По мере интенсивного развития молекулярной генетики, медицины и биотехнологии, в силу все более частого и безапелляционного применения новейших достижений значительно чаще констатируется клиническая смерть или наступление промежуточных состояний между бытием и небытием, что делает совершенно необходимым более глубокое осмысление понятия биологического индивида. Критерии начала и конца бытия человека следует формулировать с учетом дальнейшего развития медицины. Если исходить из того — а этот отправной пункт неизбежен, — что от животных нас отличает духовность (значительно превосходящая наши основные физические характеристики), то следует переступить через биологические понятия и базирующиеся на их основе многочисленные критерии и глубоко продумать, в какой степени завершается наше человеческое существование с биологической смертью и в какой — с духовной.

Духовным аспектам нашего бытия и небытия будет посвящен следующий раздел книги, после того как мы рассмотрим жизнь и смерть, а также промежуточные состояния во всей их биологической многосложности.

За отсутствием глубоких, основополагающих знаний (таких, как антигенная реактивность белков, общая численность и форма хромосом, последовательность нуклидов ДНК) наши предки узнавали и различали себе подобных лишь на основе чисто внешних индивидуальных признаков: по лицу, фигуре, по голосу, а в более давние, первобытные времена, — вероятно, и по запаху. Но ведь голос не всегда слышен, что же касается телесных очертаний, то и они не меняются сразу с наступлением смерти. Стало быть, определяющим и заметным признаком жизни считалась способность двигаться, а также уловимое глазом дыхание и ощутимое сердцебиение.

Мы не случайно употребили слово «ощутимое». До изобретения соответствующей медицинской аппаратуры нередко бывали случаи, когда заживо хоронили людей в коматозном состоянии, с неуловимо слабым дыханием и сердцебиением. Известно, что даже в XIX веке находились «чудаки», которые строго-настрого наказывали родственникам привязать им к руке веревку, а на другой ее конец, прикрепленный к надгробию, привязать колокольчик, чтобы они могли подать признак жизни, если таковая вдруг вернется к ним после погребения.

Возможно, следует отнести к разряду небылиц рассказ о человеке, полностью парализованном, однако находящемся в сознании: лишь слеза, скатившаяся по щеке от ощущения полного бессилия, спасла несчастного от страшной участи быть погребенным заживо. Вполне вероятно, что это всего лишь вымышленный случай, однако он подчеркивает нашу мысль: в давние времена, действительно, человека считали живым или умершим в зависимости от того, шевелится ли он либо совершенно неподвижен. Почти все прочие признаки жизни, которые вдруг подавал неподвижный человек, «мертвец», расценивались как граничащие с чудом, оттого и дошли до нас в виде легенд и преданий.

Кошмарное состояние полной парализованности, когда человек не в силах подать какой-либо признак жизни, реально существует и может быть воссоздано искусственным путем. Об этом красноречиво свидетельствуют люди, добровольно подвергшиеся экспериментам: им впрыскивали яд кураре, который вызывает полный паралич поперечных мышц. Это лекарственное средство, применяемое лишь в сочетании с общим наркозом — например, в определенных случаях хирургического вмешательства или для снятия мышечных спазм при столбняке, вызывало у находящихся в полном сознании «подопытных» невыносимый страх смерти — именно от сознания полнейшего собственного бессилия. Чувство страха было настолько необоримым, что в ходе дальнейших экспериментов пришлось выискивать способ, дающий испытуемым возможность каким-то образом поддерживать связь с экспериментатором, который, по сути, держит в руках нить их жизни. Поэтому, когда кураре вводили испытуемому в вену на руке, другую руку перехватывали тугими зажимами, чтобы перекрыть кровообращение и не допустить яд в двигательные мышцы кисти руки. В этом случае подвергаемый эксперименту человек имел возможность шевелить пальцами и подать заранее условленный знак, если вызванный бессилием панический страх смерти делался невыносимым.

Сколь ни редки были случаи возвращения к жизни временно обездвиженных людей, их рассказы о пережитом ужасе внушили многим последующим поколениям страх быть погребенными заживо. (Это чувство диаметрально противоположно предсмертному светозарному покою, когда смерть неудержимо манит к себе; об этом пойдет речь ниже.) Более того, вполне допустимо предположить, что именно рассказы людей, переживших кошмар такой «мнимой смерти», прочно вошли в общественное сознание как аксиома: умирание неизбежно сопровождается чувством полнейшей беспомощности. Что, в свою очередь, естественно, лишь усугубило страх смерти.

Для понимания процесса умирания и посмертного бытия необходимо глубже исследовать процесс становления человека — уже хотя бы потому, что на протяжении тысячелетий началом жизни также считалась явная способность самостоятельно двигаться. Вслед за Аристотелем Католическая церковь полагала зародыш безжизненным (foetus inanimatus) до первого его уловимого шевеления и соответственно живым (foetus animatus) только после первого шевеления. Интересно отметить, что «становление живым», «оживление» у эмбрионов мужского пола Аристотель отмечает на четвертом месяце после зачатия, а у зародышей женского пола — на третьем.

Итак, в не столь уж и далеком прошлом начало жизни («становление человека живым») и конец, как в зеркальном отражении, совпадали с первым и последним самостоятельным движением.

Некоторые религии и по сию пору считают началом человеческой жизни «момент зачатия». Этим понятием они обязаны не Божественному откровению, а своеобразному толкованию новейших достижений биологии (во всяком случае, церковные иерархи ссылаются именно на современные данные биологии). Странно звучат подобные высказывания в устах духовных лиц, утверждающих, что человек есть тело и душа. Однако душу, составляющую суть человеческого существа и выделяющую нас из тварного мира, церковники не считают частью тела. Более того, по их мнению, душа вечна, она способна пережить тело и покинуть усопшего. А вот по поводу того, когда душа вселяется в тело, единого мнения у Церкви нет. Католическая церковь, склонная признать за человеком право на существование с момента его зачатия, сама не может определить, на какой стадии эмбрионального развития душа оказывается «вдохнутой» в тело.

С точки зрения биологии нельзя говорить о моменте зачатия, поскольку — подобно всем биологическим явлениям — зачатие тоже является процессом. Более того, зачатие — это процесс слияния, соединения двух живых клеток, а не зарождение новой жизни.

До научных открытий Пастера общепринятым было понятие неогенеза, согласно которому при соответствующих условиях жизнь может возникнуть из неживой материи и в любой момент. Этот казавшийся незыблемым постулат основывался на повседневном опыте: скажем, на трупе или куске мяса через несколько дней кишмя кишат черви, а забытый в шкафу ломоть хлеба покрывается плесенью.

Лишь с изобретением микроскопа ученые пришли к удивительнейшим открытиям: оказалось, что невидимые невооруженным глазом живые организмы или кажущиеся неживыми посредники, осуществляющие непрерывность биологического процесса (споры), окружают нас повсеместно и при благоприятных обстоятельствах способны размножаться, расти или вступать в иной, более заметный, активный жизненный цикл. Так, например, при размножении лактобацилл (находящихся практически повсюду, в том числе и на коровьем вымени) скисает молоко. Этой беды — точно так же, как опасности заполучить бруцеллез — можно избежать, если кипятить молоко.

Подобные наблюдения за повседневностью были проверены и подкреплены множеством экспериментов, и основанные на их результатах теоретические выводы привели к общепринятому тезису биологии: возникновение форм жизни, свершившееся на нашей планете миллионы лет назад, есть поразительное, граничащее с чудом событие, и жизнь — вследствие наиболее характерной своей особенности — с тех пор воспроизводит, копирует самое себя. Иногда этот процесс «дает сбой», создавая новые формы — мутанты, иные из которых лучше прежних приспосабливаются к изменениям окружающей среды. Таким образом в течение миллионов лет живой мир менялся, развивался, становился многообразнее и шире.