- Ты озверел, Мамонт? - Порох навис над столом.
- Переделать надо.
- Сошлось все, хрена ли пятый раз переделывать?!
- Там погрешность.
- Слушай, пойдем, покурим.
- Переделаем и покурим.
- Ты меня не понял: пойдем, покурим. Быстро!
В курилке Порох щелкнул зажигалкой, прикурив Богданычу, и притулился на табуретке возле батареи.
- Чего надо?
- Ты на себя в зеркало смотрел?
- Смотрел.
- Когда брился последний раз, стахановец?
- Щетина - признак настоящего мужчины...
- Мамонт... ты с этим Перемычкиным...
- Заткнись лучше.
- Да иди ты на хуй! С тобой рядом находиться страшно, разрули уже ситуебину: либо бабу заведи, либо с этим чмом вопрос реши!
- Ты не охуел мне советы давать? Тебе, блять, пожар понадобился, чтобы перестать любимой женщине мозг ебать и начать ебать...
Порох ему, конечно, врезал, Богданыч даже отвечать не стал, сплюнул кровь и затушил недокуренную сигарету.
- Мне, Мамонт, хотя бы пожар помог.
- Он нейтралитет хранит, как долбанная Швейцария. Зажигалку дай.
- Харэ курить. И очки купи - всю неделю пялится на тебя, как щенок побитый. Отврат. Тьфу, блин.
- А?
- Ты помнишь, какой день седня?
- Пятница?
- Великий бабский. Народ не просыхает с обеда.
И Богданыч, начихав на погрешность в расчетах, благополучно к народу присоединился. Бухали прямо в кабинетах из чайных кружек, брызгали на пол корвалолом, чтобы запах сбить. В восемь Порох затащил его повеселевшую тушку к себе в машину, где уже горланили: "Мама, я не могу больше пить!" не менее веселые тушки Корольчука и Анохина. Впереди сидела прекрасная Тамара с букетом алых роз и назад поглядывала, как на клетку с мартышками.
- <i> На мне железный аркан,
Я крещусь, когда я вижу стакан! </i>
- Юр, ну чего они на автобусе не поехали? Специально для таких вот арендовали автобус.
- Кого в автобус?! Нас - в автобус?!
- Ты, Тамара, неправа, - Богданыч отпихнул навалившегося на него Анохина. - Автобус для тех, кто не старался, а у нас сюр-приииз...
- Чшшшшш! - Корольчук приставил палец к губам. - Это же сюрприз!
- Как там дальше, Левушка? <i> Мама, я не могу больше пить...
- Мама, позвони всем моим друзьям,
Скажи - я не могу больше пить... </i>
- Алкаши. Ой, забыла Жене позвонить, узнать, как доехали.
- Кто-то на сюрприз наплевал с останкинской телебашни... - пробормотал Порох, но Богданыч услышал.
- Ты это про меня? Коля...
- <i> Вот она - пропасть во ржи,
под босыми ногами ножи! ** </i>
- Коля, блин! Ты нашу музыку записал?
- Сто тыщ лет назад! Но не парься...она в конце, просто вырубим раньше...
- Я те вырублю!
- Понял, не дурак, был бы дурак, не понял.
Все-таки они малость перебрали. Корольчук у входа в Марриотт поскользнулся, и Богданыч с воплем: "Лева, стоять!" его почти поймал, но не удержал равновесие и грохнулся сам, проехавшись рукой по острому подтаявшему льду.
В сверкающем фойе Марриотта Порох на них ругался страшными словами, говорил, дескать, на фиг так нажираться, Тома вообще крови боится, щас в обморок грохнется, и он, Порох, порвет всех на британский флаг. Богданыч выдал: "Мы умеем класть компресс: мы с Тамарой Красный Крест", спросил у швейцара, где туалет, и скрылся в указанном направлении.
В туалете Богданыч сунул руку под холодную воду и подзавис, наблюдая, как вода окрашивается в розовый, в голове постепенно прояснялось.
- Богдан?
Перемычкин выглядел странно - без костюма, в простой серой водолазке. И смотрел так...встревоженно.
- Если вы, светлоокая Гунилла, тоже крови боитесь, то советую не подходить.
- Я сейчас вернусь, потерпи...
"Потерпи" - с ума сойти, Богданыч усмехнулся: "Терпи, казак, атаманом будешь. Это ж надо было так неудачно... Лева, блин, неваляшка".
Женя вернулся быстро, надыбал где-то бинт и перекись водорода.
- Дай руку.
- Ее обычно просят, а ты сразу: "Дай".
- Ты опять дрался?
- Нет, об лед. Как рыба.
- Сейчас щипать будет.
- Тогда поцеловать надо.
- Я извиниться хотел, - Женя сосредоточенно наматывал вокруг запястья бинт.
Красное пятно становилось все меньше с каждым новым слоем, и ладонь онемела.
- <i> Щас будешь бухать с великим че.
Видишь шрамы на пульсе? У нас так любят!
Это, амиго, сошлись на ничьей,
проигравшим обычно головы рубят... </i>
- Это кто?
- Гений современности. Потанцуешь со мной?
- Мы не репетировали.
- А мы сымпровизируем.
И они станцевали, народ к тому времени был подогретый, впечатленный и лезгинкой, и рэп баттлом, и рок-н-роллом, и даже никому неизвестным шерелем. Принимали их на ура.
Женя смущался, но двигался легко, изящно и с Богданыча сияющих глаз не сводил, может, их так учили на бальных танцах. Мамонтов отжигал: лихо закручивал Женю, тянул на себя, подбрасывал, будто тот ничего не весил. Им свистели, а потом на бис вызывали, пришлось выходить и упирающегося Перемычкина вытаскивать.
- Не, Богданыч, - возмущался Порох час спустя, когда праздник достиг стадии ленивого трэша. - Почему я от Корольчука узнаю? Да как она могла! Том, вот ты как женщина...
- Почему "как"?
- Ты вот женщина. Скажи нам, с какого перепугу все самое ценное, самое дорогое при расставании достается бабе?