Он был очень доволен своей новой фермой. Коровник был прямо загляденье — чистенький, как операционная хирурга. И хотя земли у него было не больше, чем у отца, она вполне могла прокормить девяносто, а то и все сто голов скота. На ферме у него был постоянный работник, а иногда приходилось нанимать еще двух-трех. Это доставляло ему особое чувство удовлетворения. Старик отец всю жизнь сам выбивался из сил, никогда не мог нанять работника себе в помощь, разве что в страдную пору уборки сена, да и то только через день. На ферме в Матити всё глушили кормовые трэды. Черная смородина, ежевика и чайное дерево там больше не росли. Кепа иногда удивлялся, почему отец не продаст эту ферму и не приобретет себе другую, получше. Вечно ему там приходится воевать с зарослями папоротника и камыша. Но, несмотря на это, старик был очень упрям и консервативен. Он вбил себе в голову, что именно этот клочок земли должен переходить в семье из рода в род, хотя стоило ему захотеть, и он бы мог иметь гораздо лучшую землю. Эта сентиментальная привязанность к какому-то паршивому куску земли в старые времена, наверное, считалась вполне нормальным явлением, думал Кепа, но теперь времена другие. Ценность вещей теперь измеряется звонкой монетой, а чувства в счет не идут.

Жена Кепы умела ладить со всеми. Когда она достаточно обтесала мужа, она почувствовала уверенность в себе и стала приглашать гостей в дом; так они перезнакомились со всеми окрестными фермерами-европейцами. Вполне понятно, им всем было приятно знать, что и фермер-маориец может иногда добиться успеха; они ему во многом помогали.

Кепа с женой приняли участие в делах местной церкви, регулярно делали пожертвования и помогали в устройстве благотворительных базаров. Затем Кепе предложили вступить в кружок прихожан. Тут-то все и началось: они с женой стали получать постоянные приглашения в гости, два очень влиятельных лица дали Кепе рекомендацию для вступления в клуб, и в скором времени он был избран в совет местного отделения Фермерского союза. Он купил себе фетровую шляпу — первую в жизни.

Его раздражало, что окрестные маорийцы не проявляли к нему того уважения, какого он, ему казалось, заслуживал. Ведь в конце концов дела его шли совсем неплохо, он действительно процветал, а разве это не должно их воодушевлять и он не заслуживает уважения? Поначалу он с охотой ходил на все празднества маорийцев в их районе, но после первого такого вечера Джоан больше не захотела его сопровождать — прежде всего ей показались отвратительными их туалетные комнаты. И, кроме того, она считала неудобным ходить без приглашения. Кепа объяснил ей, что маорийские празднества открыты для всех желающих, никто никогда не ждет приглашения. Но Джоан ответила, что если люди хотят, чтобы они посещали их вечера в будущем, они должны посылать им приглашение по всей форме. Конечно, ни одного приглашения они не получили, и Кепа обиделся и решил покончить с этим. Если бы их пригласили, Джоан уж, конечно, отклонила бы приглашение; и все же как приятно, когда тебя приглашают. И хотя маорийцы всегда почтительно приветствовали его, встречая на улице по пятницам («Здравствуйте, мистер Сэмюэл!») и кланялись ему, его раздражало, что они продолжали при этом стоять на углу и разговаривать с каким-нибудь оборванным, нечесаным стариком маорийцем, пришедшим прямо из лесу, и не могли прервать разговор и подойти к Кепе.

Наверное, причина крылась в этой истории с его долгом отцу; люди вокруг знали все друг о друге, а если чего не знали, то из кожи лезли вон, чтобы узнать. Маорийцы — те, что жили на заболоченных землях, — как-то раз пытались упросить его поговорить о них на собрании отделения Фермерского союза, но он не захотел и привел достаточно убедительные доводы, почему он не хочет; и все-таки они, видимо, продолжали считать, что он должен их поддержать, потому что ведь он сам маориец, и очень негодовали, узнав, что он этого не сделал. Однако это его ничуть не обеспокоило. В конце концов, дела его шли совсем неплохо.

У него есть ферма, о которой надо заботиться, и Джоан; для приятного времяпрепровождения у него есть хорошая машина и церковь, а также компания для игры в теннис, и Фермерский союз, и клуб, в который он вступил. Были даже предложения выдвинуть его кандидатуру в муниципалитет; приятели уверяли его, что он найдет пути и возможности, как прибрать к рукам заброшенную маорийскую землю, граничащую на востоке с болотом.

Все шло хорошо, пока он не получил телеграммы от своего старшего брата Муту, в которой тот сообщал, что приедет погостить к нему на несколько дней. Жизнь у Муту сложилась неважно. Он работал на лесопильном заводе в Тураме, где-то в глубине острова. Муту любил выпить, и в карты поиграть, и подраться, и даже после женитьбы не прочь был поволочиться за женщинами. У него был целый выводок детей, и жил он в старом, развалившемся заводском домишке, где его семейство помещалось с трудом. У него не было ни автомобиля, ни холодильника, ни стиральной машины, только одна радиола да куча пластинок, которые проигрывались бесконечное количество раз, когда собиралась компания распить бочонок пива. Муту был малый грубый и неотесанный. Он умел работать, но умел и погулять, швыряя на ветер заработанные деньги, и нимало не интересовался тем, что творится вокруг него в мире. Чего, ломал себе голову Кепа, чего он к нам привязался? Зачем ему понадобилось ехать сюда? Почему он не может прямиком отправиться к отцу? Он ведь всегда ладил со стариком.

Может быть, ему нужны деньги?

Ну если так, то ответ он получит только один. Деньги не растут на деревьях. В конце концов, шансы у них были равные. Взялся бы он за ум да откладывал бы деньги, старался бы усвоить что-нибудь новое, что-нибудь полезное, вместо того чтобы нарожать столько детей, что прокормить невозможно, и прожигать жизнь по старому маорийскому обычаю.

Да, если он попросит денег, то ответ получит только один.

Эта привычка делить все — деньги, одежду, дом и еду — точь-в-точь такая же, как у их старика, что держится за свой старый клочок земли. Все знают, что толку от этой земли никакого, но никто с ней не расстается. Старая маорийская блажь, которая себя теперь изживает, как и многое другое. Ведь не татуируют себя больше маорийцы и не едят друг друга. Так зачем же надо держаться за другие обветшалые обычаи?

Муту приехал на поезде. Он вышел из вагона с широким радушным жестом и приветливой улыбкой на лице. Но Кепа держался настороженно и сухо пожал ему руку, словно они никогда раньше не встречались.

— Черт возьми! А я-то думал, чего это ты решил жениться на пакеха! Теперь я понимаю! — Муту потянулся было, чтобы расцеловать Джоан, но она вздрогнула и отшатнулась.

— А как у вас, дети есть уже?

Джоан вскинула голову.

— Мне кажется, эта тема не подходит для того, чтобы обсуждать ее на вокзале.

Что-то в их поведении укололо Муту. Он пожал плечами и пошел в вагон за своим чемоданом. Джоан строго посмотрела на Кепу. Он знал, о чем она думала. Когда они поженились, она рассказала ему, о чем предупреждала ее мать. «Он, видимо, довольно приличный парень, но все же запомни, что, выходя замуж за маорийца, ты получаешь в придачу к мужу всю его родню. Так что не попадись!» Может, думала она, это только начало вторжения в их личную жизнь? Первая разведка, чтобы оценить обстановку?

Кепа сказал:

— Посмотрю, может, завтра мне удастся уговорить его отправиться к отцу.

— Было бы неплохо.

Они сели в машину. Кепа и Джоан впереди, Муту на заднем сиденье опекал свой чемодан.

— Машина, брат, у тебя шикарная, — восхищался Муту. — Хотел бы я иметь такую.

Кепа презрительно посматривал по сторонам.

— Я собираюсь обменять ее на последнюю модель, — сказал он.

— О! — Муту даже рот раскрыл от удивления. — Видно, дела у тебя идут отлично.

— Да, дела идут хорошо, — подтвердил Кепа.

Они проезжали по главной улице. Заметив ресторан, Муту сказал:

— Давай-ка остановимся да прихватим дюжину бутылочек, а? Херес Джоан любит?