Он чуть пошатнулся и поспешил отойти к стене, чтобы его не сбили с ног новоявленные фанаты «китайской ведьмы», и тут же попал в руки невесть откуда взявшейся Софьи.

– Так вот ты где, дорогая пропажа! – крикнула она почти в ухо, уже возбужденная, уже под шампанским.

Радостная до неприличия, сияющая среди засилья красных и зеленых оттенков, как ослепительный желтый цветок – в пышном платье из тонкого струящегося шифона, с искусственными цветами в завитых волосах, она явно претендовала на роль звезды вечера.

Продолжая что-то щебетать, Соня потянула его к уже занятому ей столику и практически пихнула навстречу сидевшему за ним мужчине в светлом льняном пиджаке. Антон на секунду оказался к незнакомцу так близко, что успел уловить, как от него пахнет алкоголем, жареными орешками, сладким парфюмом и крепкими сигаретами. А еще – едва заметно – чем-то густым, масляным и мускусным. Жарким, знойным и опасным, будто бы Спасский вдруг оказался в неком незнакомом городе где-нибудь в Кении или, может быть, в Конго... Или как если бы он стоял рядом с зерновой веялкой в полуденном знойном поле, и воздух вокруг был таким сухим и горячим, что сама земля готова была вот-вот воспламениться … Хотя с чего бы ему это все вообще пришло в голову?

– Эмиль, – сказал мужчина сипловато и протянул руку.

Несколько секунд Антон старательно ему улыбался, а потом вдруг почувствовал какую-то неожиданную, почти обморочную слабость и был вынужден сесть.

– Вы иностранец? – услышал он точно со стороны свой наиглупейший вопрос.

– Вы про мое имя? – сверкнул крепкими белыми, хоть и чуть кривоватыми справа зубами Эмиль. – Просто мама была большой поклонницей Золя. Как и ваша жена, кстати.

«Неужели?» – чуть удивленно не сказал Антон, но вовремя прикусил язык и был вынужден наблюдать, как Софья послала этому широколобому из-под ресниц обожающий взгляд.

Ему всегда казалось, что Соня больше декларирует свое поклонение или обожание чего-либо, что она вообще лишь декларирует свои эмоции – это касалось как Золя, так и Эмиля, и Антон не мог пока разобраться, что за действие перед ним разворачивается сейчас. Почувствовал ли он укол ревности, напряжение, царапнули ли острые когти в груди?

Он так успешно всегда притворялся, что теперь не мог даже понять своих истинных чувств.

– У нас вообще много общих интересов с Софи, – еще шире ухмыльнулся Эмиль. – Я был поражен, когда узнал, что нас объединяют любовь к Парижу, Золя, французскому языку, Петербургу, дождю и новомодной женской поэзии.

Антон несколько ошарашенно посмотрел на своего визави – тот никак не ассоциировался у него с «любителем новой женской поэзии». У Эмиля были прозрачные, почти стеклянные глаза человека, которого лучше не провоцировать. За Софью? Серьезно? На какой-то момент Спасский почувствовал себя полководцем, вынужденным защищать страну, которую никогда своей всерьез и не считал.

Но, черт побери, какой же будет позор! И тут ты облажался, Спасский. Хотя вроде ведь наличествовали все вводные данные, чтобы быть удачливым мерзавцем, а нет – видимо, не было в нем нужной доли извращенности или же не было нужной страсти.

Уши и щеки его горели, словно в них плеснули горячей краской: он представил себе цепочку событий. Может быть, еще пронесет, и все это лишь декорации, – билась в нем беспомощная мысль, но он знал, что уже опоздал.

– Софья говорила о вас, много рассказывала, – сказал Эмиль. – Вы очень творческая семья, а я люблю творческих людей.

– А сами вы чем занимаетесь? – спросил Антон и подвинул себе коньяк.

– Конкурентная разведка, – туманно ответил Эмиль, и глаза его странно засмеялись, когда он посмотрел на Спасского.

– Это милый эвфемизм для промышленного шпионажа? – пробормотал Антон, и Эмиль расхохотался.

– Вот именно за это я и люблю творческих людей. Что вы сейчас пишете, Тони?

Антон вновь слегка ошалел и одновременно испытал приступ раздражения от этого развязного «Тони», так что даже рука его, разливавшая коньяк по большим круглым бокалам, слегка дрогнула, но у каждого свои странности, не так ли? Уж Спасскому-то доводилось видать действительно странных людей: и среди нищих, и среди богачей.

– Я пишу статью о роли снов в работах Фрейда и Юнга. Ну и вообще, об их отношениях…

– Как интересно! – оживился Эмиль и даже в кресле поерзал. – И что, нашли что-нибудь особо остренькое?

– Я никогда раньше особо не интересовался биографией Юнга, – сказал Антон. – А тут прочитал, что отец его был священником, а мать – подвержена мистическим видениям и галлюцинациям, вместо детских сказок читала сыну книги по экзотическим религиям... И Юнг унаследовал ее видения. Пожалуй, в наши дни какой-нибудь ретивый специалист наградил бы ее сына диагнозом «шизофрения»…

– Словно это имеет хоть какое-то значение! – хмыкнул Эмиль.

Антон криво улыбнулся.

– А еще что? Вы разобрались, в чем был корень вечного противостояния этих двух людей? И их вечного притяжения, конечно же?

Антон пожал плечами.

– Думаю, я это понимаю. Юнг видел психику как явление, не до конца понимаемое логикой мышления, и для него была важна некая паранормальная ее часть, она была ему безумно интересна. Фред же отвергал эту часть души, хотя тоже ее видел, но он был поклонником логики и даже бессознательное пытался структурировать, хотя бы при помощи сексуальной теории. Он пытался вогнать в прокрустово ложе подсознательный мир человека, и для этого сочинил некий запретный механизм психики. Юнг видел некую «зеленую дверь», которая открыта для каждого. А Фрейд очень страшился того, что скрывается за этой дверью, и просто отрицал ее существование, говорил, что это лишь декорация.

– Великолепно, – чему-то обрадовался Эмиль и даже руки потер. – Зеленая дверь, великолепно!

– Просто у Антона тоже проблемы со сном, ему часто снятся кошмары, – ввернула Софья, расшатывая ложечкой тирамису на тарелке.

Да кому вообще нужен тирамису в третьем часу ночи в подозрительном клубе, где фальшивые китайские ведьмы раздают порошки неизвестного происхождения?!

– Да неужели? – спросил Эмиль. – И что же вам снится?

– Мне кажется, это слишком интимный вопрос, – холодно ответил Антон. Ну, он надеялся, что холодно.

– У меня диплом психотерапевта, кроме всего прочего. При вашем желании я могу быть вашим с Софьей семейным психологом.

– Не думаю, что нам это нужно, – сделал еще одну попытку отбиться Спасский, но его уже тянуло рассказать. Это было – как расчесывать болячку, разговоры о сновидениях.

Он налил второй бокал коньяка, мельком подумав, что если он сейчас расскажет о своих проблемах этому проходимцу, то все равно что позволит поднести себя к плохо сфокусированным глазам какому-то непонятному, чуждому, смешливому божеству родом из другого мира. Он повертит тебя в длинных пальцах, поскоблит, потрет платочком и, может быть, поставит на место. А может быть, и нет.