Глеб вглядывался в темнеющий на скате куст, за которым была вражеская траншея. Он прикинул расстояние: метров двести с лишним. Какой будет огонь? Удастся ли проскочить за тот куст, или шальная пуля свалит тебя на эту мокрую холодную землю? Проскочим. С Пашиным проскочим. И от вспыхнувшей уверенности как-то сразу отлегло от сердца. Чуть поодаль — Зубец с Кареманом. До Глеба доносится приглушенный шепот Юста. «Видно, про своих говорит, — расслышав слово «Киев», подумал Соколов. — Такого и торопить не надо: ему и так не сидится на месте». С другой стороны — старый усач Голев. Он тихо перешептывается с соседом. О чем они? Наверное, опять свой Урал расхваливает.

«Вперед!» — пробежала по цепи негромкая команда.

Вскочив, Глеб заспешил скорым шагом. Растянувшаяся цепь бойцов таяла в темноте, и конца ее не видно. Немецкая ракета всех повалила на землю.

«Вперед!» — торопит новая команда.

Минуту спустя опять ракета. Но теперь поздно залегать: немецкая траншея совсем рядом. Рывок — и, кажется, вот она, вражеская позиция, у твоих ног. Вдруг выстрел, оглушительный, прямо в упор. Ноги сгибаются сами собой, и все ослабевшее тело безвольно льнет к земле. Лишь огромным усилием воли Глеб делает резкий шаг вперед, еще шаг и, пригнувшись, стремительно несется в эту жуткую темь, только что распоротую ослепительной вспышкой выстрела, вслед за которым резко прозвучала трескучая очередь пулемета. Новые ракеты, и светло как днем. Черный куст мелькнул где-то слева, и Глеб у самых ног увидел чернеющую змею траншеи. Ага! Он полоснул вдоль траншеи из автомата, решительно перемахнул через бруствер и вдруг почти нос к носу столкнулся с немцем. Ему бы из автомата в упор, а он бросился в рукопашную, пытаясь зачем-то схватить немца за голову, но тот ударил разведчика ногой в пах и кинулся прочь. Только тогда Глеб вскинул автомат и дал короткую очередь. Упустил все-таки!

Услышав команду Пашина, Соколов вместе со всеми побежал в гору, где по гребню прибрежного ската вилась вторая траншея. В этом новом порыве, выключившем из сознания все мысли и чувства, кроме необходимости бежать на огонь, исчезло вдруг и ощущение холода, так томившее на берегу, занемевшее тело разогрелось, и Глебу сделалось почти нестерпимо жарко. Он машинально расстегнул ворот. Но эта отрешенность от окружающего длилась очень недолго. «Надо бить в упор», — только подумал он, вспоминая свою ошибку в первой траншее, как снова столкнулся с немцем. Как это случилось, он не мог понять, но руки сами собой потянулись к оторопевшему солдату. Кругом стояла отчаянная трескотня, поминутно вспыхивали ракеты, оглушительно разрывались снаряды. Но Глеб никого и ничего не видел, кроме немца, замахнувшегося на него винтовкой. Соколову не пришлось, однако, ни схватиться врукопашную, ни отразить занесенного удара: из темноты выскочил юркий Зубец и с ходу короткой очередью свалил немца.

— Чего ты на них с кулаками, — закричал Семен. — Или автомат отказал?

«Вот-те и новичок! Ничего не скажешь — находчив малыш», — обрадованно подумал Глеб.

— Молодец, Сеня! Учту критику!

Следующего гитлеровца Глеб сбил короткой очередью из автомата и тут же под плотным огнем упал на землю. Движение приостановилось, и цепи залегли повсюду. Ожесточенная перестрелка нарастала с каждой минутой. Укрывшись за трупом убитого им немца, Глеб изредка постреливал в темноту, направляя огневую трассу в сторону ослепительных вспышек пулемета.

В минуты затишья, без которых не обходится ни один бой, Глеб ощупал карманы убитого и, обнаружив документы, засунул их к себе за пазуху. Новая резкая очередь прижала его к земле, и над головой солдата со свистом пронеслась обжигающая струя пуль. Затем опять чуть затихло. Глеб приподнял голову и при вспышке ракеты увидел вдруг совсем молодое лицо убитого. Широко раскрытые глаза его смотрели на Глеба, и в их взгляде чудился немой вопрос: «За что?» — «Не я же к тебе пришел, — мысленно отвечал Глеб, — а ты. Не я убивал детей и женщин — ты. Не я разбойничал на чужой земле — все ты. Чего же смотришь так?» Глеб снова взглянул на лицо убитого, и оно показалось ему красивым. «Кто он и откуда? — продолжала работать мысль, — Может, и у него есть отец и мать? Зачем же они сделали его убийцей? И не их ли вина, что вот ему, Глебу, пришлось убить их сына?»

Услышав новую команду Пашина, Глеб с трудом оторвал от земли свое тело и, стреляя на ходу, побежал прямо на пулемет…

Вот и он, заветный гребень! Очень хорошо! Глеб выхватил из чехла лопату и начал поспешно окапываться. Рядом с ним окапывался Тарас Голев. А справа еще слышалось «ура» и гремела отчаянная перестрелка: там наступала рота Самохина.

— Жив, Глеб? — опустился рядом Пашин.

— Целехонек, не задело даже.

— Вот и отлично. Теперь стоять насмерть!

Глеб только теперь осознал, какой страшный рубеж ему пришлось преодолеть.

Успех окрылял и кружил голову: все удалось гораздо легче, чем представлялось Леону вначале. Противник выбит из обеих траншей и отброшен куда-то в темноту. Неважно, что сильно гремит его артиллерия и все еще бьют многие пулеметы. Главное, есть плацдарм. Сейчас высадится весь батальон, а утром и весь полк, вся дивизия. Тогда попробуй сунься!

Рота Самохина пробилась к выселкам и заняла небольшую высотку. Прямо впереди в отлогой низинке виднелся хутор, обсаженный осокорем. Леону не сиделось на месте. Может, захватить и хутор? С ходу. Пока еще темно. А то днем тут кровью изойдешь. «Интересно, как думает Яков?» — мелькнула мысль. Румянцев вглядывался в темень, чутко прислушивался к звукам. Тихо, подозрительно тихо.

— Ну как? — торопил его Самохин.

— Взять, конечно, не хитро, только приказано закрепиться здесь.

— За смелую инициативу комбат не осудит, — возразил Леон. — Риск, конечно, есть, но что риск! Возьмем!

Выбили немцев и из хутора.

— Ловко получилось! — порадовался Самохин.

— Только стрелять некуда, — огорчился Яков, — в низине мы.

Не успел Самохин осмотреться, как немцы неожиданно ударили справа и заняли выселки, оставленные ротой. Самохин попытался было сбить противника и не смог. Тогда он поспешил обойти выселки и засесть во второй немецкой траншее, куда отошло его прикрытие. Это удалось. Но ключевая позиция осталась за противником. Как же доложить теперь комбату? Съест ведь. Нет, надо отбить высотку немедленно, и командир роты начал атаку за атакой.

— Что у вас там? — позвонил Юров, когда дали связь.

— Отбиваемся, уточняем силы противника, — туманно ответил Самохин, и тут, на беду, порвалась линия.

Едва восстановили связь, как снова позвонил Юров. Самохин отлучился в один из взводов, и разговаривать пришлось Румянцеву. Доложить обстановку? У Якова екнуло сердце. Что ответить? Повторить слова Леона? Но как умолчать, что выселки у немцев?

— Готовимся к атаке на высотку, — доложил он твердо.

— Как на высотку, — опешил Юров, — она же у вас, и туда справа выдвигается Назаренко.

— Там немцы, — пытался было сказать Яков, но его перебил Самохин. Он стремительно спрыгнул в окоп, вырвал у Якова телефонную трубку и, не подозревая о сказанном, поспешил доложить:

— Отбиваем атаки на высоту.

Он не хотел говорить этого и решил уже доложить о своем промахе. Но вот не сдержался и бухнул совсем другое, и сразу почувствовал: нечем дышать.

— Как-как? — обрушился Юров. — Румянцев же только-только заявил совсем другое. Дайте-ка Румянцева.

Леон замялся и начал путанно объясняться, но Юров потребовал передать трубку командиру взвода. Зажав ее в ладонях, Самохин приглушенно зашептал Якову: скажи, мол, выясняем обстановку, сейчас доложим.

Румянцев смешался: ему стало стыдно и больно за своего командира, друга, товарища. Однако быстро справившись с собой, он не пошел на сделку с совестью.

— Да, обстановка не ясна, уточняется, только высота все же у противника, — твердо доложил Яков.

Юров опять потребовал Самохина.

— Так кто же из вас прав? — не отступал он.