод":
* Там же. С. 147. ** Там же. С. 26. *** Там же. С. 15.
250
251
"Помнится, раз ты читал мне один отрывок; вещь никогда не ставили или не больше разу - пьеса не понравилась. Для большой публики это было, что называется, не в коня корм. Однако, как воспринял я и другие, еще лучшие судьи, это была великолепная пьеса, хорошо разбитая на сцены и написанная с простотой и умением. Помнится, возражали, что стихам недостает пряности, а язык не обнаруживает в авторе приподнятости, но находили работу добросовестной…"*
Он фанатично настаивает на чистоте формы и точности воспроизведения:
"…но во всем слушайтесь внутреннего голоса. Двигайтесь в согласии с диалогом, говорите, следуя движениям, с той только оговоркой, чтобы это не выходило из границ естественности. Каждое нарушение меры отступает от назначения театра, цель которого во все времена была и будет: держать, так сказать, зеркало перед природой, показывать доблести ее истинное лицо и ее истинное - низости и каждому веку истории - его неприкрашенный облик"**.
И наконец, страстное (или сверхстрастное) признание подлинности характера его друга:
С тех пор
Как для меня законом стало сердце
И в людях разбирается, оно
Отметило тебя. Ты знал страданья,
Не подавая виду, что страдал.
Ты сносишь все и равно благодарен
Судьбе за гнев и милости. Блажен,
В ком кровь и ум такого же состава,
Он не рожок под пальцами судьбы,
Чтоб петь, что та захочет. Кто не в рабстве
У собственных страстей? Найди его,
Я в сердце заключу его с тобою,
В святилище души. Но погоди***.
Это, затем, Гамлет в Гамлете. Объединение комедианта, интеллектуала, молодого человека и невротика проявляется в том, что слова - это и есть его лучшие по-
*ШекспирВ. Гамлет. Акт II. Сцена 2. Пер. Б. Пастернака//Ш е к с п и р В. Избранные произведения. М., 1953. С. 259.
** Там же. С. 265. **_ Там же. С. 265-266.
ступки, он может ясно сказать, что не может жить и что его верность должна оказаться роковой для тех, кого он любит, из-за них он совершает в конце то, чего сначала пытался избежать. Гамлет преуспевает в осуществлении только того, что нам следовало бы назвать его негативной идентичностью, и в становлении именно того, что его собственное этическое чувство не могло переносить: безумного мстителя. Итак, остается вопрос: устраивают ли внутренняя реальность и историческая актуальность сговор, чтобы не допустить у трагического человека позитивную идентичность, для которой он, кажется, был специально избран? Конечно, публика все время ощущала в полной искренности Гамлета близость "запретной черты". В конце он отдает свой "умирающий голос" сопернику на исторической сцене, молодому победоносному фортинбрасу, который в свою очередь настаивает на том, что Гамлет:
Будь он в живых, он стал бы королем Заслуженно*.
Церемониальные фанфары, трубы и пустота объявляют о конце этого необыкновенного молодого человека. Избранные сверстники подтверждают королевские знаки его рождения. Но публика чувствует, что особый человек, будучи погребенным, подтвержден как король и все же не имеет знаков отличия.
Мы сказали, что важный элемент в человеческой потребности личной и коллективной идентичности - принадлежать к особому, отличному от других роду - со- * здает в некотором смысле "псевдоразновидности". "Псев-до" предполагает обман, и, может быть, я стараюсь подчеркнуть именно это - отклонение от факта во всяком мифологизировании. Теперь должно быть ясно, что человек - лгущее животное как раз потому, что он старается быть исключительно правдивым: и искажение, и исправление - часть его вербального и идеаторного снаряжения. Для того чтобы иметь хоть сколько-нибудь ус-
* Там же. С. 300.
252
253
тойчивые ценности, он должен абсолютизировать их, для того чтобы иметь стиль, он должен верить, что является венцом вселенной. Точно так же каждое племя или нация, культура или религия будут изобретать исторические и моральные резоны для своей исключительно божественной предопределенной уникальности, и в такой же степени, в какой они являются псевдоразновидностями, оказывается несущественным, чем еще они являются и чего добиваются. С другой стороны, человек также находит временное самоосуществление в величайших моментах культурной идентичности и цивилизованного совершенства, и каждая такая традиция идентичности и совершенства ярко освещает то, чем человек мог бы быть, и то, мог ли он быть всем этим. Утопия нашей собственной эпохи предсказывает, что человек будет единым видом в едином мире с универсальной технологической идентичностью, которая заменит делящие его на части иллюзорные псевдоидентичности, и с интернациональной этикой, заменяющей все моральные системы, суеверия, подавления и запрещения. Тем временем идеологические системы конкурируют в своей способности предложить не только наиболее практичные, но также наиболее универсальные убеждения, обеспечить политическую и частную мораль для такого будущего мира; а универсальные убеждения - это, помимо всего прочего, такие, которые заслуживают доверия в глазах юности.
В юности сила "эго" возникает из взаимного подтверждения индивида и общества в том смысле, что общество узнает молодого индивида как носителя свежей энергии и что индивид, таким образом подтвержденный, узнает общество как живой процесс, вдохновляющий верность, которую оно получает от него, сохраняющий преданность, которой оно привлекает его, чтящий доверие, которого оно требует от него. Давайте теперь вернемся к источникам того сочетания актуализации влечений и дисциплинируемой энергии, иррациональности и бесстрашной способности, которые принадлежат к наиболее обсуждаемым и наиболее загадочным феноменам жизненного цикла. Мы должны полностью признать, что эта загадка и есть сущность феномена. Для того чтобы быть целостной и объединиться с другими, личности следует быть уни-
254
кальной, и функционирование каждого нового поколения непредсказуемо для выполнения этой его функции.
Из трех источников новой энергии физический рост - наиболее легко измеряемый и систематически используемый, хотя его вклад в агрессивные побуждения наименее понятен, за тем, по-видимому, известным исключением, что любое препятствие на пути использования физической энергии в тех случаях, когда действия подлинно осмысленны, приводит к подавленному гневу, который может стать разрушающим или саморазрушающим. Присущие юности силы понимания и познания могут быть экспериментально изучены и планомерно применены к обучению ремеслу и исследованию; менее известна, однако, их связь с идеологическим воображением. Наконец, замедленное половое созревание - источник не только неисчислимой энергии, но и актуализации влечений, сопровождающейся внутренней фрустрацией.