Они разговаривали о Хираме Доннелли и отчете ФБР, который прислали днем раньше. Некоторые части текста были замазаны черной краской, и Хоуп оказалась не ближе чем раньше к понимаю того, что случилось. Она планировала еще раз разобраться со всей информацией по возвращении домой сегодня вечером.

Подруги говорили и о Дилане. О нем не слышали с тех пор, как он отвез Адама в аэропорт. Прошло уже четыре дня, но, казалось, никто не обеспокоен. И хотя Хоуп отлично знала, что не стоит ждать Дилана, она иногда ловила себя на том, что подходит к окну, ища взглядом бело-коричневый «Блейзер» шерифа. Или, когда она ездила в город, ее взгляд блуждал в поисках хорошо знакомой соломенной ковбойской шляпы или выцветших джинсов. Конечно, она так и не увидела его и ненавидела это чувство разочарования, которое тяжким грузом осело на ее плечах.

В последний раз Хоуп видела Дилана в тот день в универмаге Хансена, когда взгляд шерифа обжигал ее везде, где останавливался. Ей не показалось, что его голос становился чуть ниже и более хриплым, когда он говорил с ней. Ей не показалось это сексуальное желание, направленное прямо на нее.

И все же, может, она придумала все это? Если бы он на самом деле хотел провести с ней время, он ведь знал, где она живет. И все же он не сделал и попытки связаться с ней, и сейчас, когда они с Уолли направлялись к палаткам с играми, Хоуп спрашивала себя, не было ли все, что она чувствовала между собой и Диланом, лишь в ее голове?

Или, может быть, он — один из тех парней, которые играют с чувствами женщин? Может быть, это преследование возбуждало его, и, Бог — свидетель, Хоуп убегала не слишком быстро. Ну ладно, она вообще не убегала. На самом деле, она стояла совершенно спокойно, пока он задирал ей рубашку. И даже положила его руки себе на грудь.

Они с Уолли попытали удачу в нескольких аттракционах, и Хоуп, наконец-то, выиграла розовую пластиковую линейку в забрасывании колец на бутылку. Она положила приз в сумку на поясе и к тому времени как нашла Пола и Шелли, поедавших хот-доги и пивших пиво, солнце уже начало садиться. Включились ярмарочные огни и освещение палаток. Желудок заурчал, и Хоуп с Уолли взяли два корн-дога с дополнительной горчицей, прежде чем присоединиться к маленькой группке, которая собралась среди столов для пикника, поставленных за палатками с едой. Уолли ушел, чтобы поесть с другими детьми, а Шелли представила Хоуп своим друзьям. Они все казались очень милыми, и, пока Хоуп ела корн-дог, владелец «Оленьего рога» делился с ней секретами мастерства в метании туалетной бумаги.

— Нужны настоящие мускулы, чтобы так далеко бросить рулон, — объяснял Барли, когда раздавшийся невдалеке смех привлек внимание Хоуп. И ее взгляд, как притянутый магнитом, сосредоточился на высоком, стройном ковбое в изношенной соломенной шляпе. Дилан Тэйбер, сложив руки на груди, прислонился плечом к трейлеру «Фунты жареной картошки» и разговаривал с несколькими женщинами, окружившими его. Внезапное появление шерифа на ярмарке было столь же неожиданным, как и теплая вспышка, возникшая в животе и волной поднявшаяся к груди Хоуп. Сумасшедшее сердце грохотало в ушах, и она притворилась, что слушает Барли, но на самом деле не слышала ни слова.

Дилан поднял взгляд, и его глаза встретились с глазами Хоуп. Он смотрел на нее, наклонив голову набок, слушая женщин, которые толпились вокруг него. От его вида в животе Хоуп разлилось жаркое удовольствие, и она не могла удержать улыбку, изогнувшую ее губы. И ждала чего-то в ответ, но Дилан ничем не показал, что заметил ее. По выражению его лица нельзя было понять, ощущал ли он такое же удовольствие или теплые вспышки и чувствовал ли что-нибудь вообще. Он просто смотрел на нее, его красивое лицо абсолютно ничего не выражало. Затем он отвернулся.

— Стэнли сказал, что ты пишешь статью про Хирама Доннелли.

Хоуп посмотрела на мужчину, стоявшего перед ней.

— Да, — ответила она. Ее мысли были рассеяны, чувства в полном беспорядке.

— Хирам был моим троюродным кузеном, — сказал Барли. — Когда он был маленьким мальчиком, отец сбил его трактором. Так что мы прекрасно осознавали, что он был травмирован с раннего возраста, и понадобилось лишь время, чтобы это вышло на поверхность.

О, Боже, только не снова. Несколько дней назад у почтового офиса ее окружили друзья Минни. Те хотели убедить миз Спенсер, что Минни — богобоязненная христианка, которая никогда не делала ничего противозаконного. Когда Хоуп сообщила им, что извращенный секс не всегда противозаконный, и даже ярые христианки время от времени наслаждаются небольшими извращениями, они посмотрели на нее так, будто ее устами говорил Дьявол.

— В любом случае его семья будет благодарна, если вы упомянете, что все остальные — нормальные, — сказал чемпион по метанию туалетной бумаги. Он фыркнул и скрестил свои огромные руки на бочкообразной груди: — И никто из нас не верит в любые виды порки.

— Я запомню это, — заверила его Хоуп и, извинившись, направилась к мусорной корзине, чтобы выкинуть палочку от хот-дога.

Люди вокруг болтали и шутили, наполняя палатку легкостью и смехом, которые царили здесь потому, что все знали друг друга целую жизнь. Кто-то бросил в корзину пустую кружку. Хоуп направилась сквозь толпу к Шелли, чувствуя себя очень одинокой. Но это был точно не первый раз в ее жизни, когда она ощущала одиночество, стоя в толпе людей.

Сзади ее обхватила большая теплая рука, и Хоуп уставилась на сильные пальцы, обвившие ее предплечье. Повернувшись, она посмотрела на лицо Дилана. По нему все еще не было заметно, что он так уж рад видеть ее.

— Не ожидала увидеть тебя здесь, — сказала она.

— Не ожидал, что приду, — он опустил руку, и холодный воздух сменил тепло его ладони. — Я не был в городе на Четвертое июля в течение нескольких лет.

— Тебя вызвали на работу? — спросила она и посмотрела на его губы, с которых слетело слово «нет».

Как и большинство людей на ярмарке, он надел рубашку в бело-голубую полоску почти в цвет национального флага с пуговицами на груди и на запястьях. Вместо привычных «Левисов» на нем были темно-синие «Вранглеры». Ремень был сделан из выделанной кожи, а центр серебряной пряжки, которая, должно быть, весила не меньше пяти фунтов, украшала двойная «Т».

— Так что же привело тебя в город? Может, у тебя неконтролируемое желание к корн-догам?

— У меня есть одно неконтролируемое желание, но не к корн-догам, — сказал он, а затем пристально оглядел ее с ног до головы. Его взгляд медленно путешествовал вверх по ногам и бедрам Хоуп и остановился на черном топе там, где был белый логотип «Бебе». Затем их взгляды встретились, и она тут же почувствовала жар. Дилан больше не казался безразличным. Он смотрел на нее так, будто готов съесть прямо тут.

— Отличная татушка, — указал шериф на плечо Хоуп.

— Спасибо. Я подумала, что благодаря ей буду выглядеть как подружка байкера.

Одна бровь приподнялась и исчезла в тени его шляпы.

— Ты совсем не похожа на подружку байкера. Во-первых, тебе нужны кожа и плохое поведение. — Он замолчал на секунду, прежде чем добавить: — Но, хотя, если подумать, можешь ограничиться только плохим поведением. — Хоуп не вела себя плохо, она просто не мирилась с большим дерьмом. — Если бы ты была подружкой байкера, тебе бы пришлось слушать своего старика и сидеть на заднем сиденье его мотоцикла. — Дилан наклонил голову к ней: — А, честно говоря, милая, ты показалась мне женщиной, которая любит вести. — Кто-то окликнул шерифа, и он положил руку ей на поясницу. — Давай, — сказал он низким, хриплым голосом, от которого по спине Хоуп пробежали мурашки. — Пойдем постреляем белок.

— Белок?

Дилан повел ее прочь от палаток с едой, и в этот момент Хоуп была готова последовать за ним куда угодно.

— Ты хочешь пострелять белок?

— Ага.

Она бы последовала за ним на Луну, на край земли или стрелять белок, но нужно было признать, что это странно и не похоже на обычное свидание.

— Полагаю, на вкус они как курица, — принялась рассуждать Хоуп.