А мы все глядим и слушаем, и за час-другой как породнились с Ватутиным. Видим, наш брат солдат, и щи ест такие же, и портянки навертывает ловко, и в обращении прост. А власть у него — вон какая! Она не то что полки и дивизии, армии движет. Сразу видно, голова у него крепкая, светлая. Одним словом: свой, нашенский!

А тем часом и односельчане всем селом потянулись к Ватутиным. Набились — не продохнуть. Что ж удивительного. — для них он герой из героев. Все к нему запросто, и он с ними так же, ни дать ни взять добрые соседи. Окружили земляка и выспрашивают, что нового на свете деется, когда разобьют фашистов?.. Сами о пережитом при оккупации рассказывают.

Узнали мы тогда, что староста чуть не погубил семью Ватутиных. Партизаны спасли. Один из них на виду у всех убил предателя, а список односельчан, который тот подготовил для немцев, был уничтожен. Этот список начинался именами Ватутиных.

Голев умолк и поглядел на разведчиков.

— Ну, досказывай, — тихо сказал Азатов.

— А уехал командующий — мы все фотокарточки пересмотрели, что мать сберегла, — продолжал Голев. — Больше всего мне понравился он в буденовке, еще с тремя кубиками, когда в академии учился. Гляди, говорю Пашину, прямо на тебя похож, ну копия. Не верите, пусть сам скажет.

Но командира в комнате не было, и Глеб сказал нетерпеливо:

— Ладно, продолжай, потом спросим.

— И я говорю ему, Пашину, учись, мол, он тоже начинал со взвода. Гляди, и ты со временем армией командовать станешь, а то и фронтом.

— Ого! — с порога воскликнул подоспевший Пашин. — Меня, никак, в генералы производят?

— А что, будь моя воля, — не растерялся бронебойщик, — я бы тебя в академию зараз, а там и до генерала недалече.

Разведчики одобрительно засмеялись, наперебой поздравляя своего командира с наградой.

— Выйдем мы в генералы или не выйдем — забота не велика, — сказал он. — Учиться же у Ватутина следует всем. А теперь за дело, товарищи: новая задача.

Сегодня особенно много раненых, и Таня окончательно выбилась из сил. Только семерых она вынесла сама. Под убийственным огнем ползла на передовую. Накладывала бинты на кровоточащие раны. Видела на лицах бойцов еще не остывшее ожесточение схваток и нестерпимую боль. Ободряла их ласковым словом, пробуждая спасительную надежду, и, выбиваясь из сил, каждого мучительно долго тащила на плащ-палатке по сырой земле. У нее до сих пор еще стоит в ушах посвист пуль, от которого к самому горлу подкатывает изнуряющая тошнота. К вечеру роту вывели в резерв, так что бойцы разместились в населенном пункте. Таня как пришла, сразу свалилась как мертвая.

Яков Румянцев застал ее спящей. Зажег огонь и при свете каганца с тайной болью всматривался в ее лицо, словно видел его впервые. Ее не назовешь красивой, зато скажешь — славная. Черные вьющиеся волосы из-под шапки. Ослепительно белые, чуть неровные зубы. Несколько широковатый нос. Даже веснушки. И что-то нежное и доброе было в ней, что волновало и неизъяснимо влекло его к девушке. Может, ее голос? Мягкий, грудной, западающий в душу? А может, глаза? Синие-синие и постоянно ясные, они были спокойны, слишком спокойны, будто безразличны ко всему на свете. За этим покоем, однако, так ощутимы какие-то скрытые огоньки-золотинки, зовущие и согревающие, и в них такое обещание тепла и ласки, что не останешься равнодушным. Именно глаза!

Таня давно уже вошла в его, Якова, жизнь и стала такой дорогой и близкой, что он часто мысленно беседует с ней, ждет и томится, ищет встреч, а увидевшись, либо шутливо говорит о пустяках, либо вовсе молчит, уходя в себя.

Неожиданно заявился связной от Самохина. Ранен боец, и командир просит прислать санинструктора. Яков с досадой зашагал по комнате. Отдохнуть не дадут. И вдруг опомнился. Может, солдат истекает кровью? Быстро разбудил девушку.

Леона Таня застала за перевязкой раненого. Бойцу перебило берцовую кость. Девушка опустилась на колени и при тусклом свете каганца сноровисто наложила шину и забинтовала ногу. Отправив раненого, снова возвратилась в избу. Можно идти? Леон попросил посидеть. Молча опустилась на лавку. Оба чувствовали: мира и согласия нет, как уже не было давно. На столе оказалась стопка книг, лишь вечером присланных в рогу. Таня машинально взяла одну из них, полистала стихи. Как ни любила их, сейчас не до чтения. Хочет ли она взять книгу с собой? Нет-нет, успеет прочитать и потом. Леону стало душно. Таня!.. А она словно видела сейчас тот самый лес, слышала тот самый голос, и ей тоже стало больно. «Не надо, Леон! Не надо! — сжала она его руку, поспешно встала и пошла. — Не надо провожать!» А ему хотелось бежать за нею, кричать, звать…

Как это случилось, Пашин не знал, но затвора не было. Прямо хоть выбрасывай автомат. Из бойцов никто не видел, никто не брал. Значит, надо докладывать.

Собравшись наутро в штаб, Пашин взял автомат. Что за чудо — затвор на месте. Но радость его тут же улетучилась, когда он взглянул на номер. Затвор был чужой. Откуда он? Кто вложил его? Пашин обратился к одному, к другому — никто не знает.

Пришлось построить взвод.

— Кто принес затвор? — вынув его из автомата, обратился он к разведчикам.

Бойцы молча переглянулись.

— Ну, кто же? — строго повторил Пашин.

— Я принес, — тихо выдавил Зубец и вскинул на командира недоуменный взгляд: стоило, дескать, поднимать из-за этого шум.

— Где взял?

— У танкистов…

Семен опустил глаза и впервые подумал, что зря он связался с этим затвором. Теперь вот слушай нотацию, да еще перед строем. Угодил, называется, выручил командира! Узнав вчера о пропаже, Зубец искренне захотел помочь. Подумаешь, затвор. Найду! Но, как нарочно, у оружейников ни одного неисправного автомата, ни одного лишнего затвора. Как же быть все-таки? Выход нашелся — танкисты.

Семен познакомился с ними при самых необычных обстоятельствах. Недавно его послали с пакетом в тыл. Возвращаясь, он застрял у Десны. Переправа оказалась занятой — к Днепру шли новые резервы. Ни моста, ни плотов тогда не было. Не нашлось и свободной лодки. Пришлось долго бродить по берегу, выискивая способ, как бы переправиться.

— Ты чего горюешь, хлопче?

Зубец обернулся на голос. Перед ним стоял молодой танкист с живыми веселыми глазами, такой же щуплый и юркий, как и сам Зубец.

— Домой спешу, а не знаю, как за Десну перебраться, — простодушно признался разведчик.

— А где ж твой дом?

— Знамо где — за Днепром.

— Да ты, я вижу, из геройских будешь, — без всякой иронии сказал танкист. — Як тебя кличут-то?

— Ну, Семеном…

— Тезка, значит, а я — Семен Тараненко, — представился новый знакомый. — Хочешь знаться с кубанским казаком — давай руку.

Зубец с готовностью протянул свою.

— Хочешь, перемахну тебя на танке?

— Брось шутить.

— Нет, взаправду, место у нас есть, командир разрешит.

— Я хоть зараз, — все еще сомневаясь, согласился Зубец.

Ждать пришлось недолго. Минут через сорок из лесу показались видавшие виды «тридцатьчетверки» и вереницей потянулись к реке. Выйдя на заранее разведанный маршрут, они одна за другой спускались в воду и продолжали движение по дну. Зубец сразу понял, какой изумительный марш через реку совершали танкисты: шли они вслепую с открытыми люками, а сверху командиры танков, наблюдая из башен, определяли направление. Поразительнее всего было то, что по дну реки шли не отдельные машины, а десятки танков, целое соединение.

«Ну и вытворяют танкисты!» — только подумал Зубец, как услышал: его окликнули. Из люка машины ему махнул рукой знакомый танкист. Семен мигом взобрался на танк и юркнул через люк внутрь. Поначалу он ничего не мог разобрать. Полумрак мешал видеть даже лица людей, сильно качало, бросая из стороны в сторону. Потом вдруг мотор заурчал как-то глуше, и к его звуку примешался звук журчащей воды. Он понял, танк идет по дну. Вскоре машину сильно качнуло, и она вроде полезла в гору, затем пошла по ровному месту. Прошли!