С Эммой довелось мне проработать всего лишь год, но её образ, почему-то, врезался в память надолго. Это тем более удивительно, что ничем особенным она, вроде, не выделялась – обычная российская женщина «бальзаковского» возраста. Впрочем, насколько мне помнится, классическая литература и книги, её интересовали меньше всего: так, разве что, сберегательная книжка или то, что написано на банкнотах. Зато, обожала «тихую охоту» и … настоящее застолье, с надёжным запасом выпивки. Именно по этой, последней причине, трудно было понять – сколько лет ей на самом деле. При этом внешне она выглядела вполне даже «ничего»: невысокого роста, миниатюрная, с довольно аппетитными соблазняющими выпуклостями и большим чувственным ртом, который она постоянно подчёркивала ярко-красной, жирной помадой. Стоило ей только улыбнуться (а по характеру своему, она была весёлой хохотушкой), как её рот мгновенно перекрывал добрых пол-лица. Оставшуюся половину – занимали её удивительно огромные, некогда голубые, глаза, выцветшие теперь уже основательно, но всё равно, сохранившие остатки былой детской наивности и очарования. К некоторой грусти, читаемой во всём её облике, прибавились заметные складки морщин, которые предательскими лучиками расходились от глаз, выдавая немолодой возраст их обладательницы.

Как правило, место таких работниц в прачечной кладовой, овощном цеху или – как в нашем случае – на «мойке» – в тесном и душном маленьком отсеке, где стоят покорёженные ржавые полки советского образца, с горами грязной посуды и мусорными баками для отбросов, издающими такое амбре, что только наш стойкий человек способен выдержать подобную атмосферу..

В маленьком коллективе, состоящим всего из четырёх человек, на неё были возложены обязанности мойщицы посуды, помощницы повара по чистке овощей и – святое дело – уборщицы. Работу она не любила, делала её безо всякого энтузиазма, и с нескрываемым безразличием. Не надо было быть царём Соломоном или особым провидцем, чтобы не догадаться о том – какие мысли терзали нашу героиню: поскорей бы завершился этот чёртов рабочий день с тем, чтобы побыстрей получить свои кровно заработанные и… Меня она зауважала лишь после того, как стало известно, что я жутко люблю собирать грибы.

– Всё, завтра готовься: я тебя отвезу в такое место… В общем, ничего заранее не скажу. – заинтриговала меня окончательно Эмма, и, буквально через пару секунд, наклонившись к самому уху, дыхнула перегаром: – На дачу самого Маннергейма. «Белых» там – просто, немеряно!

Это было настолько неожиданно и невероятно, что я боялся в это поверить. Зная по личному опыту, что настоящие грибники, не особо склонны к разглашению заветных мест сбора грибов и ягод, тем не менее, безоговорочно поверил, что, наконец-то, и мне повезло: нашёлся бескорыстный альтруист, готовый щедро поделиться не только тайными полянами, но и предоставивший на ночь кров в таких хоромах. Словом, все тридцать три удовольствия разом!

«Надо же, как мне повело! – увлажнёнными глазами, полными благодарности и признательности взгляну я на Эмму. – К самому легендарному Маннергейму!»

Это уже значительно позже, когда я стану выяснять – сколько же дач, якобы принадлежавших финско-российскому полководцу, со шведскими корнями, существовало на территории нашей страны, пойму, что всё это блеф советских экспроприаторов, которые, для придания законности своим грабежам, прикрывались «гуманными» соображениями, с точки зрения классовой борьбы, марксизма-ленинизма. Дескать, сами видите, у кого отбираем – у буржуя, продажного генерала, угнетателя трудового народа.

– Можешь ничего с собой не брать: там, в прислуге, работают «свои люди», так что будешь валяться на царских перинах! – заверила, сойдя на шёпот, моя благодетельница, скромно прибавив, так, между прочим – Ну, разве что, запасись бормотухой.

Я, понимающе кивнул ей в ответ.

На следующий день, Эмма, её невзрачного вида друг (муж?) и я, отправились на электричке в сторону Выборга. Не помню, на какой станции мы вышли, но вскоре нашему взору предстал дивный лесной пейзаж, с огромным озером посередине. Красота была неописуемая.

– Во-о-н, видишь жёлтенький дом с белыми колоннами? – вытянула свою руку Эмма, показывая на противоположный берег, до которого пиликать предстояло добрых полдня. – Это и есть та самая дача. Там и заночуем.

Что ж, иного выбора не было: три с половиной часа мы брели вдоль берега, любуясь красотами Природы, собирая по пути редкие грибы и делая краткосрочные привалы. Каждый такой привал, традиционно отмечался извлечением очередной бутылки портвейна.

– Брось, тут ничего нет, иди, присоединяйся к нам! – звала меня коллега к импровизированному столу и вскоре добавляла – Вот когда дойдём, я тебе покажу одно такое место, что ты обалдеешь!

Вскоре, я обратил внимание на странное поведение своих спутников: чем меньше оставалось до заветной дачи, тем скучнее и кислее становились их лица. Наконец, порядком подуставшие мы вышли к какому-то утёсу, откуда открывался изумительный вид, с искрящимся солнечными бликами, отражавшими от серебряного «зеркала», уютно пристроившегося внизу. На этот раз, мои друзья расположились основательно: расчистили место и расстелили на траве огромный не то плед, не то платок. Я стал беспокоиться: как бы они не перепились и нам не остаться без крова. Прошло ещё с полчаса. Наконец, когда «хозяева» откинулись на спину, собравшись ко сну, я не вытерпел и робко пропищал:

Как бы нам… это… не опоздать на дачу… Шестой час, однако…

– Да ну их! Нам и здесь хорошо! – услышал я вдруг то, чего больше всего боялся – Посмотри, как тут красиво! Давай, останемся здесь, а завтра с утра, я тебе покажу такую колонию «белых», что ты не поверишь своим глазам.

В ответ я кисло улыбнулся и окончательно сник. Ясно было лишь одно: надо скорей двигаться назад, чтобы успеть на обратную электричку. Я кинул свой прощальный взгляд на дачу, до которой оставалось всего-ничего, тяжко вздохнул и скрылся в чаще леса.

Возвращаюсь с работы, вдоль канала Грибоедова. Впереди меня, виляя крутыми бёдрами, идёт обалденная девка, приложив к уху мобильник. Невольно, становлюсь свидетелем её телефонного разговора.

– Я тут, возле каких-то белых львов.

– Говорю же тебе: возле мостика! И четыре льва: два с одной стороны, и два – с другой.

– Вот, я уже стою возле них. Они ко мне жопой повернулись…

Три долгих месяца от Жоры не было никаких вестей.

«Значит, совсем плохо, бедняге…» – заключил я про себя, грустно уставившись в морозное окно.

Товарищ, ещё совсем недавно, названивавший мне трижды на дню, лишившись работы и потеряв всякую надежду на её скорое восстановление, к декабрю совсем притих, окончательно уйдя в зимнюю спячку, словно медведь в берлогу.

С началом нового года, та же участь постигла и меня. Сидим себе, каждый в своей «норе», и «лапу сосём»: денег нет, работы ждать неоткуда, кругом снег, холод, мороз… Зиму мы оба не переносим. Знаем и чувствуем только одно: «надо переждать, надо перетерпеть…»

Даже, справиться друг о друге у нас нет возможности: на телефоне – ноль.

Наконец, в начале марта, раздаётся звонок и на том конце я снова слышу знакомый голос:

– Привет, дорогой! Как у тебя дела?

– Спасибо, Жоржик, у меня…

– Прости, но – если можно – говори короче – перебивает меня товарищ. – Кто-то бросил мне на трубку 50 рублей, но это вовсе не значит, что ты сейчас начнёшь в подробностях рассказывать – как у тебя дела. Ха-ха-ха!

Лицо невольно расплывается в улыбке: меня радует его своеобразный юмор. Более того, я почти уверен, что первый, кому он решил позвонить, это я.

– В общем, у меня ничего нового. А как ты? – интересуюсь, в свою очередь.

Жоржик тяжело вздыхает: