Я так и не узнал его фамилии. Сильный, смелый, презирающий смерть - таким он запомнился мне навсегда. Часто в трудные минуты образ этого летчика вставал перед глазами и словно требовал: «Не бойся врага, бей его крепко, не давай пощады…»

Настали и для нашего полка дни боевой страды. Старшина Афанасьев сбил два фашистских истребителя, но и сам получил тяжелые ранения. Экипаж капитана Сулиманова разбомбил крупное скопление танков противника, поджег два эшелона с боеприпасами. Старший лейтенант Дельцов со штурманом Козленко сразу завоевали себе славу замечательных разведчиков. Они делали в день по три-четыре вылета, доставляя в штаб ценные сведения о противнике, успешно фотографируя сосредоточения вражеских войск и техники. В один из вылетов они выдержали неравный бой с вражескими истребителями и совершили вынужденную посадку на территории, занятой врагом. Через неделю отважные разведчики перешли линию фронта и привели с собой пленного гитлеровца, а спустя день снова вылетели на боевое задание.

Много приходилось работать и нам: техникам, механикам, авиаспециалистам. Часто не только днем, но и по ночам мы ремонтировали моторы, чистили оружие, готовили боеприпасы, подвешивали бомбы. Но я мечтал летать. Попробовал напомнить командиру эскадрильи о его [16] обещании, но тот только рукой махнул в ответ. Я понимал - ему не до меня.

В полку были большие потери. Самолетов, пригодных к боевой работе, осталось меньше половины. И вот приказ - выехать в тыловой город для переформирования и получения материальной части. Началась боевая учеба. Полк получил новые самолеты. Это были скоростные пикирующие бомбардировщики.

Самолет имел скорость около пятисот километров в час, мог поднимать в воздух тысячу килограммов бомб, которые подвешивались в бомболюки, мотогондолы и под центропланом. Новые машины были оснащены пятью пулеметами, могли быть в воздухе более трех часов.

Прибыли летчики, штурманы, стрелки-радисты. Комплектовались новые экипажи. Я снова обратился к командиру с просьбой зачислить меня стрелком-радистом. На этот раз он согласился и временно назначил меня в экипаж лейтенанта Артемьева. В свободное время я тренировался в приеме и передаче на радиостанции, изучал материальную часть. Особенно полюбил я кабину стрелка-радиста. Это теперь была моя кабина. Все здесь радовало глаз: вороненые пулеметы, новенькие приемник и передатчик, переговорное устройство, кислородный аппарат, блестящие, покрытые никелем выключатели - тумблеры, бронеплита, установленная наклонно над крупнокалиберным пулеметом, стреляющим вниз и назад. В кабине я мог просиживать часами, пробуя, как работает аппаратура, легко ли поворачивается в турели пулемет, хорошо ли закреплен прицел.

Через месяц я отлично сдал зачеты на воздушного стрелка-радиста и был включен в экипаж старшего лейтенанта Уса. Командовал эскадрильей по-прежнему Сулиманов, ставший теперь майором. Начальником связи эскадрильи был назначен вернувшийся из госпиталя Афанасьев, Уже через месяц я чувствовал себя в воздухе превосходно. Мог ориентироваться на местности, четко работал на радиостанции, неплохо стрелял по воздушным и наземным целям. И, конечно, с нетерпением ожидал приказа о вылете на фронтовой аэродром. Все мы жили в то время одной мыслью - быстрее принять участие в боях.

Приказ был получен скоро. По боевой тревоге полк поднялся в воздух. Сделав прощальный круг над аэродромом и набрав высоту, самолеты взяли курс на запад. [17]

Первый боевой вылет

Передо мной, сколько может видеть глаз, - заснеженное поле фронтового аэродрома. В блеклом, быстро меркнущем зимнем небе появляются черные точки - с боевого задания возвращается эскадрилья. Самолеты идут на посадку. Только один почему-то не торопится, тревожно кружится над аэродромом. Пилот радирует на землю о том, что не выпускаются шасси. Следует команда по радио - садиться «на живот» в стороне от посадочной полосы. Вот уже, вздымая снежный вихрь, самолет коснулся земли. И мгновенно запылал мотор, охваченный прозрачными языками пламени. Все, кто был на аэродроме, устремляются к самолету. Через несколько минут огонь потушен. Санитары вытаскивают из кабины стрелка-радиста. У него бессильно запрокинута голова, в лице - ни кровинки. А рядом, несмотря на тридцатиградусный мороз, сбросив шлемофоны и расстегнув воротники, пилот и штурман, еще не остыв после боя, возбужденно рассказывают о воздушном поединке…

На следующее утро мы получили задание - разбомбить скопление эшелонов на железнодорожной станции, удаленной от линии фронта.

Мороз крепкий. Высунешь голову из кабины - струя воздуха обжигает лицо, моментально мертвеет кожа, то и дело приходится оттирать нос и щеки перчаткой.

Идем плотным строем. Во главе эскадрильи - командир полка подполковник Соколов. В первом звене слева от него - майор Сулиманов, справа - наш самолет.

Флагманский стрелок-радист старшина Казаков держит связь микрофоном с истребителями прикрытия и передает команды группе самолетов. Мое задание - держать связь телеграфом с аэродромом вылета. Связь устанавливаю быстро, передаю, что группа легла на курс, и, перестроившись на волну ведущего, начинаю слушать.

Внизу, под самолетом, белоснежный искрящийся ковер. Слева по курсу, в долине, - небольшая деревенька. Над спичечными коробками домиков неподвижно застыли в морозном воздухе тоненькие струйки прозрачно-голубого дыма. Их много. Деревенька проснулась. Люди затопили печи. И, наверное, смотрят сейчас на наши самолеты, машут руками, желая удачи… [18]

Подходим к аэродрому истребителей. Нашу группу должны сопровождать два «яка». Я вижу их, медленно ползущих по аэродрому, похожих на больших шмелей. Командир передает команду истребителям - догонять группу и, не дожидаясь их взлета, берет курс на цель.

Вот и линия фронта. Изломанные линии траншей хорошо заметны с воздуха. Масса воронок. Некоторые из них овальные - это воронки от артиллерийских снарядов, другие с разорванными краями - от мин. Исковерканная полоса земли, шириной в несколько километров, кажется мертвой. Но это не так. Там, внизу, глубоко зарывшись, сидят сотни людей. Может быть, в эту минуту они ожидают сигнала, чтобы ринуться на врага.

Над линией фронта нас встречает тишина. Со стороны гитлеровцев - ни одного выстрела, вероятно, не хотят открывать расположение зенитных батарей. Теперь уже все стрелки-радисты высовываются из кабин по пояс, внимательно осматривая безоблачное небо. Наших истребителей почему-то не видно.

До самой цели летим спокойно. Наконец, под нами станция. На путях стоят два эшелона, третий дымит на подходе, за несколько километров. Командир принимает решение бомбить станцию звеньями: два звена сбрасывают бомбы на эшелоны, стоящие на станции, третье - на тот, что подходит. Казаков передает команду по радио, и эскадрилья перестраивается. Впереди, ниже нас вспыхивают разрывы зенитных снарядов - заградительный огонь.

- Прицеливайся тщательнее и главное не спеши, - говорит штурману старший лейтенант Ус.

Зенитные разрывы вспыхивают ближе. Черные клубы дыма появляются между самолетами и долго плывут в воздухе, медленно тая. Один снаряд разрывается совсем близко от нас. Хорошо видно пламя разрыва. Бьют крупнокалиберными. Противник начинает пристреливаться. Снизу бегут к самолетам разноцветные трассы: белые, красные, зеленые. Это с эшелонов трассирующими пулями стреляют пулеметы. Чувство неприятное: кажется, возьми левее - и прошьют насквозь.

Отрываются бомбы. Я смотрю, как, качая головками, стайки их стремительно несутся вниз.

- Есть! - радостно кричу летчику.

Бомбы разорвались на путях между эшелонами. Некоторые [19] из них угодили прямо по вагонам. Вспыхивает яркое пламя, дым пеленой застилает станцию.

Далеко позади появляются два истребителя. Они быстро приближаются.

«Наши истребители догнали», - думаю я.

Когда эскадрилья последний раз разворачивается, истребители неожиданно появляются над строем. Я вижу обрубленные концы крыльев, черные кресты на плоскостях и свастику на хвосте.