- Стреляй! - во весь голос кричу штурману.

- Спокойно, без паники! Стрелять прицельно! - раздается властный голос командира.

«Мессершмитты» расходятся в разные стороны.

По радио звучат команды:

- Пристраивайтесь быстрее. Отражать атаки всем.

Я торопливо выстукиваю на ключе: «…Встречены двумя истребителями противника».

Теперь уже никто не обращает внимания на зенитные разрывы. Взгляды всех прикованы к истребителям со свастикой. Они атакуют отставшее от строя звено лейтенанта Леонтьева. Один «Мессершмитт» стреляет издалека - видно, боится огня наших пулеметов. Он отворачивает в [20] сторону и набирает высоту, чтобы ринуться в атаку. Другой нахальнее: он атакует снизу самолет командира звена, не обращая внимания на огонь, который ведут радисты.

Два самолета быстро сближаются. Мне очень хорошо видно их в боковое окно кабины. Власов почему-то не стреляет.

- Стреляй же, стреляй! - кричу я, словно радист может меня услышать.

Первым стреляет фашист. Я вижу, как трассы от его пулеметов уходят под живот самолета Леонтьева. Чуть позже открывает, наконец, огонь Власов. Очередь длинная, он стреляет в упор, прямо «в лоб» гитлеровцу. «Мессершмитт» «клюет» и стремительно «несется вниз, оставляя за собой черный шлейф дыма.

- Сбил! Сбил! - радостно кричу я.

- Не кричи, - спокойно говорит летчик. - Внимательно следи за вторым.

Но и самолет Леонтьева подбит - за ним тянется широкая белая полоса. Видно, повреждена водяная система.

Командир полка сбавляет газ, давая возможность Леонтьеву пристроиться к группе. Самолет его прямо под нами, но высоту, видимо, набрать не может. Теперь он под прикрытием огня пулеметов всей эскадрильи.

Второй «Мессершмитт» заходит сверху, атакуя наше ведущее звено. Штурманы стреляют дружно, и гитлеровец близко не подходит. Еще одна атака, на этот раз снизу и сбоку. Я ловлю в прицел самолет и нажимаю гашетку. Вздрагивает, как живое, тело пулемета. Очередь. Еще. Еще. Фашист отворачивает.

«Трусишь!» - радостно бьется мысль.

Наконец «Мессершмитт» уходит. Леонтьев далеко внизу. Я быстро настраиваю радиостанцию и слышу его позывные! Власов передает, что самолет идет на вынужденную посадку в районе населенного пункта Н. Я представляю себе Власова - невысокого плотного крепыша, собранного и неторопливого. Сейчас, наверное, летчик высматривает площадку, чтобы посадить самолет. Может быть, даже ее нет, и самолет сядет на изрытое снарядами поле, а Власов спокойно работает на радиостанции…

Знакомое поле аэродрома. Теперь уже я не чувствую мороза. Сдвинул на лоб очки, расстегнул меховой комбинезон. Жарко. К самолету командира собирается весь летный [21] состав. Говорим все сразу, перебивая друг друга. Первый вылет мне кажется очень удачным. Ведь сбит истребитель противника, подорваны эшелоны на железнодорожной станции. Впрочем, не все так думают. Командир полка суров, неразговорчив. Выйдя из самолета, он на ходу сбрасывает парашют и спешит на радиостанцию. Леонтьев благополучно совершил посадку, самолет цел.

Вечером наш связной самолет привез экипаж Леонтьева. Все жмут руку Власову, поздравляют со сбитым самолетом. Он застенчиво улыбается.

Прилетел командир дивизии. Немолодой высокого роста полковник подробно расспросил каждою из нас и начал разбор. Мелом на большом листе фанеры начертил схему нашего полета, отметил успешное бомбометание в первом заходе. Остальное, по его словам, было плохо. Он убедительно, на фактах, доказал, что строй самолетов при атаках истребителей у нас был неправильным, стреляли мы не прицельным огнем, а только старались отпугнуть противника, не умеем определять расстояние до цели по прицелу.

- Серьезная ошибка группы в том, что она ушла на задание, не взяв истребителей прикрытия. Если бы не это, вы не потеряли бы одного самолета, вылет был бы более успешным, - закончил он.

Я сидел весь красный, боясь поднять глаза. Мне казалось, что большинство обвинений относится ко мне.

В заключение комдив потребовал от нас в свободное от полетов время овладевать теорией, изучать опыт летчиков, штурманов, стрелков-радистов, накопленный за время войны.

- Надо идти по пути роста, неустанно совершенствовать боевое мастерство, - сказал он.

Эти слова, не один раз слышанные раньше, сейчас прозвучали по-новому, как боевой приказ.

Учеба

В один из первых боевых вылетов погиб экипаж лейтенанта Джибладзе. Случилось это так. Перед бомбометанием к группе бомбардировщиков пристроились два истребителя. Один из них подошел совсем близко, и все успели рассмотреть, что это «як» с красными звездами на [22] крыльях. Истребитель набрал высоту и, неожиданно перейдя в пикирование, выпустил длинную очередь по самолету Джибладзе. Бомбардировщик сразу же завалился на крыло и стал падать. Он взорвался, врезавшись в землю. Никто из экипажа не успел выпрыгнуть.

Все это произошло так быстро, что только некоторое время спустя я понял: на захваченном нашем самолете летал вражеский летчик.

Истребитель резко взмыл вверх и круто развернулся. К нему пристроился другой самолет. Теперь было хорошо видно, что этот другой - «Мессершмитт».

Потом началась полная неразбериха. Строй рассыпался. Бомбы были сброшены беспорядочно и мимо цели. Радисты и штурманы вели огонь из пулеметов по истребителям противника, но он не мог быть сколько-нибудь эффективным - самолеты мешали друг другу. У меня при стрельбе произошла задержка. Я решил перезарядить пулемет. В кровь посбивал себе руки, ругался и скрипел зубами, но почему-то ничего не получалось.

На земле произошла вторая беда. Пытаясь устранить неисправность, я неожиданно выстрелил из пулемета. Пуля угодила прямо в стойку хвостового колеса, пробив ее насквозь.

- Мальчишка! Тебе за мамину юбку держаться, а не из пулемета стрелять! - рассердился командир. - Самолет вывел из строя, убить кого-нибудь мог. Под суд за такие дела отдавать надо!

Я стоял молча, потупив голову, и чуть не плакал.

Через полчаса летный состав собрался у самолета командира эскадрильи. Расселись на ящиках из-под бомб. Не слышно было обычных шуток, оживленного разговора.

Сулиманов говорил отрывисто, резко:

- Бдительность совсем теряли, паника поддавались. Не сделали выводов из первого боевого вылета. По приказанию командира полка завтра учиться будем, по маршруту полетим, на полигоне бомбить и стрелять будем. А сейчас всем теорией заниматься…

Начались занятия. Командир учил летчиков, как правильно перестраиваться в воздухе при ведении огня из пулеметов: если истребители противника атакуют группу наших самолетов снизу, звенья смыкают строй и перестраиваются так, чтобы ведомые были выше ведущего; если же атаки ведутся сверху, то ведомые становятся ниже. [23]

При таком порядке самолеты не мешают друг другу, сектор обстрела увеличивается, можно всем одновременно вести огонь.

Нас, стрелков-радистов, старшина Афанасьев учил определять расстояние до цели на глаз и по прицелу. Потом занялись изучением пулемета и правил воздушной стрельбы.

- Некоторые теорию знают хорошо, а на практике даже самой простой задержки не могут устранить в воздухе, - начал старшина. - Грош цена таким стрелкам…

Намек был слишком прозрачным…

Афанасьев придирчиво спрашивал о возможных задержках, заставлял нас тут же по нескольку раз показывать, как быстро их устранить.

- Шабаш, - наконец сказал он, когда совсем стемнело. - Можно идти ужинать.

Мы направились в столовую.

- Придумали учиться сейчас, - недовольно ворчал по дороге сержант Киселев. - Бензин жечь, боеприпасы расходовать. Воевать надо, а не академии открывать. Лучше бы эти бомбы и патроны на врага расходовали.

- Шарики у тебя не в ту сторону вертятся, - оборвал его старший сержант Тихонов.-Голову тебе быстро снимут, если не будешь уметь стрелять или не узнаешь самолет врага, как это было с Джибладзе.

- Так этот же гад на нашем самолете летает! Как же его узнаешь?