Но первого апреля никому не верю, жизнь в лице Перемычкина отколола неожиданное.

Мамонтов вышел покурить на крыльцо, температура наконец взметнулась до плюс трех, и сугробы поникли, покрывшись темной подтаявшей коркой. Богданыч вдыхал влажный воздух вперемешку с сигаретным дымом, когда услышал:

- Богдан...

- Ты хер ли без куртки выполз?

- Спешил, мне сказать надо...

- Щас скажешь, - Богданыч выбросил сигарету. - Пойдем внутрь.

- Нет, - Женя воровато оглянулся и зачем-то на окна посмотрел. - Здесь лучше.

- Блин, ну пойдем машину заведу.

- Не надо, я быстро...

- Само непостоянство, - Богдан снял куртку и накинул Жене на плечи, - то неторопливый, как танк, то быстрый, как чоппер.

Женя в его куртке был на бродяжку похож, рукава болтались возле колен, плечи обвисли. Мамонтов улыбнулся:

- Она тебе как спальник.

- Ты проект закончил?

- Ага.

- Его три дня назад принесли в наш отдел на визирование, а сегодня забрали, сказали, будут переделывать... А десять минут назад Леонида Николаевича...

- Начальника твоего?

- Да. Его вызвали в переговорную по поводу корректировок в "Витязе". Там приехали мутные господа, у них собрание.

- Так, может... - но что "может" Богданыч придумать не смог.

- Я до этого слышал... Там... Я думаю, это важно. За ним Лев заходил.

- Ладно, - он двинулся к входу.

- Богдан...

- Что?

- Они на восьмом.

Поднимаясь в лифте, минуя коридор, Богдан до последнего верил, что в переговорной его ждет что-то вроде сюрприз-вечеринки: он распахнет высокие двустворчатые двери, а там народ в разноцветных бумажных колпачках взрывает хлопушки и кричит: "С первым апреля!"

Но народ смотрел удивленно, а Корольчук покачал головой и устало подпер лоб рукой.

- Прошу извинить, мое приглашение затерялось...

- Это кто у нас? - какой-то хрен в черном костюме повернулся к Корольчуку.

- Это у вас Мамонтов Б. П., там в графе "разработчики" написано, - народ в комнате помалкивал и Богданыча игнорил, как будто он вздумал вытворять че-то неприличное, вроде рекламы Камасутры на приеме у английской королевы, - говорят, у вас тут обсуждение корректировок "Витязя", <i> даже в нашем добром небе были все удивлены. </i>

Немая сцена затянулась, начав порядком напрягать, и Богданыч обогнул стол, взял бумагу, лежащую перед еще одним разодетым инкогнито и...даже беситься перестал. Ибо познал он, что значит "повергнуть в изумление".

- Лева...

- Пойдем, выйдем. Господа, вы пока обсудите, как с заявкой быть, пять минут. Пойдем, Богдан, - и чуть слышно добавил, - пожалуйста.

В холле стоял маленький двухместный диванчик, Корольчук на него упал, прикрыв глаза, и Богданыч, подумав, сел рядом.

- И давно?

- Короче, суть в том, что все уже решено.

- И давно?

- Сейчас утвердим последнюю редакцию, мы с юристом там в качестве декорации...

- Блять, и давно ты знаешь, спрашиваю?

- Две недели назад позвонили, спросили, можно ли так сделать. Я поржал. Сказал, что это идиотизм напополам с криминалом. А второй раз позвонили, чтобы поставить перед фактом. Ротштейн меня даже слушать не стал, плеснул коньячка в рюмку и показал пальцем вверх. Богдан, не смотри так, не конец света.

- Не конец? Я разработал проект нефтепровода, а мне говорят, все круто, только это будет не нефтепровод, а продуктопровод.

- И что?

- И что? Че ты строишь из себя? Лев, блин, у нас диаметр трубы 720, у нас...

- Это ты, блять, строишь! Мальчика-зайчика! Не понял, что я сказал? Забыл, где живем и как у нас решения принимаются?

- Лева, там пятнадцать пересечений с железными дорогами, на десятом участке сближение с городом, это ж не проект курятника, блин, ты о последствиях подумай. Степень износа...одна щель и...черт...

- Это я у тебя практику принимал, если не забыл.

- Не забыл. Вот и охуеваю.

- Охуевай молча.

- Что? Слушай, я эту хрень не подпишу никогда.

- Ты идиот? Ну не подпишешь, тебя сдернут с проекта, или с работы турнут, найдут кого посговорчивей, он вставит пару запятых в твой готовый проект, напишет свое имя и влепит визу. Ничего не изменится. Все решено. Все. Сечешь?

- Я не подпишу.

- Крутой, как Брюс Ли, - Лева повернулся и заговорил убежденно. - Богдан, я тебе скажу то, что сыну бы сказал: не погань себе жизнь. Это не наша печаль. Система такая. Всегда была, всегда будет. Гнилое русло. Расслабься и плыви.

- Я большей херни со времен "Ласкового мая" не слышал.

- Ну-ну. Крылья за спиной не чешутся? - Корольчук встал. - Я тебе сказал.

- Порох знал?

Лева уже приоткрыл дверь в переговорную и ответил, не оборачиваясь:

- Нет.

Следующая неделя прошла в столь гнетущей атмосфере, что Богданыч каждый день думал: "Уволиться или заболеть? Заболеть или уволиться?" С проекта его, и правда, сдернули, но дальше этого не пошло - отмахнулись, как от мухи, посадив за тупые отчеты. И еще пообещали отправить на Сахалин, как только - так сразу. Сговорчивый разработчик, готовый поставить на проект свое ФИО и подпись, нашелся без труда - молодой парень с амурным именем Валентин. Валентин боялся Богданыча до усрачки и даже попросился в другой кабинет. Богдану было по хрен, он этого субъекта воспринимал как бесполезную бактерию. Не один, так другой.

Единственное, что коробило - невозможность повлиять на ситуацию. Богданыч понимал, что проект завизируют и что даже под другим именем это все равно будет его проект.

С Корольчуком он разговаривал на сугубо деловые темы и больше всех от этого страдал Порох, который метался между ними, пытаясь разрядить обстановку своей бесконечной болтовней. Короче, когда к ним на десятый этаж поднялась Тамара и начала втыкать про приглашение от Надежды Федоровны, всем было глубоко наплевать.

- Я фигею с вашей наглости! - Тома встала в воинственную позу. - Она мне позвонила, просила всех собрать в пятницу. Вы же на проводах обещали, что мы встретимся как-нибудь.